Смута

— Но пока что ясно, что не произошло ни расхождения, ни, напротив, амальгамирования потоков, — Николай Михайлович оставался спокоен, хотя Юлька видела, чего ему стоит это спокойствие. — Никакие изменения в нашем прошлом, неважно, людьми ли из нашего потока или из иных, невозможны. Теория на этот счёт оставалась весьма смутной, но теперь мы получили экпериментальные подтверждения. Поток скорее разрушится, или же в нём возникнут локальные турбулентности… или не очень локальные… но изменения не двинутся против тока времени. Не перейдут в наше «сегодня». И это значит, — голос его упал до шёпота, — что усилия наши тщетны. Бедная Россия, Господи, несчастная наша Родина… — он замер, закрыв лицо ладонями.

— Как знать, дорогой, — непривычно мягко сказала бабушка, обнимая профессора за плечи. — Как знать, изменения могут отозваться совсем не так, как нам кажется, и над Кремлем ещё появится наш флаг!

— Отчего ты так думаешь? — искренне удивился профессор.

— Действие было совершено. Реактивность эфира нам известна. Собственно, об этом ещё древние греки догадывались, особенно гностики. Мы с тобой эффекта может не дождаться, но вот они, — она указала на Игорька с Юлькой, — вполне смогут. Я надеюсь.

Николай Михайлович хмыкнул.

— Может быть. А, может быть, и нет. Наука, дорогая, не оперирует подобными категориями. Вероятность, которую можно подсчитать — да, но не «может быть». Так или иначе, нам с тобой пора… готовиться.

Мария Владимировна кивнула.

— Только чтобы с Юлей уже такого бы не приключилось.

— Не, не будет, — решительно сказала сама Юлька. — Я Игорька провела, и ничего. А тут совсем другое было!

— Вот и я тоже так думаю, — кивнул профессор. — Ну, а мы с Мурой станем готовиться. Выжимки из книг, оборудование, ценные вещи… ну, и «якоря», чтобы нас не вынесло бы обратно.

— А и вынесет — не беда, — подмигнула бабушка. — Юля, если что, нас обратно отведет.

— Эк у вас всё просто выходит, — буркнул Игорёк. — А я что? Я куда?

— Решим по ходу дела, — отрезал Николай Михайлович. — Не пропадёшь, мой дорогой, в любом случае. А если поучишься в тамошней гимназии, то, право же, тебе не повредит.

— Теперь главное Юленьке поправиться окончательно.

— Не, не, ба, дед! Вы что это всё за меня решили?! — возмутился Игорёк.

— Дорогой, — ласково сказала бабушка. — За тебя мы решить ничего не могли. Мы решили за себя. Прости, милый внук, но мы с дедушкой уже старые. Опять же прости, я знаю, ты не любишь эти разговоры, но жить нам осталось недолго. Может быть, пять лет, может, семь или восемь. Это тебе сейчас кажется, что «завтра никогда не наступит», а пять лет — это вообще вечность. Поверь, милый, просто поверь, что для старых людей это не так. Время течёт для нас куда быстрее, во всяком случае, нам так кажется. И это очень для нас важно. Мы не можем сидеть здесь, если знаем, что ничего исправить уже нельзя.

Профессор вздохнул. Он глядел куда-то поверх Юлькиной головы, и она вдруг подумала, что он сейчас может чувствовать — всё, над чем он работал, чем жил, вдруг обратилось в ничто!..

А Николай Михайлович словно бы прочёл эти её мысли.

— Ты знаешь, Юленька, один раз мы уже это проходили. Когда всё рухнуло, всё погибло, Белая гвардия уходила из Крыма. Она уходила, а мы — мы с Мурой остались. Потому, что хотели бороться и дальше. Крушение всех надежд мы уже пережили, пусть и пятьдесят лет тому назад, но пережили. Сейчас это уже легче. Даже как-то… облегчение, что ли.

— Для всех мы уйдём на пенсию. Такую, не совсем настоящую, в институте останемся консультантами, — продолжила бабушка. Будем… возвращаться порой. Я надеюсь, что ты не откажешься нас проводить обратно?

— Но как же вы вернётесь сюда? — беспомощно переспросила Юлька. — «Якорь», вы говорили — чтобы там удержаться?

— Якорь на то и якорь, что его можно поднять, а можно и отдать, — усмехнулся профессор. — Нам ещё предстоит над этим немного подумать. В конце концов, какое-то время есть… как раз хватит, чтобы воплотить идею в, так сказать, металл.

— Пока наш дорогой «полковник Петров» разбирается в наших принципиальных схемах, — улыбнулась бабушка.

— Зато, когда разберется, ох, и осерчает же!

— А пусть себе серчает. Нас тут уже не будет.

— А когда вернётесь? Вы же вернётесь, да?

— Ну, конечно, — успокоила Юльку бабушка. — С твоей помощью, дорогая. Видать, пора и в самом деле заняться тем потоком по-настоящему. Чтобы никаких большевиков. Чтобы телевиденье, антибиотики и всё прочее. Чтобы ни Сикорский, ни Зворыкин, ни Сорокин никуда бы не уезжали.

— Это кто такие? — удивилась Юлька.

— Узнаешь, — отмахнулась бабушка. — Выдающиеся конструкторы, инженеры и основатель науки социологии. Сейчас это не так важно. А важно то, что мы старались вмешиваться осторожно и аккуратно. Спасение Александра Сергеевича Пушкина стало нашим самым дерзким актом.

— Разве? — поднял бровь Николай Михайлович. — А как же Борки?

— Не путай бедную девочку, — строго сказала Мария Владимировна. — Она ни про какие Борки отродясь не слышала, и это не её вина. Двумя словами — когда нашему посланцу удалось предотвратить покушение на императора Александра Третьего, в силу чего он благополучно и доцарствовал до времени наших бравых кадет. Но теперь, Юленька, ясно, что действовать надо ещё более активно. Те же лекарства, методы лечения, технические усовершенствования… — А почему же вы раньше этого не делали? — не удержалась Юлька.

— Не хотели зряшнего внимания, дорогая. Представь себе, что случилось бы в том потоке, просочись там сведения о нас, или если бы мы в открытую стали бы размахивать направо и налево чудесными диковинками. Мы помогали, но тихо, осторожно, незаметно. Сейчас мы тоже не намерены бить в барабаны и трубить в трубы, но всё-таки будем более активны.

— Мы всё-таки многое знаем и можем, — подхватил профессор. — Физика, химия, электротехника, фармацевтика, мы много где сможем помочь. Кое-где достаточно будет просто слегка подтолкнуть, подсказать верное направление, как с тем же пенициллином. Но всё это не сразу. Сперва устроиться, опять же, смонтировать новую, более мощную машину — что так и не удалось бедному Илье Андреевичу. Потому что и впрямь, не можем же мы бросить вас тут одних! Что вы тут станете делать без взрослых?

— Так мы тогда с вами, выходит?

— На какое-то время — несомненно. Со школой мы всё уладим.

Как-то это всё равно было странно, и Юлька беспокоилась всё сильнее — кувырком должна была полететь такая замечательная, такая хорошая жизнь!..

— Знаю, вы волнуетесь, — бабушка погладила Юльку по голове. — Конечно, родная, нам с Николай Михайловичем очень грустно, просто мы стараемся не показывать вида. Мы очень надеялись победить здесь, где мы родились, где сражались, где хоронили друзей… Господь судил по-иному. Что ж, в том потоке — такие же люди. Даже, наверное, в чём-то лучше, хочу верить, что по причине спасённого нашими стараниями Пушкина. Ты там побывала, Юленька, ты видела своими глазами — там можно многое изменить, многое сделать лучше. А здесь… может, Ирина Ивановна Шульц и в самом деле права. Можем ли мы решать за всех, живущих здесь и сейчас? Да, большинство людей, наверное, и не хотело бы иной жизни. Стоят в очередях, поругивают власть, рассказывают анекдоты, но…

— Но всё равно каждый раз ждут, что Чапай выплывет, — добавил профессор.

— Вот именно. Ждут, что выплывет. Помню, когда с гостями нашими спорили, с Ириной Ивановной, как раз и выходило — что народ к другой жизни уже привык, старая не нужна. Но… мы-то рассчитывали, что эта жизнь изменится сама по себе, а она, выходит, не изменится… или очень не скоро… Так что лучше, пожалуй, нам и впрямь заняться тем потоком. Тем более, что тропинка уже, получается, натоптанная — за то тебе спасибо, дорогая.

— Короче, будем готовиться, — подвёл итог Николай Михайлович. — А ну, выше нос, дорогие мои! Всё устроится, вот увидите. И вам самим — разве не хочется вновь туда отправиться, увидеть друзей?..

Юльке хотелось. Игорьку явно тоже.

— Всё будет хорошо, — хором сказали старшие.

Юлька им верила.

Глава Х.1