Я тебя вылечу

Глава 40 — Всё сама

Я не люблю мать Ника. Всеми фибрами души. Нет, она не чудовище. Она глупая хабальная баба, с которой отец в длительной командировке изменил маме. Он был мчсником. И может никто бы не узнал об этом, но случился Никита. После продолжительного треша с оббиванием наших порогов беременной Валентиной Ивановной родители развелись.

Мы уехали к маминым родителям, далеко на периферию. Вернулась я сюда к отцу, когда поступала в институт. С Валентиной они так и не сошлись. Но Ник тогда уже жил у него.

Простецкий светлоглазый мальчишка. Не слишком-то мы подружились в силу разницы в возрасте, но кровные узы взяли свое. И через какое-то время, я начала чувствовать его неотъемлемой частью семьи. А он меня слушаться. Через раз, но все же.

Отец погиб за год до несчастного случая с Ником. В очередной командировке.

У меня не поднялась рука отправить брата обратно к матери в деревню. Так и живем вместе в моей квартире, а его однушку сдаём. Отец позаботился, чтобы мы оба остались с жильем.

После смерти отца, Валентина несколько раз пыталась перебраться к нам, намекая на свободную квартиру Никиты. Но я встала в стойку богомола и не позволила! Оформлена она пока на меня. Отец на счет валентины иллюзий не питал и побоялся оформлять на несовершеннолетнего Ника.

После несчастного случая Валентина Ивановна припухла со своими инициативами. Ребенок-инвалид, это совсем не одно и то же, что взрослый подрабатывающий сын, верно? Но иногда она приезжает на пару тройку дней и зовёт Никиту обратно. Как мне кажется, зная наверняка, что он ни за что не согласится.

И я стала не любить ее в десять раз сильнее. Моим чувствам она отвечает искренней взаимностью. Мы друг друга едва терпим.

Завтра понедельник. Госпитализация…

Захожу к ней на кухню. Она готовит что-то. Неприятно пахнет пивом… Она — любитель.

— Валентина Ивановна, это нужно подписать, — подсовываю я ей заранее все возможные бланки из нашего отделения, которые могут понадобиться при лечении Никиты.

Перебирает в руках бумаги.

— Не буду… Мало ли там что. Может там кредит какой…

Закатываю глаза.

— Так — почитайте.

Берет в середине бланк, читает.

Первую операцию Никите сделали экстренно. Приняли и мои подписи на документах.

Сейчас же для любого вмешательства необходима подпись родительницы. Так как речь идёт не о жизни, а о ее качестве.

— Не пойму про что это.

Я ей объясняю, что для того, чтобы он встал на ноги, придется ломать его заново и все реконструировать. Уж лучше бы я соврала!

Валентина Ивановна начинает орать, что ни за что такое не подпишет.

— Врач сказал, что он не встанет. Зачем издеваться?!

— Это был плохой врач!

— А ты что — хороший?! Совсем сына мне угробить хочешь? Да ты хоть знаешь что каждый наркоз десять лет жизни отнимает?!

— Это бред! Подписывайте! — рычу я.

Упрямо откладывает бумаги.

— Без консультации нормального врача — ни за что.

— Я — врач.

— Нормального!

— Консультация будет самое раннее в понедельник, — сжимаю я переносицу. — А скорее всего — после всех обследований. Но вы ведь ночью уезжаете, так? Подпишите хотя бы доки на госпитализацию и обследование. Они уж точно десять лет жизни не отнимают.

— Отстань от него. Он и так восемь месяцев по этим больницам. Измучила парня! Сказали же, что в России ему лучше не сделают. А на заграницы у нас денег нет. Сейчас он хоть сам в туалет ходит и отцом быть может. А поломают его, ещё и не ясно будет ли это все работать!

— Никита! — с возмущением залетаю к нему в комнату. — Она не подписывает!

— Тайсон… Может и правда не надо, а? Чего-то мне страшно… А вдруг и правда, как она говорит будет. Шансов же все равно мало.

— Ник, ты что не понимаешь — всю жизнь в кресле!!

— Ну живут же как-то люди… Лера, вот…

— Лера?! Лера умница! Пашет из последних сил, несмотря на боль, чтобы встать, ясно? Не такая лентяйка, как ты, — опять безбожно вру я. — Она уже встаёт. Скоро пойдет сама… Угонишься за ней на кресле?! Иди и поговори с матерью! Если тут не будут стоять ее подписи, поедешь к ней в деревню! — рявкаю на него.

— Да ладно, Тайсон, я знаю, что ты меня не бросишь, — вздыхает он. — Только угрожаешь.

— Вот и ты не бросай меня, пожалуйста! — сдают мои нервы и подводит голос.

Слушаю из коридора их разговор. Валентина его отговаривает. Пугает импотенцией и недержанием. Он очень боится этого… Пугает кучей вычитанные в жёлтой прессе историй. Она верит в этот бред…

Кручу в руках телефон, медитируя на номер Хасанова. Позвонить, попросить его, чтобы надавил на Валентину как хирург. Чтобы успокоил Ника. Он такой… авторитетный и властный. У него получится.

Так неудобно…

Но преодолевая эту неловкость, набираю его.

— Хасанов… — видимо не глядя кто звонит отвечает он.

— Привет, Руслан. Это я…

— Привет… — растерянно.

— Не вовремя? — кусаю губы.

— Что-то срочное?

Ну как сказать?..

И я молчу, уже практически сожалея, что набрала.

— Тая?

— Нет, ничего… Ладно… — скидываю вызов.

Я так привыкла в последние годы "все сама", что чувствую себя практически неприлично, рассчитывая на помощь мужчины. Даже своего. Быть может потому что он и не мой. Просто… Я — его.

Внутри скручивает от этой мысли. Обессиленно сползаю по стене.

Хасанов, перезвони мне, пожалуйста.

Но он не перезванивает.

Я сама ее заставлю. Сейчас только подышу, наберусь сил…

По щекам от минутной слабости — слезы. Тушь щиплет глаза. Сижу жалею себя. А потом ругаю, что жалею. А потом жалею, что ругаю. Так, короче. Хватит. надо что-то делать.

В дверь звонок.

Быстро вытерев тыльной стороной слезы, открываю дверь.

Дава…

— Добрый вечер, — улыбаясь поджимает губы. — Можно?..

— Ты бы позвонил, хотя бы… — растерянно шмыгаю носом.

— Если бы я позвонил, ты бы съехала, — улыбка становится шире.

Поднимает букет.

— Это тебе.

В руке пакет.

Заторможенно хлопаю глазами.

— Впустишь меня?

— Дава… — виновато свожу брови. — У меня там… тяжёлая ситуация.

— Хм… ну ты явно ее одна не вывозишь, — ведёт пальцем под моим глазом, намекая на размазанную тушь. — Может, я чем помогу?

— Может быть… — не моргая смотрю сквозь него.

Давид тоже врач.

Решительно втягиваю его внутрь. С сантиментами будем разбираться потом. Сейчас нужны подписи.

Оставляю букет на тумбочке. И тяну его за собой на кухню, сумбурно шепча, что мне от него надо.

— А как мать-то зовут? — шепчет в ответ.

— Валентинаванновна… — бормочу в спину, вталкивая его на кухню.

— Вот, вы хотели врача? Лечащий врач Никиты. Приехал специально с Вами поговорить!

— Здравствуйте, — застывает в дверях Давид. — Никита, можно мы пока вдвоем поговорим с твоей мамой?

— Окей.

Сидя у стены на корточках рядом с тумбой слушаю их разговор и подглядываю в приоткрытую дверь. Видно только его.

Давид достает из пакета бутылку вина. Что-то ей там втирает, увещевает, доказывает, шутит… Интонации у обоих миролюбивые. Я боюсь дышать, чтобы не спугнуть.

Звон бокалов…

Мне плевать. Пусть подпишет главное…

За незакрытой полностью входной дверью шаги.

Давление мое подлетает, а сердце ухает вниз словно его решили прокатить на американских горках. Скользя спиной по стене, резко поднимаюсь на ноги. Футболка цепляется за шипы розы из букета.

Стук в дверь.

Букет съезжает с тумбы, зацепившись за меня, и я подхватываю его обеими руками.

Дверь открывается.

— В этом доме дверь не принято запирать?

Хасанов…