Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

В Липецкой битве, на берегах ручья Липицы, новгородцы не согласились биться с суздальцами на конях, спешились и разгорячились до того, что сбросили с себя порты (шубы, рубахи) и сапоги; стали сражаться налегке, врассыпную. Суздальцы побежали. Вопль и стоны изломанных, избитых и раненых слышны были за несколько верст. В другой раз, когда Александр Невский наказывал немцев за дерзкую выходку, тоже за похвальбу покорить себе славянский народ, новгородцы смяли их с берега на лед, жестоко бились на нем врукопашную, поразили врагов нáголову и потом гнали их по льду на расстоянии семи верст. Когда тот же Александр Невский бился со шведами на берегах Невы, витязи его так разгорячились в битве, что совершили богатырские подвиги. Один новгородец, преследуя неприятелей, спасавшихся на корабль, вскочил на доску, был сброшен с нее в воду вместе с конем; но вышел из воды невредим и снова ринулся в битву. Другой пробился к златоверхому шатру шведского предводителя и подрубил его столб: шатер рухнул, что обрадовало русских и навело уныние на врагов.

Из этих взаимных бранных перекоров, разжигавших на битву или собственно бой (оттого они часто в старину назывались бранью: «Броня на брань, ендова на мир»), остались многочисленные следы в так называемых присловьях, где одна местность подсмеивается над недостатками или пороками другой. Иные из этих насмешливых прозвищ до того метки и злы, что немедленно вызывают на ссору и драку современных невинных потомков за грехи или недостатки виновных предков. Обоюдные перекоры эти так в то же время разнообразны, что для изучения и объяснений требуют очень большого самостоятельного труда, который мной и представлен в газете «Новое время» под заглавием: «Как наш народ себя разумеет».

Впрочем, собственно браниться, то есть в ссоре перекоряться бранными словами, по народным понятиям, не так худо и зазорно, как ругаться, то есть бесчестить на словах, подвергать полному поруганию, смеяться над беззащитным, попирать его ногами. С умным браниться даже хорошо, потому что в перекорах с ним ума набираешься (а с дураком и мириться, так свой растеряешь). Зато, кто ругается, под тем конь спотыкается.

Хотя лучше всякой брани: «Никола с нами!» – тем не менее забалованная привычка часто и говорить, и делать с сердцóв, и даже, не сердясь, ругаться и без всяких поводов браниться – привычка, как видим, вековечная, досталась нам от предков и укрепилась так, что теперь с ней никак уже и не развязаться. Еще в глубокую старину народ убедился в том, что брань на вороту не виснет, и это укрепил в своем убеждении так твердо, что уже и не сбивается. В позднейшие времена он еще больше утвердился на том, когда по указу государеву (Екатерины II) и заглазная брань отнесена к тому же разряду. Сказано, что она виснет на вороту того человека, который ее произнес. Затем известно, что, не помутясь, море не уставится, без шуму и брага не закисает, стало быть без брани, когда далеко еще не все у нас уряжено, скроено и сшито, и приходится все перекраивать, а сшитое распарывать, без брани – не житье: как ни колотись, сколько ни мучайся. Соблюдай лишь при этом одно святое, незыблемое правило: «Языком и щелкай и шипи, а руку за пазухой держи»; хотя, однако, одной бранью и не будешь прав.