Двойной зигзаг удачи

Прошло больше двух недель, и Николя постепенно свыкся с мыслью, что он Жан Батист де Гаруэн и все соседи признали его за такового. Считали его скромным и воспитанным мальчиком, который не загордился и не стал воображать из себя знатного и богатого господина.

Он по-прежнему ухаживал за Ригаром и родным это нравилось.

— Как бережно наш мальчик ухаживает за своим дядей! — восклицала бабушка, а дед умильно щурился и добавлял:

— И Ремон, помнится, был добрым и покладистым мальчиком. Чувствуется родная кровь, Амантина. Как витиеваты пути судьбы! Но наш внук все же ещё не привык к своему новому положению. Я это вижу частенько.

— Что ты хотел? — защищала бабушка. — Сколько лет он воспитывался в чужой среде. Но он умненький мальчик и скоро окончательно станет нашим внуком и… наследником. Как ты к этому отнесешься, дед?

— Гм. Думаю, что положительно. Тем более, что Ригару уже вряд ли что может помочь, несчастному. Половину всего вполне можно завещать Жану Батисте. Остальное внучке и Ригару. Пополам, если не возражаешь.

— Я бы отдала предпочтение внучке, Тантен. А то эта несносная гордячка Режина все промотает, а Ригару ничего не достанется. Пока мы живы — можем сами заботиться о сыне, а потом пусть дочь и племянник позаботятся, распорядятся его частью наследства.

— Вполне согласен с тобой, жена. Надо будет пригласить нотариуса и составить новое завещание. Позаботься об этом, Амантина.

— С удовольствием, мой супруг.

Их лица светились довольством и благодушием.

Однако переживания сильно подорвали здоровье главы семейства. Через неделю после составления нового завещания он занемог и слег. Доктор долго осматривал, выслушивал его, вздохнул.

— Знаете, мадам, тут ничего не сделаешь. Старость, понимаете. Сколько ему-то лет, мадам? Под восемьдесят?

— Восемьдесят уже было, доктор. Скоро восемьдесят один стукнет.

— Что ж вы хотите, мадам! Время подходит. Но он может ещё встать и пожить. Я ему пропишу лекарства, пусть попивает их три раза в день. Должен поправиться, коль Господь не будет против, — кисло улыбнулся доктор. — Не теряйте надежду, мадам де Гаруэн. Я буду его навещать.

Через две недели Тантен и в самом деле ожил и поднялся с постели. Все это время Ленора с Жаном Батистом подолгу навещали деда и беседовали с ним, развлекая его рассказами из жизни в Турции,

— Знаешь, Жан Батист, Режина узнала о новом завещании и всеми силами пытается разузнать его содержание.

— Ну и что с того? Мы тоже ничего не знаем о нем.

— Ты ещё плохо знаешь мадам. Её в жизни интересуют лишь деньги и внимание общества. Она мнит себя неотразимой, и теперешнее положение её гнетет и унижает.

— С чего бы так? По мне, так её жизнь — просто рай земной. Никаких забот, а с мужем она общается всё реже и реже, как я заметил. И часто на её лице замечаю пренебрежение, и даже презрение. Ты как-то говорила, что она злая, так я с тобой согласен, Ленора. Она часто меня пугает. Такая неприступная, что страшно подойти и спросить что-то.

— Я всё это уже давно знаю и иллюзий на её счет не питаю. Потому мне тоже интересно бы узнать, что записано в завещании. Дед-то плох, как ни верти. А бабушка молодцом держится. А ей уже семьдесят четыре года, Жан Батист.

— Зачем два имени? — спросил юноша с неудовольствием.

— Иногда так называют детей. И у меня два, да второе имя я забыла и запретила его упоминать. И ты не спрашивай, не скажу. Оно противное…

И вдруг через месяц приблизительно Тантена де Гаруэна нашли в постели уже остывшим.

Мадам Амантина была безутешна. И вернувшись с похорон, она слегла и через три дня тоже отошла в мир иной, последовав за супругом. Дом осиротел и все родные собрались в ожидании чтения завещания.

Поскольку старшим в семье оказался Жан Батиста, ему было предоставлено право назначить время обнародования завещания.

— Ленора, что мне делать? — в растерянности спрашивал он девушку. — Разве я вправе этим заниматься? У меня никакого опыта нет. Будь ты за главного.

— Вроде бы не положено. Ты мужчина, а я… ну ладно, Жан Батист. Уступлю тебе, а там что будет. Мадам тоже рвется решать судьбу завещания. Но тут уж я не уступлю, пусть и не надеется.

Ленора назначила чтение на субботу, и до этого дня никто из родственников не пожелал уехать. Они горели желанием узнать, что достанется каждому, хота старики вряд ли что им оставили.

— Боже, Ленор, как мы будем со всем этим хозяйством управляться?

— У нас имеется управляющий, и мы с него спросим, как идут дела. И потом я с тобой намерена проводить контроль и проверки.

— Что я смыслю в таких делах?! Я даже читать хорошо ещё не научился. А по писанному и подавно никогда не научусь.

— Это не так страшно, Жан Батист. Есть люди, которые за плату что угодно сделают, проверят и доложат. С этим мы управимся. И не думаю, что дела так трудно решать. Скоро мы этим займемся с тобой.

— Меня смущает мадам, Ленора. Что-то у неё на уме, уверяю. Она все пристальнее ко мне присматривается. Как бы мы её не проворонили.

— Я пущу её на поиски мне жениха. Это займет её целиком и у неё не будет времени так пристально заниматься тобой. Неужели у неё есть какие-то доказательства против тебя? Никаких! Просто домыслы и зависть. Больше ничего ей не известно. Но сейчас самое главное узнать, что в завещании. До оглашения два дня, а мы ничего не знаем. Завещание у нотариуса, и я боюсь, что мадам уже договорилась с ним. Вот стерва! — Ленора откровенно выказывала свое непреклонное желание навсегда избавиться от мачехи. Но как?!

И вот все собрались на чтение завещания. Родственников было не менее дюжины, и каждый лелеял надежду получить хоть что-то. Нотариус дождался тишины и пробормотал скороговоркой преамбулу. Никто её не слушал.

— Господа, теперь прошу быть внимательными, чтобы не возникло никаких кривотолков. Итак, господа… воля почивших в бозе месье Тантен и мадам Амантина… в здравом уме и отличной памяти в моем присутствии… что я и зафиксировал, распорядились — своим имуществом: недвижимостью, ценностями и деньгами следующим образом: сорок процентов, то есть этот дом, земельные угодья, ферма в предгорьях и два дома в городе завешается нашему внуку Жану Батисте да Гаруэну семнадцати лет!

Тридцать процентов завещается внучке Леноре де Гаруэн, что состоит из земельного участка в восемьсот акров, дома в Карассонне на улице Песчаной, и трех лавок по продаже кож и обуви!

Двадцать процентов завещаю сыну Ригару де Гаруэну с супругой. Это деньги в банке на сумму пятнадцать тысяч экю, дом в Пирпиньяне на улице Парусной, и судно для рыбной ловли в том же городе!

Нотариус передохнул, откашлялся и, не обращая внимания на легкий шум в кабинете, продолжал:

— Господа, дослушайте до конца. Оставшиеся десять процентов должны поделить среди остальных родственников по их усмотрению и решение то должно быть утверждено нотариусом и заверено печатью и подписью оного. То есть меня, — добавил нотариус и сложил бумаги в папку. — Господа, вы тут сами определите, что кому, договоритесь и пригласите меня для утверждения. До свидания, желаю доброго здоровья и благоразумия.

Не успели родственники одуматься, как нотариус уже исчез из кабинета. Все стали кричать, требовать чего-то, а Жан наклонился к Леноре и спросил:

— Может, нам удалиться, а? Пока тут не утихнет гвалт и споры?

Она согласно кивнула, и они вышли, при некотором сопротивлении родных. Никто из них ничего не услышал от главных наследников.

— Ну теперь будут тут орать до вечера, — заявила раздраженно Ленора. — Нас это не должно волновать и беспокоить. Идём в сад. Там надо передохнуть и успокоиться. А мадам-то молчала, заметил?

— Я частенько смотрел на неё, — признался Жан и вспомнит её взгляды, которыми она награждала его постоянно последние дни, особенно после похорон.

— Она наш самый главный враг, Жан Батист. Как только она подыщет для меня жениха, я её выгоню. У неё теперь будет свой дом и пусть убирается. Папу я оставлю с собой. Ты не возражаешь?

— Бог с тобой! Конечно, нет, Ленор! Как можно?

— Вот и хорошо. Значит, этой мадам вообще ничего не стоит отдавать. Пусть катится ко всем чертям!

— Вряд ли она с тобой согласится, Ленор. Не будешь же ты её насильно выпихивать из дома, ведь у неё есть муж! Что-то надо придумать другое. Но пока время терпит. Подождем.

— Скорей всего ты прав. Ей ещё надо найти мне жениха. Открою часть тайны тебе моего замысла, Жан. Я потребую самого старого, чтобы он не смог со мной переспать. Но не это самое главное. С этим я смогу справиться при помощи снадобий. Есть такие, Жан. Мне надо, чтобы он отдал Богу душу как можно раньше. И я надеюсь это устроить. Так что я уже настроилась на длительную борьбу. А уж потом мы с тобой обязательно обвенчаемся, Ленора не подведет тебя, мой любимый!

— Ты его убьешь? — изумился Жан Батист.

— Зачем? Он сам должен умереть. Грех на душу брать не стану. Старый человек легко поддается болезни. Вспомни дедушку. Никто его не убивал, а сердце не выдержало. А бабушка от тоски покинула нас, милый мой. Нечто такое и я надеюсь устроить моему будущему мужу. Не вздумай проболтаться, Жан Батист, — погрозила она пальцем и мило улыбнулась.

— И ты на такое способна, Ленор? Нам ведь больше ничто не мешает! Зачем ты так решила сделать, скажи мне!?

— Чтобы раз и навсегда решить для нас всё сразу, милый. Деньги деда и бабушки быстро кончатся. А так мы будем иметь намного больше. И не надо будет заботиться о хлебе насущном до конца дней наших!

— Лучше не говори мне об этом, Ленор! Это так низко и недостойно такой девушки, как ты!

— Если ты так говоришь, то это ты толкнул меня на такое, мой милый.

— Как это я? — удивился Жан Батист. — Я никогда такого не делал и не толкал.

— А вспомни разговор о нечестно добытые состояния. Был такой разговор?

— Да, был такой разговор. Я его помню. Ну и что с того?

— А то, что я спровоцировала папочку рассказать о происхождении нашего состояния. И он поведал гнусную историю про его прадеда. Чистой воды грабеж и преступления, Жан Батист, кузен мой!

— И в чем тут моя вина? Я что-то не пойму, Ленор.

— В том, что я убедилась в твоей правоте. И с тех пор эта мысль меня тревожит и толкает на такие же дела. И я это сделаю. И совесть моя будет чиста!

— Опомнись, Ленор! Зачем это тебе?

— Я уже говорила. И не стоит переливать из пустого в порожнее, Жан. Раз все замешано на преступлениях, то я вправе использовать свой шанс. Я и для тебя стараюсь, мой дорогой Николя! Ты, кстати, тоже замешан в преступлении, хоть это я тебя склонила к нему. Значит, ты мой сообщник. Ну как, милый мой дурачок?

— Может, ты и права, Ленор, но мне такое не по нраву. Я бы сам до такого не додумался.

— Не думай, что женщины такие уж безмозглые, Жан! Это далеко не так. Просто мы действуем тоньше и не так импульсивно. Так мне кажется. Я ведь умных книг не читала, а живу своим умом, а он ещё не такой зрелый.

— Чёрт с тобой, — наконец проговорил он, вроде бы соглашаясь.

— Ты ещё не знаешь, какие подлые дела вершат святые отцы, дорогой. Я тоже не знала, вернее, узнавая не верила, а сейчас мне стало понятно, откуда у святых отцов накопление столько богатств. Так что я тебя нисколько не упрекаю и не стыжу, что ты ещё не прислонился ни к одной религии. Все они грехами полнятся. А сколько святых грехов мы не знаем? Так что я предпочитаю свободу. Почти во всём. Меня тоже пугает кара небесная, но когда это будет и будет ли она вообще. А жить охота сейчас и вольготно. С деньгами и властью, которую они дают.