Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

С хозяина начинать

Таков обычай при угощениях водкой и всякими крепкими напитками на всем бесконечном протяжении православной Руси – похвальный обычай, требуемый вежливостью и приличием. Русская подлинность его и вообще древность происхождения сомнительны, как и обычай чокаться, заимствованный у европейцев. В старину на Руси пили круговую: из одной чаши мед, из одной чарки зелено вино, причем как будто даже вежливо было доказывать небрезгливость и побратимство, подобное из одной печи хлеб есть, из одной чашки щи хлебать и т. п. Чокались, то есть постукивали, тихо поколачивая хрупкими вещами, чокались кружками с давней старины, а с введения христианства чокались пасхальными красными яичками. Начали постукивать рюмками, стаканами и бокалами, когда принимались пить за здоровье друг друга, за присутствующих и отсутствующих, за умерших и имеющих родиться, за всех и за вся православныя христианы. При этом чокнутся и поцелуются, а стало быть, и побратаются, то есть подружатся братски навек. По этим поводам и та большая стопа, и та ендова, из которых поочередно пили, называлась братиной и побратиной.

Побратимство в старину, и в нашем народе, делалось не шутя и обставлялось важными обрядами: обыкновенно молились – в избе перед иконой, в чистом поле (как сказывают былины про богатырей) – на восход солнца либо на тельник (шейный крест). Затем обнимались и давали друг другу: зарок на вечную дружбу и клятву на взаимную помощь во всех подходящих случаях жизни. Затем менялись крестами и делались крестовыми, как бы родными братьями. Обычай этот твердо держался – не так давно и был свят и нерушим, как мы уже имели случай доказать и рассказать.

Обычай чокаться, между прочим, объясняют тем желанием, чтобы все пять чувств принимали участие при дружеской выпивке и пожелании здоровья и всяких успехов. Четыре чувства обязательно участвует, как зрение, обоняние, вкус и осязание. Недостает места для участия с товарищами пятому живому чувству – слуху. Чок в бочок его выручает, примиряет с прочими и оправдывает перед ними.

Удобно чокаться и побратимить в тех случаях, когда каждый свою чарку держит, из своей чашки пьет (как староверы-федосеевцы). Как же поступать, когда на всех одна чарка и наливает ее сам хозяин и подносит первому гостю? Всегда этот упирается, зная обряд и порядок, и охотно чванится, и притворно ломается, отстраняя наружной стороной кулака правой руки налитый сосуд, кланяясь и прося начинать с хозяина. Только старинные остряки улавливали тот момент, когда уламывался спесивый и протягивал уже руку: неожиданно и быстро опрокидывали они на лоб себе стыдливую рюмку, рассчитывая на скрытное, но несомненное легкое неудовольствие от шутливого обмана. Конечно, при этом всякий счел бы себе в обиду и, в лучшем случае, нашел бы неприличным, если хозяин наливал и потчевал его через руку, то есть оборотя кулак пальцами кверху.

Хотя чокаться и коренное русское (по звукоподобию) слово, но есть основание предполагать, что обычай начинать с хозяина – не старинный русский, а произошел в более поздние времена, – по крайней мере, в народе подслушана нижеследующая историческая легенда.

Петр Великий сидел раз в одной незнакомой компании и спросил соседа справа:

– Ты кто такой?

– Я – дворянин такой.

– А ты? – спросил он соседа слева.

Тот оказался таким же дворянином. А как спросил он третьего, то и получил в ответ, что тот не только не дворянин, а даже вор. Царь Петр отозвал того вора и сказал ему:

– Будь ты моим братом и пойдем вместе.

– Куда же нам ехать?

– Поедем в государев дом: тут казны неведомо что. На возах ее не увезешь.

Вор рассердился и сказал:

– Как же ты, брат, Бога не боишься? Кто нас поит и кормит, и за кем мы слывем, и хочешь ты на него посягнуть. Я знаю, куда лучше ехать, – поедем к большому боярину. Лучше взять у него, а не у государя.

Пришли они к большому боярину, богатому и спесивому.

– Постой, – говорит вор, – я пойду во двор и послушаю, что там говорят.

Вернулся он и сказывает:

– Нет, брат, дурно говорят: хотят звать завтра царя кушать и хотят водку дурную и злую подносить. Не хочу никуда ехать, домой пойдем.

Царь и спрашивает:

– Где же, братец, нам с тобой видеться?

– Увидимся завтра в соборе.

Как они пришли в собор, так и увидал вор, что царя просят кушать, и услыхал, что он велел просить и того человека – побратима своего. Его стали просить, и неспесивый поехал со всеми вместе.

Говорит вор царю:

– Первую чарку станут подносить, ты ее без меня не пей.

Когда стали подносить, то царь и сказал:

– Поднеси брату: я прежде брата пить не стану.

Когда стали подносить брату, он отвечал:

– Я прежде хозяина умирать не хочу: пущай прежде хозяин сам попробует – выпьет.

Как только хозяин выпил, то его и разорвало.

«Знать, с этова-то первыя-ты чарки прежде хозяина и не пьют».

Таким образом попробовал заключить свой рассказ воронежского гарнизона Елецкого полка бывший сержант Михайло Первов, в 1744 году, на тему «Первой чарки прежде хозяина никогда не пьют: какову чашу нальешь и выпьешь, такову и гости». Слыхал он от старых людей тó (что мы сейчас также услыхали), а самого Первова, за такие предерзостные слова, били кнутом и, с вырезанием ноздрей, послали в Сибирь на житье вечное. Не слушай народных легенд, а тем паче не пересказывай их. Сказалось крылатое горячее слово, и совершилось мучительное кровавое дело.

Когда оба слова неосторожные люди произносили вслух, оба вместе и оба рядом, тогда всем свидетелям становилось тяжко и страшно. Слова эти, или как в свое время их книжно называли изражения, вели за собой жестокие последствия.

Екатерина II сказала запретительное слово, и одним этим подвигом могла бы заслужить историческую память и уважение потомства. 19 октября 1762 года объявлен всенародно всемилостивый указ, в котором, между прочим, было сказано: «Ненавистное изражение, а именно слово и дело, не долженствует значить отныне ничего, и мы запрещаем не употреблять оного никому. А если кто употребит отныне в пьянстве или в драке или избегая побоев и наказания, таковых наказывать тотчас так, как от полиции наказываются озорники и бесчинники».