Смута

— Перестанут только когда цепи подойдут почти вплотную, — Ирина Ивановна опустила бинокль. — Умеют, что уж тут… «Огневой вал» это называется, хотя тут, конечно, до настоящего ой как далеко…

— Как бы нам и этого не хватило, — Жадов погладил ложе винтовки рядом. — Что ж, придётся по старинке, «пуля дура, штык молодец».

— Если всё сделали правильно, не придётся. Если пулемётчики сидят в блиндажах, как приказано.

…И, едва стихла артиллерия, едва цепи белых поднялись — уже совсем близко, совсем рядом! — уже рванулся их рёв, никакое не «ура», как с флангов 15-ой дивизии ударили тщательно укрытые там «максимы».

Белые не добежали до линии траншей. Под свинцовым ливнем вновь залегли, и тут уже воспрявшие духом бойцы Жадова взялись за винтовки.

Текли мучительные минуты, и вот — осторожно, пригибаясь, белые начали отходить. Вскакивали, пробегали сколько-то саженей, падали снова; иные с колена стреляли в сторону красных, но едва ли кого-то задевали: траншеи у Жадова были отрыты глубокие, по уставу.

— Тащ комдив, ударить бы по ним! — горячо зачастил командир питерской роты, державшей самый центр позиции.

— Какое «ударить», Михеев, они всю твою роту положат, пока добежишь!.. Ах ты ж, нечистая ты сила, а ну быстро, останавливаем!..

Наверное, с сотню бойцов петербургского полка 15-ой стрелковой думали так же, как и их комроты. Без приказа, без команды, вскочили в полный рост и, как положено, с «ура!» ринулись на отползающие цепи белых.

— Штокштейн!.. — ахнула Ирина Ивановна.

И точно — первым на бруствер вскочил именно начальник особого отдела, в руке маузер, закричал что-то, бросился вперёд, увлекая за собой остальных.

— Назад! — заорал Жадов, бросился наружу. — Назад, мать вашу!..

Ирина Ивановна — следом. Хватали бойцов за плечи, за полы шинелей, за рукава, останавливая храбрый, но безумный порыв. Потому что белые встретили подняшихся красных именно так, как умели, как их учили — спокойно, без паники, хладнокровно встречая атакующих очередями в упор из «фёдоровок» и ручных пулемётов.

Треть вскочивших бойцов Жадова смело сразу. Остальные, слава Богу, попадали кто куда.

— Назад! — надсаживался Жадов. Рискуя, вскочил на насыпь, рядом тотчас же свистнуло, и Ирина Ивановна с силой сдёрнула комиссара вниз.

— Назад! Назад давай! — звали своих и другие красноармейцы.

Кое-как, на карачках, ползком, отходили. Белые отступали тоже, и только на ничейной полосе остались те, кого судьба сегодня наметила «к отправке».

Среди тех, кто выжил и спрыгнул обратно в спасительную щель траншеи оказался и Штокштейн — раскрасневшийся и, в отличие от многих других, даже не ранен.

И прежде, чем Жадов с Ириной Ивановной успели хоть слово сказать, истеричным фальцетом завопил:

— Измена!..

— Какая измена, так тебя, Шток, и растак, куда людей повёл?!

— Измена! Мы бы их смяли!.. — Штокштейн, казалось, сейчас забьётся в падучей.

— Атака не подготовлена. Направление неизвестно. Ближайшей задачи не поставлено. Взаимодействие не отработано. Полки дивизии имеют приказ на удержание позиций, а не на атаку и преследование противника, — холодно и ровно, словно на занятии в Николаевской академии Генштаба отчеканила Ирина Ивановна.

— Вот это и есть измена, что «не поставлено» и «не отработано»! — не сдавался Штокштейн. — Мы бы их погнали!..

— Ровно до их пулемётов. И положили бы там всю дивизию.

Над полем боя взлетело одна за другой две белых ракеты. А над отходящими цепями добровольцев так же внезапно поднялся белый флаг.

— Это что ещё такое? — у Штокштейна была уже явно готова очередная тирада, но тема сменилась.

— Предложение перемирия, что ж ещё. Вынести раненых, оказать им помощь. Такое повсеместно практиковалось с японцами.

— Что за изменнические разговоры? — вновь вскинулся Штокштейн. — Хотят контры золотопогонные своих раненых выручать — пусть подходят с поднятыми руками, бросают оружие и сдаются в плен!

— Там и наши раненые, — напомнила Ирина Ивановна.

— Если б мы атаковали и пошли до конца, то уже помогали бы нашим! Это по вашей вине, начштаба Шульц, всё и случилось!

— А ну, хватит! — зарычал Жадов. — Ротный, помашите этим… кадетам. Пусть не стреляют, мы тоже не будем, раненых надо вынести. Раненых по твоей милости, Шток! Приказа на наступление я не давал! А ты людей грудью на пули повёл!

— Я сам грудью на пули пошёл! — зашёлся Штокштейн. — Пока вы тут в блиндаже отсиживались!

Однако в ответ на размахивание белой тряпицей стрельба со стороны добровольцев и впрямь прекратилась.

— Встали, — Жадов выпрямился во весь рост.

— Тащ начдив!..

— Не «тащ начдив», а за мной! Наших будем собирать!..

Добровольцы и красные бойцы сошлись посреди смертного поля. Винтовки закинуты за спины, в ход пошли носилки. Совсем юный офицерик с красно-чёрными погонами где красовалась единственная звёздочка, чуть поколебавшись, протянут пакет бинтов немолодому уже красноармейцу, пытавшемуся помочь товарищу с простреленной ногой; чуть левее двое бойцов Жадова так же молча, и словно бы стесняясь, помогли женщине в косынке с красным крестом положить раненого добровольца на носилки.

И так же молча разошлись.

…До самого вечера атак на позиции 15-ой стрелковой не последовало. Гремело и справа, и слева, и, казалось, всё будет хорошо. Отправленный батальон так и остался у Нечипоренко, хотя наступление белых стихло и там.

— Кажись, выстояли, — зевнул Жадов.

В блиндаже горела одна-единственная свеча, скупо освещая старую, имперскую ещё топографическую карту.

— Выстояли, — кивнула Ирина Ивановна.

— Так это, значит, и был главный удар?

Товарищ Шульч молчала, красными и синими карандашами чертя на карте какие-то значки и измеряя расстояния курвиметром.

— Нет, товарищ начдив. Не главный. Главного вообще, похоже, не было. Или же поисточились беляки, потери свои им восполнить уже некем, офицеры, какие хотели и могли, давно уже у них, а остальные — либо у нас, либо — как и большинство обывателей — просто ждут, чья возьмёт.

— Мудрено говоришь, товарищ начштаба… — Жадов очень устал. И сейчас ему очень хотелось поверить, что самое страшное позади, что наступление врага отбито, и можно будет «сидеть в окопах», что, право же, куда лучше, чем подниматься в атаку, ожидая, что тебя вот-вот срежет пулемётная очередь в живот. — То главный удар, то не главный… то заслон, то не заслон… а вообще выпить бы сейчас наливочки стопочку, да пельменями настоящими закусить, в Питере, помню, была одна, ходил всегда…

Ирина Ивановна рассеяно кивнула, продолжая чертить и вымерять.

— Погоди, Миша, о пельменях мечтать. Мы с Нечипоренко удержались, а что у других соседей?..

— Отправь вестового… Где Яша, где наш комиссар? Пусть идёт политработу проводит. Что, дескать, героически отразили натиск противника, скоро и назад погоним…

Ирина Ивановна только качала головой. И вдруг хлопнула себя по лбу.

— Ах я дура набитая!..

Жадов аж подскочил.

— Что такое?..

— То-то я голову ломала, где Улагай с Келлером, где конница белых?.. Ни у нас, ни у Нечипоренко не появилась, как и дроздовцы с марковцами и корниловцами.

— И что же?

— Значит, всё ещё хитрее. Обходят они нас, Миша. Не стали прорываться самой короткой дорогой, не стали соседей наших опрокидывать, чтобы нам в тыл зайти. Обошли небось левый наш фланг, через Дон переправились всей массой и пошли прямиком к Вёшенской. Объединятся с мятежниками, да и ударят прямиком на Харьков, на Тамбов, на Воронеж… а захотят — и к Царицыну пойдут, и к Астрахани, яицких казаков поднимать. Для того-то и висели на нас, на всех!..

— И что теперь? — сон с Жадова как рукой сняло.

— Пошли нарочных. Пусть соседи будут готовы к отходу.

— К отходу?!

— Предлагаешь героически погибнуть в окружении, Миша?

— Так тогда беляки ни до Харькова не дойдут, ни до Тамбова! Мы их тут на себя притянем!

— Эх, Миша, Миша! Да не станет из белых никто на тебя окружённого в штыки ходить. Оставят заслоны, и вся недолга. И будем барахтаться.

— Всё равно, — упрямо набычился Жадов. — Всё время бегать — до самого Питера добежим, а толку?.. нет, сражаться надо здесь и сейчас. Никаких отступлений, товарищ начштаба!

— Есть, никаких отступлений, товарищ начдив, — мрачно сказала Ирина Ивановна. — Разрешите тогда начать готовиться к занятию круговой обороны?

— Разрешаю. И предупреди всех соседей. И Яшка, где Яшка, я ж его вызывал?!

— Изъявили намерение, но так и не отдали приказа, — фыркнула Ирина Ивановна.

— Отдаю! Вызывай его сюда, где он вообще шарится?!

…Глухой ночью до штаба 15-ой стрелковой дивизии добрался смертельно уставший всадник, раненый, с рукой на перевязи.

— Эй, вставайте, кто ещё остался… — пробормотала Ирина Ивановна.

— Ты о чём, товарищ начштаба? — Жадов оторвал сонную голову от подушки.

Ирина Ивановна, похоже, так и сидела у стола в штабном блиндаже.

— Книга одна. Неважно. Вставай, товарищ начдив. Сейчас узнаем, права я была или нет…

Она оказалась права.

Собрав все конные полки, Добровольческая армия форсировала Дон вдали от линии фронта, кавалерия сплошным потоком устремилась на северо-запад.

— Штаб фронта приказывает нам немедленно отходить.

— Дай сюда!

Жадов почти вырвал бумагу, отмеченную понизу кровью гонца.

— Что?.. «Согласны с вашим предложением… приказываем немедленно начать отвод дивизии на рубеж… сохраняя материальную часть и продовольственные припасы…» Какое ещё «наше предложение»?!

— Наше предложение отвести войска в случае угрозы окружения. Я его отправила заранее. На всякий случай. Потому что знала, Миша: ты-то решишь стоять насмерть и не отступать ни на шаг.

— Ах ты ж!..

— Ну, можешь меня изругать, даже матом. — Ирина Ивановна пожала плечами. — Вот только бойцы наши едва ли захотят тут ложиться все, в безвестных степях. Командование фронта знает, что делает, и подкрепления идут. Нельзя белякам дать по частям разбить сперва нас, а потом и эти свежие дивизии.

Жадов тяжело вздохнул.

— Тогда будем отходить. Но только вот что, товарищ Шульц… ещё раз такое устроите — сразу проситесь в тот же штаб фронта. Я тут командую, а не ты!

— А я тут для того, чтобы ты, дорогой начдив, не угробил бы разом всю свою дивизию! — не поддалась товарищ Шульц. — Ни военспецов у тебя, Миша, ни военного образования; сердце горячее, руки чистые, совесть больная — всё верно; только чтобы полками командовать, ещё кое-что нужно. Почему беляки теснят нас?.. Вот то-то же. А где в частях военспецы толковые…

— Ладно! — зло прервал её Жадов. — Пошли, отдадим все приказы. Опять людям ночь не спать…

Спать и в самом деле не пришлось. Однако не только из-за отступления — добровольцы, словно что-то учуяв, принялись кидаться осветительными ракетами, вновь загремела артиллерия — верно, били по пристрелянным за день ориентирам.

— Не дадут так просто оторваться…

— Заслон надо оставить, — озабоченно сказал Яша Апфельберг, как всегда, вывернувшийся словно из ниоткуда. — Если всё обойдётся, так уйдут тихо.

— А если нет?

— А если нет, товарищ начальник штаба, то падут смертью храбрых во имя победы мировой пролетарской революции.