Марсианские войны

Глава 64. ВЕЛИКАЯ КИТАЙСКАЯ СТЕНА

Вспышка белого света предупредила Казархана о приближающемся луче смерти. Он спрыгнул с седла, успев ударом ноги сбросить и Утреннюю Лань. Перекатившись к краю, Казар соскользнул вниз и повис на руках, чувствуя под собой пустоту. В следующий миг его напрягшиеся пальцы обожгло ударившим в камень лучом.

— Утренняя Лань, — выдохнул он. — Отзовись!

— Я жива, мой господин, — раздался дрожащий голос женщины.

— Орда приближается. Пусть твоя лошадь идет без тебя. Садись на первую попавшуюся.

— А если всадник не позволит?

— Сбрось его под копыта. Ты — хан. Он — всего лишь боевой пес и живет для того, чтобы умереть.

— А как же ты?

— Увидишь меня живым или не увидишь совсем. Приготовься!

Копыта громыхали совсем рядом. Камень, на котором повис Казар, задрожал. Пропустив несколько шеренг, Казар напряг мускулистые предплечья и подтянулся. А вот съехавший набок при падении островерхий шлем загремел вниз.

Какой-то неудачливый наездник, испытав хватку железных пальцев своего хана, упал с криком под копыта, но ухватился за чью-то протянутую руку и был спасен.

Просунув ноги в качающиеся стремена, Казархан справился со взмыленной лошадью и погнал ее вперед через шеренги, крича изо всех сил:

— Дорогу! Дорогу хану ханов, псы Золотой Орды!

Ни один монгол не встал на его пути, и вскоре Казар добрался до первых рядов, но не стал выходить в голову колонны, заметив следующую за ними звезду.

— Ариунболд! Что с Байяром? — крикнул он в темноту.

— Он у меня, господин.

— Жив?

— Умирает.

В лунном свете лицо Казархана блеснуло сталью. Пришпорив коня, он догнал покачивающийся штандарт с девятью бычьими хвостами и протянул руку.

— Дай его мне, — рыкнул Казар.

Ариунболд скакал, зажав поводья в зубах и держа в правой руке незыблемый штандарт. Левая сжимала овечью доху Байяра. Тот почти выскользнул из нее, каблуки сапог волочились уже по камням.

Без видимых усилий Казар поднял умирающего монгола и положил поперек луки седла. Байяр распространял запах жареного поросенка. Одежда на нем дымилась.

— Ты хорошо служил мне, Байярхан.

— Я… хан? — с трудом выговорил Байяр.

— Ты не колеблясь исполнил мою волю, вот почему я назначаю тебя ханом.

Сквозь гримасу боли просочилась улыбка.

— Это хорошо… когда не колеблясь… иногда, — Байяр поперхнулся кашлем. — А иногда… плохо.

— Иногда лишние колебания означают выбор между быть задушенным или застреленным. Ты сделал достойный выбор. Я горжусь тем, что знал тебя.

— А я горд тем, что умираю ханом. В Улан-Баторе, в моей прежней жизни, я и мечтать об этом не мог.

— Когда я буду править в Улан-Баторе, то назову его твоим именем.

— Значит, столица твоего ханства будет носить мое имя?

— Нет, не твое, — возразил Казар. — Моей столицей будет Каракорум, старое гнездо Чингисхана.

— Все равно я умираю счастливым, пусть даже и не в объятиях пухлой жены, которую судьба не дала мне в этой жизни, — прошептал Байяр. Улыбка сползла с его лица, глаза полузакрылись…

Казархан держал своего преданного друга на руках, пока тот не обмяк совсем. Сунув ладонь под овчину, он нашел то место, где билось сердце Байяра. Три толчка… пауза… еще один. И все.

По щеке Ариунболда медленно поползла слеза.

— Я запрещаю тебе плакать, — рявкнул Казар.

— Это пыль попала в глаза.

— Все равно, пусть остаются сухими, — хрипло сказал хан ханов. — Ты слышал мое слово.

Казар снял с тела обожженную доху и разжал пальцы. Байяр упал под безжалостные копыта Новой Золотой Орды, которые в течение часа топтали его, превратив в нечто, даже отдаленно не напоминающее человека.

Швырнув через плечо доху, Казархан крикнул:

— Тот, кто поймает ее, получит силу Байярхана и его права.

— Я поймал, о хан! — донесся чей-то голос.

— Хорошо. Теперь надень ее и поезжай к хану Утренняя Лань. Если смерть будет искать ее, встань на пути смерти.

— Слушаю и повинуюсь!