Смута

Глава III.3

Но всё это не есть наш приоритет на сегодня. Текущий момент требует, во-первых, не допустить формирования контрреволюционной армии, что может сгруппироваться вокруг бывшего царя; и, во-вторых, решительными превентивными ударами разгромить гидру контрреволюции, что неизбежно поднимет голову здесь, в столице, в Москве, на Урале и в иных местах.

— А как же Дон и Кубань? — подал голос молодой человек в военной шинели, но без выправки — скорее всего, вольноопределяющийся, но тоже со споротыми погонами. — Это ж гнездо осиное! Казаки, цепные псы режима, душители свободы, сколько от их нагаек получали!

— Спокойнее, товарищ Глеб Сергеевич, нам, революционерам, нельзя одурманивать самих себя эмоциями. Итак, в составе нашей чрезвычайной комиссии образуются отделы — экономический, это ваша епархия, товарищ Моисей Соломонович…

— Да уж… епархия… — засмеялся названный Моисеем Соломоновичем, интеллигентного вида мужчина с тонким лицом и в круглых очках. — Это потому, что я закончил юридический факультет? Но я же не торговец, не делец…

— Разберетесь, товарищ Урицкий. Именно потому, что вы закончили юридический факультет. Задача ваша — прежде всего не допустить саботажа, прежде всего продовольствием, спекуляции, в том числе и ценными предметами искусства, предотвратить их возможный вывоз за пределы России. Это достояние всего народа, оплачено тяжким трудом рабочих и крестьян… Отдел оперативный — вы, Сергей Иванович.

Немолодой и грузный человек с некоторым трудом поднялся, коротко кивнул, сел обратно с явным облегчением.

— Вам работа будет привычная — контроль уголовного сыска, недопущение разгула бандитизма, уничтожение организованных преступных групп… то есть шаек, занимающихся разбоем. Революция не имеет ничего общего со вседозволенностью, гнев трудового народа мы можем понять, простить и оправдать, но и вакханалии бессудных убийств с расправами мы не допустим. Вам понятно, товарищ Войковский?

— Чего ж тут не понять, товарищ Благоев, чай, в уголовном сыске всю жизнь. У самого Путилина начинал.

— Это нам известно, — кивнул Благоев. — Потому и назначаем вас, Сергей Ивановнич… Отдел же военно-политический я оставляю за собой. Заместителями моими будут — по опрерработе товарищ Жадов и по делопроизводству — товарищ Шульц.

Комиссар с Ириной Ивановной переглянулись.

— Ещё будут отделы печати, хозяйственный, и особый. Ну, особый он на то и особый, чтобы о нём тут особо не распространяться. Отряд ваш, товарищ Жадов, переформировывается в батальон особого назначения при чрезвычайной комиссии. Подбирайте себе людей, желательно — кого знаете лично. Если нет — то по рекомендациям не менее, чем одного члена партии. Вы, товарищ Шульц, беритесь за организацию делопроизводства. Социализм, как вы мне правильно сказали, это учёт и контроль. Кстати, товарищ Ленин так и не смог вспомнить, на каком митинге он употребил это выражение, но согласился, что оно полностью отражает суть нашего нового строя. Что ж, довольно слов, каждому вручаю более подробные документы о непосредственных задачах и методах работы. Изучите их как следует. Да, и постановка на довольствие тоже. Специальные карточки и денежный оклад, полагаю, никто разочарован не будет.

— Не ради денежных окладов мы в революцию шли, — заметил Моисей Соломонович, протирая очки.

— Совершенно верно, товарищ Урицкий, но голодный боец — плохой боец. Тянуть из последних сил, ради идеи можно какое-то время, но не слишком долгое. Да! Товарищ Ирина! Озаботьтесь, пожалуйста, привлечь к работе гражданина Виктора Карловича Буллу[8].

— Это не сын ли знаменитого фотографа?..

— Совершенно верно, Ирина Ивановна, он самый. Положительно необходимо, чтобы он трудился бы на нас. Печать, как выражается товарищ Ульянов, есть острейшее оружие партии, а хорошая фотография делает это оружие вдвойне более действенным. Пообещайте ему сохранение их знаменитой «фотомастерской Карла Булла».

— Так это ж буржуй! — не выдержал товарищ Апфельберг.

— Ну какой же он буржуй, — улыбнулся Благоев. — Сам снимает. А наемным работникам нужно, чтобы платилось справедливое жалованье и соблюдались все их права. Впоследствии, с продвижением к социализму, а потом и к коммунизму, всё это отомрет само. Всё ясно?

— Ясно… — буркнул недовольный Апфельберг. — А я б этих богатеев всё равно…

— Богатеи, — ровным голосом сказал Благоев, — и так будут работать. Снег убирать, не сегодня-завтра повалит по-настоящему. Дрова пилить, грузить-разгружать, вагоны с углём, опять же. А женщин мы направим санитарками в больницы для бедных. Пусть там чистят-убирают. Но гражданин Булла — талантливый фотограф, я бы даже сказал — фотохудожник, а талантливых людей Советская власть ценит и бережет. Кадры решают всё, товарищ Апфельберг. И, пока они нам лояльны, мы трогать их не будем. Желают иметь своё дело? — пусть имеют, только, как я сказал, пусть платят все налоги и справедливое жалованье трудящимся. Под неусыпным рабочим контролем, разумеется.

— Это ж разве социализм?! — теперь возмутился и Урицкий.

— Это, Моисей Соломонович, есть переходный период от классового, буржуазного общества к общенародному социалистическому. Какое-то время старые, отживающие формы общественного устройства будут соседствовать с новыми. Диалектика, товарищ Урицкий, всё, как и предсказывалось марксистами.

— Не увязнуть бы в этих… старых формах, — Урицкий криво усмехнулся.

— А вот за этим как раз и станем следить мы с вами, товарищи, — парировал Благоев. — Ну, берите свои папки и за работу. Вам же, товарищ Жадов, выделяется расположенный тут рядом Офицерский корпус лейб-гвардии конной артиллерии. Занимайте его, приводите в порядок. Будете нести службу здесь, квартировать там. Всё понятно? — занимайте тогда отведенным вам кабинеты. Жду вас всех… в шесть вечера ровно. Доло́жите об успехах.

Стук в дверь.

— Товарищ Ирина!

— Входите, товарищ комиссар, — Ирина Ивановна, вздохнув, отодвинула пачку бумаг. И одновременно положила правую руку на браунинг под столом в специальной петле — кто его знает, кто сможет зайти вместе с Жадовым и что они могут хотеть…

Жадов за эти три дня в новой должности — «начальник батальона особого назначения при черезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем» — постарел, кажется, лет на пять. Глаза ввалились, под ними залегли тёмные тени. И, несмотря на щёгольскую новую шинель с только что введёнными советскими знаками различия на петлицах (три кубика — комбат), добротные сапоги, ремень и портупею, теплую папаху с нашитой красной звездой, казался он не бравым краскомом (то есть «красным командиром»), а каким-то потерпевшим поражение и спасающимся с поля боя солдатом из разбитого врагами полка.

— На вас лица нет, товарищ Михаил, — Ирина Ивановна встала, аккуратно и незаметно вложив браунинг на место. Кобура с «люгером» оттягивала пояс — её она вообще никогда не снимала. — Что такое? Что случилось?

— Да что случилось… — Михаил с досадой стащил папаху, швырнул на стул в углу кабинета. — Все как с цепи сорвались… из экономического отдела шлют ордера, людей на аресты требуют… из оперативного тоже, я сперва думал — бандитов задерживать, оказалось — тоже аресты, каких-то женщин… из этих, как их теперь называют, «бывших»…

— Ну да, из бывших, сословия-то отменили только что, — спокойно заметила товарищ Шульц. — Так теперь и пишем, такой-то, бывший дворянин или бывший…

— Ордер принесли, Сёмин, командир первой роты, на задании, я сам поехал… не в трущобы какие у Сенного, а на Каменноостровский… Дома там красивые, богатые… С нами двое из этого «оперативного»… я решил было — сыскари, следователи, налетчиков едем арестовывать, а оказалось — трёх женщин в «Кресты» отволокли, они что-то там «утаили»… ценности какие-то…

— Конфискации находящихся в личном пользовании ценностей, в том числе изделий из драгметаллов не объявлялось, — сугубо канцелярским языком объявила Ирина Ивановна. — Только то, что находилось в коммерческих банках. Но почему тогда…

— Да потому, — Жадов тяжело плюхнулся на кожаный диван, протянул к изразцовой печке озябшие руки. — Эти… «опера»… ходят с бумажками каким-то, с «ордерами» по квартирам… заставляют «сдавать ценные вещи на дело революции», а на самом деле — просто себе забирают… Я сам видел… по карманам рассовывают. Я говорю — вы чего, товарищи, на вас же мои бойцы смотрят! — а те засмеялись, и часы мне золотые суют. Бери, мол, у нас ещё есть — полдюжины на брата…

— Таак, — Ирина Ивановна решительно шагнула к двери. — Идёмте, товарищ Ми… Миша. Прямо к Сергей Иванычу. К Войковскому. Его люди… озоруют.

— Да какое ж «озоруют», товарищ Ирина, это ж чистый грабеж!.. С такими мы новый мир не построим и революцию не отстоим! Как этакие проходимцы вообще к нам в Че-Ка попали?

— Трудное сейчас время, — Ирина Ивановна быстро шла по коридору, почти бежала. И, хотя работали они тут всего несколько дней, её уже знали. Знали — и сторонились. И здоровались поспешно, не без подобострастия. — Пены много всплыло. Скажем спасибо, товарищ Михаил, что эти просто людей грабили, а не чего похуже делали…

— Они делали, — мрачно сказал Жадов. — Я ж говорю — трёх баб ни за что, ни про что в Кресты отправили. Я к ним, мол, по какому обвинению, а те мне — «руководствуясь революционным правосознанием». Что за чертовщина, простите, товарищ Ирина, такого и при царе не бывало! Сиживал и я в кутузке — прокламации на маевке раздавал — а и то, сперва в участок отвели, статьи зачитали, обвинение, чин чином!

— Это, товарищ Михаил, как я сказала, пена. Муть. Накипь. Такие типчики всегда к новому делу, к новой власти присосаться пытаются, ровно пиявки. Так, вот мы и пришли. Сергей Иваныч! Товарищ Войковский, к вам можно?

— Вам, дорогая Ирина Ивановна, ко мне всегда не только можно, но и нужно!

Комиссар только скрипнул зубами.

— Ишь, как подкатывается…

Ирина Ивановна шутливо толкнула его локтём в бок, мол, перестаньте, не время, товарищ.

Начальник оперативного отдела Сергей Иванович Войковский встретил их старомодно, с чаем и печеньем. Позвякивал серебряной ложечкой, слушал гневно-сбивчивую речь комиссара — точнее, уже комбата Жадова.

— Ну что ж, — сказал спокойно. — Спасибо, что дали знать. Разберемся. Этих, что позорят высокой звание бойца всемирной революции — возьмём по месту. Не затруднит ли вас, товарищ, набросать быстренько мне рапорт?

— Мы набросаем. И я зарегистрирую, — быстро сказала Ирина Ивановна. — И женщин тех, из «Крестов»… выпустить бы надо…

— А вот выпускать сразу никого не надо, — Войковский наставительно поднял палец. — Сперва всё проверим. Не связаны ли со спекулянтами, не скупают ли краденое, не держат ли притон…

— Товарищ начотдела! — возмутилась Ирина Ивановна. — Мы здесь революцию защищаем или невинных сажаем?!

— Революцию защищать, голубушка, это знает — не выпускать виновных, — с прежней наставительностью заявил Сергей Иванович. — Ничего с ними не случится, со временно-задержанными. Проверим по картотеке, опросим соседей, дворника…