Марсианские войны

Глава 27. ПАЙЮНОПО, ВНУТРЕННЯЯ МОНГОЛИЯ

Адъютант разбудил военного комиссара Пайюнопо сразу после полуночи.

— В чем дело? — сонно спросил комиссар, нашарив в темноте трубку телефона.

— Горит северная часть города.

Слова звучали глухо, но на стене напротив окна комиссар увидел красноватые отблески. Повернувшись, он отбросил полотняные занавески. Северный край неба был освещен скачущими языками пламени.

— Какие меры приняты?

— Послана пожарная команда, но… все они уничтожены… до последнего человека.

— Уничтожены? Кем?

— Монголами.

По спине военного комиссара поползли мурашки.

— Монголы… Чего они хотят?

— Они пришли из-за холмов и, предупредив жильцов, подожгли несколько домов. Убили всех попавших под руку китайцев, пощадили только своих.

— Это же безумие! Зачем поджигать дома?

— Это даже хуже, чем просто безумие, — позволил дать случившемуся свою оценку адъютант. — Но цели их неизвестны.

Комиссар отбросил одеяло.

— А разведывательная группа возвратилась? Что у них?

— Нет. На связь не выходят.

— Может быть, они спровоцировали этих дикарей?

— Вряд ли. Монголы настроены вообще миролюбиво.

Комиссар сел и включил лампу.

— Я пошлю специальное подразделение. Пусть займутся этими сумасшедшими, — заявил он, теперь уже окончательно проснувшись. * * *

Через тридцать минут ветхий Т-55, единственный танк, оставленный гонконгским правительством для укрепления обороны Пайюнопо, лязгая гусеницами и ворча, медленно полз по улице Тысячи Цветов к пепелищу, в которое превратился северный квартал города.

За те полчаса, что прошли после телефонного звонка, известившего военного комиссара о пожаре, огонь нашел себе новые жертвы. Пайюнопо был скромным поселением, состоявшим из деревянных жилых домов, однообразных административных строений из бетона и даже нескольких войлочных юрт, геры — так называли их обитавшие там монголы. Офисов насчитывалось не больше десятка, а магазины даже по китайским стандартам не отличались роскошью.

Теперь все это пожиралось пламенем, и, выглядывая из окна своего «лендровера», комиссар видел, как то здесь, то там занимаются новые пожары. В дыму и огне мелькали всадники, разбрасывающие горящие головни.

Клубы серо-черного дыма затягивали небо, а по охваченным огнем улицам проносились люди, ищущие спасения от этого ужаса.

— Кто эти… на конях? — негромко спросил комиссар.

Ответ буквально упал с задымленного неба.

Горящая стрела с красным оперением вонзилась в стену деревянного дома. Через несколько секунд дерево почернело и вспыхнуло, весело потрескивая.

— Монголы… стреляют подожженными стрелами, — пробормотал адъютант.

— Стрелы против броневой мощи НОА? Вперед! — приказал комиссар.

Т-55, недовольно урча, двинулся дальше. За ним медленно катились три грузовика, набитые солдатами НОА и добровольцами из гражданских, набранных для пополнения поредевших сил армии.

Они тянулись по полыхающим улицам, удивляясь тому, как быстро распространяется пожар, и не обращая внимания на кучки несчастных, спасающих свои жалкие пожитки. В некоторых местах на тротуарах лежали обезглавленные китайцы, владельцы мелких лавок. Их темнеющая кровь пузырилась в мрачном свете невероятного фейерверка.

Военный комиссар никогда не верил в Бога, но сейчас он стал понимать смысл выражения «Гнев Господень». Свернув за угол, они стали свидетелями еще более удивительного зрелища.

Всадник-монгол на укрытом доспехами жеребце руководил операцией разрушения. Пешие монголы зажигали стрелы от полыхающих стен домов, затем накладывали на луки и стреляли куда попало.

Там, куда падали эти стрелы, вскоре вспыхивали новые пожары. Все это казалось какой-то безумной забавой дикарей, но монголы, похоже, находили в разрушении своеобразную радость, то и дело разражаясь безудержным хохотом.

— Прекратить бесчинства! — закричал военный комиссар, но монголы не обратили на него никакого внимания.

— Я — Ли Сянтун, военный комиссар города. Требую объяснений. Вы пьяны?

Едва прокричав все это, Ли Сянтун откинулся на сиденье, поняв вдруг, как глупо звучат его требования в этом сюрреалистическом кошмаре. Обернувшись к первому грузовику, он приказал:

— Построиться в стрелковую цепь!

Солдаты НОА соскочили с машин и образовали широкую линию. Ли Сянтун обратился к ним:

— Приказываю наступать и стрелять без команды. Эти безумцы одержимы жаждой разрушения. Уничтожайте их, как бешеных собак.

Шеренга несколько неуверенно, но довольно грозно двинулась вперед с автоматами наперевес. Топот десятков сапог заглушил все другие звуки этого безумного буйства. Все вокруг горело. От жары лица солдат превратились в расплавленный воск.

В глазах бойцов отражались не только отблески пожарищ. Присмотревшись, в них можно было заметить страх. Обученные сражаться с иноземными армиями и местными бандитами, они не знали, как вести бой против поджигателей и конных монголов. Кроме того, китайцы, умеющие читать, прекрасно знали о том, какой ужас наводили на их далеких предков дикие и необузданные орды ханов.

Не успели прозвучать выстрелы, как монгол в сине-голубых доспехах повернулся к наступающим. Под средневековым шлемом блеснули желтые глаза. Но самое страшное — белый, очерченный красным, череп на фоне бледной луны.

Увидев приближающуюся цепь, он поднял кривую саблю и что-то закричал по-монгольски. Военный комиссар напрягся. Итак, бой…

Однако монгол заставил своего белого жеребца развернуться, показав его мощный круп, и скрылся в клубах черного дыма. Его товарищи последовали за ним.

Ли Сянтун взмахнул рукой.

— Огонь! Огонь!

Шеренга опустилась на колено, грохот автоматов заглушил цокот копыт. Несколько отставших монголов упали, и только один успел выпустить в ответ стрелу. Она вонзилась в ногу какого-то солдата, исторгнув крик боли.

Разбойники рассеялись.

— Вперед! Вперед! Мы побеждаем!

Шеренга устремилась в погоню, сопровождаемая рыкающим Т-55, который в эту минуту походил на странного горбатого жука.

Военный комиссар самодовольно усмехнулся. Раньше ему не приходилось руководить боевыми операциями. Пайюнопо был мирным городком. Это нападение и успешная оборона будут, конечно, означать некоторую прибавку в жаловании от окопавшихся в далеком Гонконге серых мандаринов. А возможно, и перевод в более гостеприимное местечко.

Более удачного поворота событий трудно было ожидать, размышлял Ли Сянтун. Плохо только, что приходится двигаться в этом черном дыму, от которого першит в горле и режет в глазах. Но и дым не мешал разглядеть картину разрушений: горящие дома, от некоторых из них остались почерневшие остовы, трупы местных жителей…

— Какие идиоты! — крикнул комиссар. — Додумались же напасть на нас! За это они все умрут!

Но уже в следующее мгновение, поперхнувшись дымом, он напряженно вглядывался в черную с прожилками пламени завесу.

— Где они? Куда подевались?

Один из солдат поскользнулся на чем-то и выругался.

— Сюда! — закричал он. — Сюда! Я поскользнулся на лошадиной лепешке.

Все пригнулись, разглядывая следы конских лепешек и спасаясь от едкого дыма, стелившегося поверху. Еще теплые кучки помета вели на боковую улицу, и Ли Сянтун радостно воскликнул:

— Все направо! Они пошли по улице Йонг.

Танк выдвинулся вперед, и пехота прижалась к нему, ища защиты под бронированными боками. Шли медленно, кашляя, чихая, спотыкаясь…

Военный комиссар снова занял свое место в «лендровере», где дышалось легче. Ветер понемногу рассеивал дым.

— Вижу впереди лошадей! — доложил кто-то.

— Свет!

Фары автомобиля и прожекторы танка ударили в полумрак, и почти сразу же лучи света наткнулись на кучку нервно топчущихся невдалеке животных.

— Вот они! — Ли Сянтун привстал с сиденья.

И зачем только он это сделал? Солдаты и так прекрасно видели лошадей с почему-то пустыми седлами.

Зато что-то ударило комиссара в руку. Сначала он не почувствовал боли. Затем опустил голову и увидел торчащую из предплечья стрелу с красным оперением. Глаза комиссара расширились от испуга.

И тут же, словно сам Ли Сянтун превратился в подушечку для булавок, стрелы стали вонзаться в его ноги, руки, грудь…

Комиссар был еще жив, когда упал на сидение. Жив, но прекрасно сознавал, что умирает. Руки онемели и горели. Голова упала на плечо, и комиссар увидел утыканного стрелами адъютанта, сползающего с водительского места. Слабеющее сознание комиссара еще успело отметить стук автоматных очередей и глухие чавкающие звуки, с которыми монгольские стрелы входили в тела его солдат, будто те были соломенными чучелами.

В последний миг перед смертью Ли Сянтуна озарило. Слишком поздно, но он все же вспомнил, что предки нынешних монголов были хитры и коварны, а любимым их приемом являлось ложное отступление с целью заманить ничего не подозревающего противника в засаду…