Смута

На пути у них появился Штокштейн, вынырнув из ближайшего блиндажа.

— Опять ты! — вырвалось у Жадова.

— Мы получили приказ отступать. Товарищ начдив, прошу поручить мне командование отрядом прикрытия. Не дадим контре сесть нам на загривок! В отряд буду брать только сознательных добровольцев.

Жадов вздохнул.

— Наконец-то. А то всё шпионы да шпионы… Благословляю, Эммануил Иоганнович. Выкликай тех, кто сам с тобой остаться захочет.

Уже под утро колонны 15-ой стрелковой потянулись на север. Штокштейн оставался; с ним полсотни бойцов большей частью из харьковских рабочих полков. Вестовых больше не повялялось, и Жадов торопил своих — пока солнце не встало, надо было попытаться уйти в отрыв от белых.

Долгое время всё оставалось более-менее тихо, а потом вдруг резко полыхнула частая артиллерийская пальба.

Ирина Ивановна перекрестилась.

— Идём на прорыв, — Две Мишени поднял бинокль, оглядывая побитые пушечной пальбой позиции красных. — Нельзя больше ждать.

Кубанские добровольцы вчера не смогли здесь продвинуться, да, похоже, не слишком-то и пытались, несмотря на прямой приказ начальника армейского корпуса. Отряд александровцев подоспел только к утру, последний резерв добровольцев на этом участке — всё остальное оказалось втянуто в бой и без особого успеха.

— Что, прямо в лоб? — удивился Федор Солонов.

Когда Две Мишени оставался наедине с ним и Петей Ниткиным, многие формальности отбрасывались.

Аристов поморщился.

— Кубанцы уже ходили. Не дошли.

— А мы?

— А мы в обход. Что-то у красных на позициях тихо совсем.

Федор кивнул. «Тихо совсем» означало, что нет «передвижения личного состава», «в том числе неорганизованного». Добровольцы умели часами замирать в окопе или у амбразуры, не бродили в полный рост, не смолили цигарки и так далее. Красных же отучить от этого не удавалось даже шрапнелью.

— Кубанцы их отвлекут, а мы во-он той балочкой. Посмотрим, насколько бдительно у красных боевое охранение…

…Шли всё тем же верным составом. Сам Две Мишени, Федор, Севка Воротников (куда ж без него) — в головах, остальные александровцы чуть поодаль.

Здесь, в глубокой ложбине, снег ещё и не думал таять, хотя под его слоем уже весело булькал беззаботный ручей.

Как ни странно, охранения в балке не оказалось вовсе. Алесандровцы без помех выбрались к траншеям красных — и там их встретила, как говорится, звенящая пустота.