Смута

— А что там они «насчитали»?

— Маслакова! — возмутился Игорёк, правда, в шутку. — Ну откуда мне знать-то?! Тут такая физика-мизика, что ой!

— Насчитали, что ничему кадеты помочь не могли, а только навредить, да?

— Слушай, ну чего пристала? У деда спроси напрямик!

И Юлька спросила.

Николай Михайлович тоже вздохнул.

— Серьёзный вопрос, Юленька. Беда в том, что никто — и я тоже — не смог создать непротиворечивую модель, что и как у нас изменится. Приходилось палить, что называется, наугад. Да, да, Ирина Ивановна и Константин Сергеевич мне говорили, что это безответственно, что нельзя решать за всех, что нельзя вообще ничего делать, если точно не знаешь, чем это кончится… спорить не будем. Но вот теперь, с тобой, дорогая, мы можем попробовать.

— Что попробовать? — Юльке было страшно. «Всё-таки я изрядная трусиха…»

— Попробовать увидеть в точности, что же там-таки случилось. И, может, понять, почему у наших любезных кадет, как и у их наставников, напрочь отшибло память. Ты нам расскажешь, а, кроме этого — мы многое поймём, считывая показатели работы твоего мозга. Ты у нас всё-таки уникум, — он положил руку Юльке на плечо, сильную, несмотря на годы, тёплую руку. — И надо торопиться. Видела гостя сегодняшнего? «Петров Иван Сергеевич», «полковник», ха-ха. Нет, может быть, и полковник. Но имя точно не настоящее. Так что надо торопиться, Юленька. Надо торопиться.

«Торопиться» они начали уже на следующий день. Вахтёрша покосилась недовольно на Юльку с Игорьком и, едва они прошли, принялась накручивать противно визжащий диск телефона.

— Куда следует звонить кинулась, — хладнокровно заметила Мария Владимировна.

— Пусть звонит, — отмахнулся Николай Михайлович. — Схему мы им передали, пусть разбираются. Хорошая схема такая, подробная. Только ничего в ней понять невозможно.

Юлька не удержалась, хихикнула. Игорёк тоже. Сейчас это и впрямь казалось смешным, а не страшным.

…В лаборатории, в той самой «комнате № 401» всё пошло заведённым порядком. Юлька, в маске, полулежала в кресле, опутанная проводами, ни дать, ни взять — Валентина Терешкова перед запуском в космос.

— Ты замечательно натренировалась, Юленька, — негромко говорил ей профессор. — Я это вижу — по сигналам, идущим от твоего мозга. Они изменились. Постарайся настроиться именно на то, чтобы увидеть наших кадет; а после этого, может, завтра, можешь, послезавтра — уже мы с Мурой отправимся…

— Как, насовсем?! — с ужасом привстала Юлька.

Николай Михайлович только отмахнулся.

— Что ты, милая… какое там «насовсем». Так просто туда не прыгнешь, уж ты-то должна бы знать. Если просто туда прыгнуть, рано или поздно вынесет обратно. Поэтому нужны соответствующие меры. Ну и требуются, само собой, запасы. И материальные и, так сказать, неовеществлённые. Знания, прежде всего. Представь себе, сколько мы спасём жизней, развернув производство антибиотиков! Это, конечно, медицина, а не физика, но в химическом синтезе нам с Марией Владимировной тоже пришлось поднатореть, далеко не всё для наших машин можно было получить через Госснаб. Но мы отвлеклись, дорогая. Ищи кадет. Они — твои друзья, они в твоей памяти, а память — штука материальная. Она тоже способна взаимодействовать с эфиром, вернее — модулировать твоё с ним взаимодействие. «Кто ищет — тот всегда найдёт», помнишь?

Юлька помнила.

…Сеанс начался как обычно. Прогрелись приборы, гудели усилители и попискивали выпрямители, а может, всё наоборот. Чем один прибор отличался от другого, Юлька не очень запомнила.

Виски слегка пощипывало. Кончики пальцев покалывало, однако этому Юлька была даже рада. Чем больше таких вот ощущений, тем ближе она к другому потоку.

И сейчас она уже почти привычно скользила, летела через золотой лес к той заветной реке, что — знала она — как раз и есть тот самый «поток», другая вселенная, другое время, слепок нашего мира, точно так же, как наш мир — слепок бесчисленного множества других.

И да, как можно усерднее вспоминала — летние улицы Санкт-Петербурга и Гатчины, уютную квартирку Ирины Ивановны, свою кровать за ширмой, роскошного сибирского кота Михайлу Тимофеевича, что любил спать, привалившись к ней, Юльке, пушистым и тёплым боком, Матрёну, что пекла такие замечательные пироги, Федю Солонова, Петю Ниткина, таких далёких и одновременно — таких близких, так непохожих на мальчишек её класса (ну, за исключением Игорька); и она сама не поняла, как очутилась над раскинувшейся на необозримые пространства золотой рекой.

Это было словно в кино, когда снимают со стремительно несущегося на бреющем полёте истребителя. То и дело из золотистого тумана возникали образы, однако образы Юльке знакомые и понятные, памятные с детства: выстрел «Авроры», красный флаг над рейхстагом, возвращение Гагарина…

Это было её время, её потом, а вовсе не тот, где побывали они с Игорьком!

…Однако именно здесь, где-то совсем рядом, были александровские кадеты. Юлька не сомневалась, она даже не верила — она твёрдо знала.