Марсианские войны

Глава 56. ВЕЛИКАЯ КИТАЙСКАЯ СТЕНА, СВОБОДНЫЙ КИТАЙ

Герелхан вернулся, объехав Новую Золотую Орду, продолжавшую свой путь по Великой Стене. Шел третий день марша. Кони выглядели неплохо, им удавалось иногда пощипать травы, а вот люди питались в основном сушеной бараниной да высасывали мозг из костей. Некоторые, лишенные и этого, вскрывали вены на шеях своих лошадей и припадали губами к ним, как это делали монголы первой Золотой Орды. Кое-кто вез в приседельных сумках сухой творог. Размешав его с водой, они получали нечто вроде серой кашицы, которой и поддерживали свои силы, но желудки, требовавшие баранины, не успокаивались.

— Люди устали, — доложил Герелхан.

Казархан встретил известие внешне бесстрастно.

— Люди меня не беспокоят. Они выдержат, потому что моя воля это их воля. А как кони?

— Они не так ослабели.

— Но ослабели?

— Некоторые, да, — кивнул Герелхан.

— Если кони устанут, — задумчиво сказал Казар, — то воля воинов не будет иметь никакого значения. Она не удержит монголов в седле, когда их скакуны лягут умирать.

— До ближайшего пролома в стене еще полдня пути, а свернуть невозможно, — заметил Ариунболд.

— Значит, необходимо дойти до него.

Казархан умолк. Стук копыт сотрясал воздух. От этого бесконечного грохота дрожала даже Великая Стена. Время от времени с нее падали камни, осыпался раствор. Хан ханов почесался.

— Мы будем петь, — объявил он.

— Петь? — удивился Байяр.

— Петь, — повторил Казархан. — Песня поднимет дух и коней, и монголов. Это приятнее для ушей, чем брань.

— Брань тоже нужна.

— Если песня не поможет, я выбраню их как следует, — пообещал Казар, продолжая чесаться. Рука его переместилась со спины на живот.

За спиной Казархана многие скептически покачали головами. Даже на лице Утренней Лани появилось кислое выражение.

— Мы споем «Дядя Намсан», — решил Казар.

— Я знаю эту песню, — сказала хан Утренняя Лань, тут же замурлыкавшая мелодию.

— Очень хорошая песня, — добавил Байяр.

— Да, очень хорошая, — согласился Герелхан. — Но не уверен, что ее знают кони.

— А им и не нужно понимать слова, достаточно красоты звучания мелодии, — сказал Казар.

И тут же громким голосом затянул первый куплет «Дяди Намсана».

Он скачет на гнедом коне,

А где-то родственники плачут,

Вот он, наш дядя Намсан,

С девушкой, уведенной из дома.

При этом певец так корчился и извивался, словно его доспехи превратились в колючую власяницу. Мимика лица вполне соответствовала движениям тела.

Со второго куплета песню подхватила орда Утренней Лани. Оглядев своих воинов, женщина наградила некоторых пинками, что, несомненно, способствовало энтузиазму.

В платье из толстой шерсти дрожу,

И китайская парча трет мне…

Внезапно Казархан дернулся, как будто в него попала стрела. Первой отреагировала Утренняя Лань. Нагнав своего хана, она воскликнула:

— Мой господин, ты ранен?

Опустив голову, Казар вцепился в седло. Взгляд его скользил по доспехам, а вид был, как у человека, который знает, что вот-вот умрет и ищет подтверждения этой ужасной правды.

— Казар! — завопила Утренняя Лань. — Где стрела?

— Не знаю, — процедил сквозь зубы хан ханов. — Ты видишь кровь?

— Не вижу. Байяр?

— Я тоже не вижу, — ответил Байяр, глядя на Казара испуганными глазами.

— И я, — добавил Ариунболд.

Только Герел, оказавшийся рядом, заметил какой-то черный предмет.

— Под правой рукой, хан, — крикнул он.

Не слезая с седла, Казар осторожно поднял руку. Он увидел черное яйцо величиной с кулак ребенка. На закругленном конце виднелись маленькие костяные крючки, окружавшие иглу. Сама игла, пронзив толстую кожу панциря Чингисхана, уходила в тело.

— Глубоко? — спросил Герел.

— Боли не чувствую, — ответил Казар, протягивая левую руку, чтобы сорвать черное яйцо.

В тот миг, когда его пальцы сжали предмет, в нем что-то щелкнуло. Из яйца с шипением потянулся белый газ.

Кое-как Казару удалось вырвать колючки. Размахнувшись, он бросил яйцо на дорогу. Оно прокатилось по камням и остановилось, крутясь на месте и по-прежнему выпуская дым. Наконец яйцо замерло, а на боку его появилось хорошо знакомое Казару изображение белого черепа. Точно такой же горел на его лбу.

— Метка Костяных Голов! — выдохнул Байяр.

Осмотрев ранку на боку и не обнаружив крови, Казар рявкнул:

— Я не ранен. Вперед!

Орда продолжила путь. Черное яйцо треснуло и раскололось под копытами коней.

— Песню, — скомандовал Казар, снова принимаясь чесаться.

Теперь должен был вступить женский хор, но его заменила одна Утренняя Лань.

В моей овчинной шубке

Как ты…

Неожиданно Казар взвыл и стал хвататься за доспехи.

— Что теперь? — спросил Байяр.

Вместо ответа Казар застонал, лицо его исказила гримаса страха и боли. Он принялся срывать панцирь, раздирая его на клочья и отбрасывая куски кожи и стали.

— Колонна, стой! — крикнул Ариунболд.

Через несколько секунд орда остановилась. Соскочив, вернее, свалившись с седла, Казар продолжал возиться с доспехами. Панцирь между тем раздувался на груди, топорщился и коробился, словно человек под ним рос, распухал и полнел.

— Отойди! — крикнул Казар, когда Утренняя Лань наклонилась, чтобы развязать ремни.

— Когда закончу, — прошипела она, дергая узел. — И не раньше.

Тем временем Казар расстегнул боковые ремни и рванул доспехи. Кираса, распавшись на две половинки, упала на землю и открыла взглядам изумленных монголов безглазую коричневую голову, чей носик-клюв, похожий на жало насекомых, жадно впился в грудь человека.

Утренняя Лань в ужасе закричала. Другие, спрыгнув с коней, бросились на помощь своему хану. Две сильные руки сжали голову твари. Пальцы Казара напряглись, он вырвал из-под рубашки и само чудовище. Оно жалобно запищало.

— Да это же вошь! — изумленно прошептал Байяр.

И действительно, серо-коричневое, покрытое хитиновым панцирем, с волосатым брюшком и шестью ножками существо весьма напоминало громадную вошь.

— Таких вшей не бывает! — отрезала Утренняя Лань и пнула Байяра ногой.

— Вошь. Определенно вошь.

Волосатые ножки жуткого насекомого заканчивались черными коготками, цеплявшимися за белье Казара, который тискал, крутил и давил его.

— Отойдите! Я сам справлюсь с этой мерзостью! — загремел Казар.

Все отступили. Острый коготь прочертил на его щеке красную линию. Казар и бровью не повел. Он сжимал голову чудовища все сильнее и сильнее, но клюв-жало оставался свободным и угрожающе тянулся к человеку. На шее монгола вздулись от напряжений вены, кожа покраснела, а вошь пищала все сильнее и пронзительнее.

— Будь ты проклята! — рычал Казар, сжимая безглазую тварь. — Будь прокляты все, тебе подобные!

Ножки насекомого судорожно дергались, клюв тянулся к шее воина. Отступив на шаг, Казар сделал последнее усилие.

Голова лопнула с оглушительным треском. По пальцам Казара потекла кровь. Ножки дрогнули и замерли.

С шумом выдохнув воздух, Казар выпустил из рук мертвое насекомое. Цепляясь когтями за одежду, словно не желая расставаться с добычей, отвратительное создание скатилось на камни. Казар наклонился, одну за другой оторвал мохнатые лапки, осыпая каждую проклятиями, и отбросил ногой туловище в сторону.

Вошь осталась лежать на спине, а Казархан, отдышавшись, обвел взглядом притихших в стороне монголов. Глаза его пылали от гнева, но голос оставался спокойным.

— В этой части Китая вши, оказывается, очень крупные, — нерешительно заметил Байяр.

— Вши такими не бывают, — немедленно возразила Утренняя Лань.

— Посмотри, — Байяр перевернул гадину ногой и указал на темное пятнышко на ее панцире. — Видишь? Такие пятна появляются у вшей, когда они насыщаются.

— Все равно это не вошь, — стояла на своем Утренняя Лань.

— Это колдовство Красного Глаза, — резко бросил Казархан, вглядываясь в холмы за Великой Стеной. — Передайте всем. Следить за прячущимися Красными Глазами. Но не убивать.

— Почему? — спросил Герелхан.

— Я сделаю это сам, — буркнул Казар, подбирая разорванный панцирь.

Натянув потрепанные доспехи Чингисхана, он вскочил в седло и отдал приказ трогаться. Копыта Новой Золотой Орды смяли мертвое чудовище. Его броня треснула, лопнула и отвалилась. После того, как последние копыта простучали по ней, осталось только ржаво-бурое пятно, вдавленное в каменные плиты дороги.

Теперь уже все вслед за вождем грянули песню.

Утром, когда я гляжу на тебя,

Дядя Намсан, ты совсем посерел,

И когда я сижу, прислонившись к твоей ноге,

Дядя Намсан, я знаю, что ты повеселился.

Впереди скакал Казархан, разъяренным взглядом прощупывая дорогу. Гневное выражение потемневшего лица предвещало бурю. За его спиной пели монголы. Пели, чтобы забыть об усталости и пустых желудках.

До того места, где Великая Стена соединялась с Новой Стеной, оставался еще не один день пути. А там… там они обрушатся на пришельцев с Красной планеты, разрушая, грабя и убивая.

Каждая жила не знающего усталости тела жаждала этого часа, и пальцы все сильнее сжимали поводья.