Эликсир для избранных

Казань, февраль 1921 года

Однажды утром, приехав в Ветеринарный институт, Павел Заблудовский обнаружил возле двери в лабораторию молодого человека в черном поношенном пальто. Юноша сидел на стуле, запрокинув назад голову, и спал. На коленях у него лежала фуражка с треснутым лаковым козырьком. Шея была обмотана серым шарфом, из-под пальто виднелись поношенные коричневые брюки с обмахрившимися штанинами, на ногах — сомнительные ботинки. Заблудовский несколько секунд рассматривал спящего, лицо этого мальчика показалось ему знакомым. Где-то он его видел, только не мог вспомнить где…

Вдруг молодой человек как-то странно всхрапнул и замотал во сне головой так, словно хотел от чего-то увернуться. Павел Алексеевич протянул руку и дотронулся до плеча незнакомца. Тот вздрогнул, открыл глаза и несколько секунд смотрел на профессора ничего не понимающим взглядом. Заблудовский хотел сказать ему что-то ободряющее, но не нашел что, а вместо этого спросил:

— Что вам снилось, молодой человек?

— Так… Ничего, — произнес юноша низким, с хрипотцой голосом. — Ничего… Я уже и не помню.

Он не стал рассказывать незнакомому человеку, что часто видит один и тот же тоскливый сон. Сон, в котором снова война, в котором он снова в Омске, бежит по узкому проходу между двумя железнодорожными составами. Там во сне ему нужно срочно — очень срочно! — найти свой эшелон, который вот-вот должен отправиться дальше на восток. И он знает, что если не найдет, то случится страшное… И он бежит, бежит что есть сил между бесконечными мертвыми составами и уже знает, что нужного поезда ему никогда не найти…

— Я вас жду, господин профессор, — заявил юноша, вставая со стула.

— Чем же могу быть вам полезен?

— Господин профессор… — вдруг заторопился молодой человек. — Я узнал… Мне сказали, что у вас открылась вакансия ассистента…

— Н-да, и что же?

— Возьмите меня! — выпалил молодой человек. — Пожалуйста!

И он вдруг улыбнулся какой-то детской, обезоруживающей улыбкой.

— А вы, простите, где учились? И вообще, сколько вам лет?

— Двадцать один. Будет, — отрапортовал молодой человек. — Гимназия и один курс университета.

— Какого?

— Казанского.

— По какой же специальности?

— Химик.

«О господи, — подумал Заблудовский, — зачем ты послал мне недоучившегося химика?»

Ассистент профессору вправду был нужен, и вакансия действительно имелась. Должность, прямо сказать, грошовая, деньги мизерные, однако желающих занять ее хватало. Заблудовский был популярен, многие хотели с ним работать. И он рассчитывал заместить вакансию каким-нибудь толковым старшекурсником, а лучше аспирантом с биологического или медицинского факультета. А тут на́ тебе! Этот… птенец. «Придется ему, конечно, отказать, — размышлял профессор, — но как-то деликатно… — Он еще раз окинул фигуру юноши внимательным взглядом. — Нет, конечно, симпатичный молодой человек, но…»

— Как вас зовут? — спросил Заблудовский.

— Извините, что не представился, — подобрался юноша. — Борис Кончак-Телешевич.

Павел Алексеевич вздрогнул.

— Как, вы сказали, ваша фамилия?

— Кончак-Телешевич.

И тут Павел Алексеевич вспомнил сентябрь 1918-го, смерть брата Андрея и маленького солдата, вытянувшегося по стойке «смирно».

— У вас есть семья? Родители?

— Они… — Кончак на секунду замялся. — Они за границей.

— У вас есть еще родственники в Казани?

— Никак нет, — по-военному четко ответил молодой человек.

«Н-да… Трудно тебе придется», — думал Заблудовский.

Вдруг Борис Кончак покачнулся и судорожно оперся рукой о стену. Лицо его, и без того бледное, стало совсем белым.

— Что такое? Вам плохо? — заволновался Заблудовский.

— Извините, профессор, — пробормотал Борис, стараясь взять себя в руки. — Голова немного закружилась…

— Вы когда последний раз ели, молодой человек? — строго спросил Павел Алексеевич.

— Торопился… Не успел позавтракать, — пробормотал Кончак.

— Я спрашиваю, когда ели?

— Третьего дня, — сознался юноша.

— Третьего дня? Понятно… Так, мы сейчас с вами первым делом выпьем чаю. Крепкого, с сахаром… Вы съедите что-нибудь. А уж потом решим, что нам с вами делать. Как вы себя чувствуете?

— Лучше. Честное слово, лучше!

Заблудовский отпер дверь кабинета и впустил Кончака…