Марсианские войны

Глава 28. ПАЙЮНОПО, ВНУТРЕННЯЯ МОНГОЛИЯ

На крыше дома, оставленного нетронутым именно для устройства засады, Казархан отложил в сторону свой лук из бараньего рога и поднялся.

За его спиной пылал северный квартал, в небо взлетели столбы искр, разносивших пожары на другие кварталы. Но Казар не желал ждать. Впереди еще немало кампаний. Глубоко вздохнув, он закричал, перекрывая гул пожара:

— Ариунболд! Веди своих лучников к южному кварталу и поджигай все, что попадется. Китайцев не щади. Очинбал, ты идешь на запад.

— Зачем сжигать, если можно взять добычу? — спросил Очинбал.

— Добычу возьмем в китайских городах.

— Если так, то зачем сжигать монгольские?

— Это ты узнаешь, когда город превратится в груду пепла! — зарычал Казар, утирая пот со лба.

Вся операция заняла совсем немного времени. Ариунболд отправился на юг по главной улице Тысячи Цветов, распугивая встречных китайцев и монголов. Иногда кто-то из всадников пускал горящую стрелу, но в целом дисциплина поддерживалась: стрелы требовались для иных целей.

Казар, снова оседлав Чино, неторопливо ехал по главной улице, посматривая направо и налево. Пожар распространялся быстро, желто-красные жадные языки сначала облизывали очередной дом, аппетит их разгорался, и вот уже несчастное строение поглощалось ненасытным чудовищем.

Кое-где вспыхивали очаги сопротивления. Их подавляли безжалостно, расстреливая людей из автоматов и осыпая стрелами. Вскоре сломленный жестокими разрушениями, обрушившимися на него, городок Пайюнопо утратил волю к борьбе.

— Верно сказал Чингис, — пробормотал себе под нос Казар. — Сопротивление рассыпается под копытами безжалостности.

Слева от него ехал Байяр. Справа Утренняя Лань.

— Зачем все сжигать? — спросил Байяр.

— У него страсть к огню, — сказала Утренняя Лань.

— У меня страсть не к огню, — ответил Казар, — хотя она тоже горит.

— Ты просто ненасытен, — в голосе Утренней Лани звучало не столько недовольство, сколько восхищение.

— Быть ненасытным значит жить, — заметил Байяр, провожая взглядом прячущихся от них женщин.

— Если увидишь подходящую, схвати ее за ухо, — посоветовал Казар. — Так монголы обращаются с пленницами.

— Я завоеватель. Зачем мне брать первую попавшуюся толстушку?

— Потому что восхода солнца ты можешь и не увидеть, — ответил Казар, глядя на Утреннюю Лань. * * *

Пайюнопо горел всю ночь. Когда первые утренние лучи коснулись города, он был уже не красным, а черным и серым. В воздухе стоял едкий запах гари.

Казархан собрал своих всадников на равнине к югу от развалин. Жители, согнанные сюда же, стояли перед ним.

— Я сжег ваш город, — обратился к ним Казар, — потому что китайцы отравили его. Я не мог вырвать сорняки за одну ночь, а потому решил очистить это место огнем. Теперь все китайцы мертвы, а вы остались в живых. Я не знаю вас ни в лицо, ни по имени и мог бы убить, как и остальных.

Казар помолчал, чтобы сказанное лучше усвоилось его слушателями.

— Но я воздержался от того, чтобы предать вас всех мечу, и сейчас жду благодарности.

Никто не выразил ни слова благодарности. Многие плакали. Другие молчали, сдерживая слезы и едва скрывая ужас, столь внезапно ставший их гостем. Казархан продолжил свою речь.

— В обмен за вашу невысказанную благодарность я предлагаю мужчинам этого мертвого города идти со мной в Китай, где нас ждет богатая добыча. Возможно, там вы сумеете найти новые и лучшие места для поселения.

Мужчины подняли головы, в их глазах мелькнул интерес. Женщины продолжали плакать, успокаивая дрожащих детей.

— Слишком долго жили монголы в этих мерзких грешных городах, слишком долго вдыхали испорченный воздух, слишком долго оставались проклятым народом Китая. Я предлагаю любому, кто присоединится сейчас к Золотой Орде, выбор места для жительства в Китае, но лишь после того, как город ляжет, сломленный и покорный, у наших ног. Становитесь псами войны, и у вас будет жирная пища, айраг и все прелести китайских наложниц.

Красные от недосыпания глаза оживились. Мужчины стали перешептываться.

— Вы будете жить так, как жили когда-то сыновья Чингиса. Будете дышать открытым воздухом, ездить на вольных конях и веселиться, скинув с плеч бремя житейских тягот. А если вы захотите обосноваться в китайских городах, когда устанете от грабежей и удовольствий, то я попрошу вас только поклясться в верности новой империи, которую мы создадим все вместе.

Интерес нарастал. Жены набросились на мужей, пиная ногами и хлеща их по физиономиям. Однако эффект оказался обратным: первые добровольцы шагнули вперед.

— Я вступаю в Новую Золотую Орду.

— И я.

— Все мужчины, умеющие держаться в седле и сражаться, приглашаются мной в поход на юг, чтобы распространить добродетели монголов: искусство верховой езды и свободу, — объявил Казар.

— А что с женщинами? — крикнул кто-то из толпы.

— Они должны остаться, потому что женщины не могут сражаться.

Нога Утренней Лани угрожающе поднялась, но Казар поймал ее и дернул. Женщина упала с лошади и, громко проклиная предков нового хана, снова забралась в седло.

— Женщины пусть займутся восстановлением города, если вдруг кому-то из монголов захочется вернуться на это проклятое место после завершения службы в Золотой Орде, — добавил Казар, ничуть не смутясь временным раздором в его собственных рядах.

Задавший вопрос мужчина взглянул на свою краснощекую супругу и поцеловал ее. Потом побежал к первым рекрутам.

После этого добровольцы пошли волнами. У некоторых имелись при себе ружья, у других — ничего. Вели и коней, переживших пожар. Казар подъехал поближе, пристально вглядываясь в лица новобранцев. Он искал китайских шпионов, но не нашел ни одного. Потом хан приблизился к лысому монголу и спросил:

— Эй ты! Как тебя зовут?

— Оджи.

Казар усмехнулся.

— Я слыхал имена и получше.

— Меня оно устраивает, потому что моя мать не знала точно, кто мой отец.

— Значит «гость»?

— Точно.

— Ты знаешь этих людей?

— Да.

— Тогда ты знаешь их мысли, их силу и их слабости.

— Это так.

— Я назначаю тебя сотником. Они — твоя сотня. Отвечаешь только передо мной.

Оджи повел плечами.

— Но на мне лохмотья. И лицо мое перепачкано сажей.

— У тебя будет роскошный наряд и китайские женщины умоют твое лицо, чтобы дышать одним с тобой воздухом, — ответил Казархан.

Карие глаза нового командира блеснули.

— Я горд тем, что буду сотником у тебя.

— Смотри, чтобы гордость не помешала верности, — ответил Казархан, возвращаясь на прежнее место. — Отправляемся сейчас же. Идем к городу Шэньму, который тоже необходимо очистить от китайской заразы.

— Разве Шэньму не находится за Великой Стеной? — недоуменно замигал Байяр.

— Великая Стена, построенная, чтобы защитить китайцев, укроет орду от глаз ничего не подозревающих жителей, — сказал Казар.

— Но как мы преодолеем ее?

— Мы монголы! — воскликнул Казар, поднимая саблю. — Мы неудержимы! Ай-я, псы войны! В строй! Вперед!

И Золотая Орда, словно тяжелое разболтанное колесо, начала медленно поворачиваться, втягивая в себя все новых и новых воинов с их лошадьми. Необученная сотня поначалу замешкалась, но вскоре организовалась и пустилась вдогонку за основными силами.

Во главе орды скакал Казархан, гордый, строгий, внимательно всматривающийся в южный горизонт. Справа от него ехал Ариунболд с тяжелым штандартом Чингисхана. Слева в высоком седле покачивалась Утренняя Лань. Чуть позади — Байяр и будущий хан Герел.

— Я знаю, почему ты сжег Пайюнопо, — сказала Утренняя Лань.

— Ты умная женщина.

— Мужчину, у которого нет дома, ничто не держит. Мужчины, которых ничто не держит, тянутся к свободе.

— Мужчины, у которых грубые жены, превыше всего ценят свободу, — заметил Казар.

— Я никогда не стану твоей женой, — прошипела Утренняя Лань.

— Тогда, возможно, я никогда от тебя не устану, — усмехнулся Казар.