Эликсир для избранных

Казань, май 1927 года

Ариадна… Риночка… Так звали ее домашние. Кончак вспоминал, как впервые увидел Ариадну Заблудовскую в Казани в 1923 году. Ей было всего двенадцать лет. А он влюбился в нее как в женщину. Старался чаще бывать у Заблудовских. Ариадна выходила в столовую. «Здравствуйте, Борис Ростиславович!» — легко справлялась она с трудным именем-отчеством. Звонкие «р» весело перекатывались у нее в горле. «Здравствуйте, Ариадна Павловна!» — отвечал Борис, вставая и слегка кланяясь ей как взрослой. Она немного смущалась. Смотрела на него с любопытством. «А вы правда князь?» — спрашивала вдруг. «Ариадна!» — стучал пальцем по столу отец Павел Алексеевич. «Правда, — просто отвечал Кончак, — наш род княжеский, хотя и не богатый». «А тот Кончак, который в «Слове о полку Игореве», — он ваш предок?» — не унималась девочка. «Так гласит семейное предание, — терпеливо отвечал Борис, — но точно это неизвестно». «Значит, вы били русских витязей!» — щурилась на Кончака Ариадна. «Ну, я лично не бил», — отвечал он. Все смеялись.

Борис стыдился этого чувства, боялся чем-то выдать себя. Ночью, оставаясь один, давал волю фантазиям. Больше всего ему нравилось представлять, как он окажется вместе с девочкой на необитаемом острове или в каком-то другом уединенном месте. И там… Нет, в своих мечтах он никогда не брал Ариадну силой. Он соблазнял ее, как отшельник Рустико из «Декамерона» соблазнял простодушную девочку Алибек. «Загоним дьявола в ад, милая!» Он представлял ее удивление, смущение, которое затем сменялось желанием. «Мой ад беспокоит меня, Рустико! Давай загоним туда дьявола еще раз!» Борис мечтал о том, как станет для Ариадны первым и единственным мужчиной.

Днем мысли его принимали образ более добропорядочный. Конечно, двадцатитрехлетний молодой человек, влюбленный в девочку-подростка, — это скандал. Но в двадцатидевятилетнем мужчине, предлагающем руку восемнадцатилетней девушке, не было бы ничего неприличного. Вот взять хотя бы родителей Ариадны — Павла Алексеевича и Серафиму Георгиевну, между ними была разница как раз в одиннадцать лет. Надо было просто подождать. Постепенно пропасть между ним и Ариадной сократилась бы, но для этого должны были пройти годы… А пока Кончак испытывал адовы муки — предмет его желаний был так близко, но в то же время оставался совершенно недостижимым. Маленькая Ариадна, ничего не подозревая, лишь усугубляла страдания Бориса. В школе девочке трудно давалась математика, и однажды Павел Алексеевич попросил Бориса позаниматься с дочерью. Тот, разумеется, согласился. И Ариадна стала почти каждый день бывать на квартире Бориса — он снимал половину домика на окраине Адмиралтейской слободы, две комнаты и крошечную кухоньку. Девочка прибегала к нему после занятий в школе, раскладывала на столе в «гостиной» учебники и тетрадки и выжидательно смотрела на Бориса своими прекрасными восточными глазами. От этого взгляда у Кончака начинало внутри все дрожать, и чтобы совладать с собой, он говорил что-то дежурное:

— Ну-с, Ариадна Павловна, сегодня мы займемся с вами геометрией…

Потом как-то так получилось, что, кроме математики, Кончак стал заниматься с Ариадной и русским языком. А затем еще и немецким. Приготовление уроков занимало два-три часа, и случалось, что девочка засиживалась у Кончака до вечера. И тогда он провожал ее домой, и они шли рядом вдоль реки, мимо пристаней, перевернутых рыбацких лодок и заброшенных пакгаузов. Зимой Кончак точил Ариадне коньки, а весной ломал сирень в соседнем палисаднике и дарил девочке большие букеты. А однажды он достал из шкафа старенький немецкий фотоаппарат и попросил у Ариадны разрешения сфотографировать ее. Сначала девочка смутилась, но потом согласилась, и он потратил на нее почти целую пленку. Фотографом Борис оказался никудышным, и многие кадры вышли нерезкими, мутными, но несколько фотографий получились удачными. Кончак хранил снимки в ящике стола и, когда ему становилось грустно, доставал их и рассматривал.

Так проходили месяцы, а потом и годы, но внешне в отношениях Кончака и Ариадны ничего не менялось. Борис был уверен, что Ариадна смотрела на него как на друга, и только. И чем дольше продолжалось их знакомство, тем менее возможным казался ему выход за пределы этого круга, тем неуместнее казалась всякая попытка что-то изменить. Так было до того самого дня…

Личная жизнь Кончака была странной и обрывочной. Как всякому нормальному молодому мужчине, ему нужны были женщины, но ни с кем он не мог вступить в сколько-нибудь длительные отношения. За годы войны он приобрел привычку к коротким случайным связям. Иногда вспыхивал, но, удовлетворив страсть, быстро терял интерес к партнерше, с раздражением начинал замечать в ней недостатки — толстая, глупая, вульгарная. И все скоро заканчивалось. Иногда Борис месяцами ни с кем не встречался, а только мастурбировал, вспоминая наиболее скандальные эпизоды своей половой жизни… В тот день он привел к себе молодую женщину по имени Елизавета, с которой познакомился прямо на улице. Это была девушка из простых, судя по всему, веселая и покладистая. Среднего роста, с пышными формами и ярко-рыжими волосами. Эти самые рыжие волосы, собственно, и привлекли внимание Бориса. «Интересно, на лобке у нее такое же все рыжее?» — подумал он и почувствовал сильное возбуждение. Войдя в дом, он сразу стал раздевать девушку. Она не сопротивлялась, только смотрела на него бесстыжими серыми глазищами. Быстрым движением Борис смахнул на пол скатерть и какие-то книги и усадил Лизавету на стол. Она тихо хихикнула.

— Ты че это задумал?

Борис молча опрокинул ее на спину так, что вход оказался на самом краю. «Действительно, все у нее рыжее», — подумал он и быстро вошел в женщину. Та негромко застонала. Борису было хорошо. На этот раз ему было хорошо. Эта девчонка чем-то его заводила. «Быть может, когда-нибудь я смогу быть с кем-то…» — думал он. Не торопиться, дышать ровно. Постучаться в нефритовые врата. Девять неглубоких погружений, и десятое — глубокое-глубокое. А-а-а-ах!..

Он не услышал, как отворилась входная дверь. Не любил, когда петли скрипели, всегда тщательно смазывал их. Повернув голову, увидел Ариадну. В тот день в школе не было занятий, и он не ждал ее. Девочка стояла и молча смотрела на происходившее. Кончак замер. «О господи! — подумал он. — Как давно она там стоит?» Рыжая Лизавета открыла глаза, чтобы посмотреть, что случилось…

— Ой! — произнесла она, увидев Ариадну, и прикрыла руками грудь.

В комнате воцарилась тишина. Кончаку казалось, что немая эта сцена длилась целую вечность. Наконец Ариадна развернулась и опрометью бросилась вон из комнаты…

Несколько дней она не появлялась. Кончак тоже не заходил к Заблудовским. Наконец однажды раздался громкий, как показалось Борису, демонстративный стук в дверь.

— Войдите, — крикнул Борис.

Дверь отворилась, и Ариадна вошла в комнату, держа под мышкой связку учебников и тетрадей. Она прошла к столу, стараясь не глядеть на Кончака. Он решительно не знал, что сказать и нужно ли вообще что-то говорить. Может, лучше сделать вид, что ничего не произошло?

— Здравствуйте, Ариадна Павловна, — произнес он наконец.

— Здравствуйте, Борис Ростиславович, — ответила девочка, по-прежнему не поднимая глаз.

«Что сказать? Что сказать?» — мучительно размышлял Кончак.

— Ариадна… э-э-э… Я должен принести вам свои извинения…

— Нет, это я должна извиниться, — перебила его Заблудовская и впервые посмотрела на него. — Мне следовало постучаться.

— Н-да… — промямлил Кончак. — Но…

— Могу я задать вам вопрос, Борис? — Ариадна как будто не слышала его.

— Да, конечно, — с готовностью закивал Кончак.

— Вам дорога… эта женщина?

«Правда — лучшая политика? — подумал Борис. — Или как?»

— Нет, — ответил он.

— Но вы занимались с ней… этим.

— Да.

— То есть мужчина может заниматься этим с женщиной, но при этом не любить ее?

— Да, такое бывает.

— Разве это честно?

«Боже, о чем я с ней говорю?!» — подумал Борис.

— Женщина тоже иногда занимается этим с мужчиной, не любя его.

— В чем смысл?

«Господи, если бы я знал!»

— Бог дал нам страсти…

— Зачем?

— Я не знаю.

— Папа говорит, что любовь — это награда человеку за то, что он продолжает свой род.

— Ваш папа — очень умный человек, но он слишком большой материалист…

— А вы думаете, что любовь имеет смысл сама по себе?

— Да.

— Ради удовольствия?

— Не только.

— А ради чего?

«Как ей объяснить?!»

— Любовь, она… она состоит как бы из двух чувств… низкого и высокого… Когда низкое без высокого — это плохо, но и высокое без низкого — тоже нехорошо… А когда эти два чувства сливаются вместе — это счастье…

Ариадна помолчала.

— А со мной вы тоже будете делать такое… как с этой женщиной?

Борис почувствовал себя боксером, пропустившим удар прямо в нос.

— Нет-нет! Что вы! — вырвалось у него.

— А почему же нет? — спросила Ариадна, как будто даже обиженно. — Я что же… не заслуживаю? Я недостаточно привлекательна?

Борис окончательно смешался.

— Да нет же! Я совсем не то хотел сказать! — Он опустился на колени рядом со стулом, на котором сидела Ариадна, и сжал ее руки в своих ладонях. — Я хотел сказать, с вами все было бы иначе!

— Как?

— С вами бы высокое и низкое соединились бы, наконец, для меня. Это было бы прекрасно, Ариадна, поверьте мне!

Девушка некоторое время сидела молча, потом повернула голову и внимательно посмотрела Кончаку в глаза.

— Тогда вот что, — сказала она. — Тогда поцелуйте меня, Борис Ростиславович!