Эликсир для избранных

Москва, наши дни

Пару дней спустя я сидел на кухне в квартире на Новинском и играл с мамой и сестрой в кункен. Мы звали и Витьку, но он усвистал куда-то, махнув нам на прощание синей бейсболкой. Надо честно сказать, мы не слишком жалели о его уходе, потому что если Виктор садился играть, то почти всегда выигрывал. То ли он был очень везуч, то ли очень умел, но победить его было трудно. Сестра и мама, которая, несмотря на возраст, была очень азартным игроком, просто бесились, когда Витя, казалось бы, безнадежно проигрывая, одним ударом переворачивал ситуацию и триумфально завершал партию. А его противники, которым до победы оставалось полшага, со скрежетом зубовным записывали себе в минус гигантские суммы. Даже я, человек спокойный, выходил иногда из себя. В отсутствие лидера мирового кункена мы все чувствовали себя увереннее. Силы игроков были примерно равны, и исход матча предвидеть было нельзя. Я раздал карты.

— Что за дрянь ты мне накидал? — проворчала сестра. — Нет ни одной комбинации. Даже близко.

Я никак не реагировал на это замечание. Это была обычная словесная разминка перед боем, целью которой было усыпить бдительность противника, убедив его, что у тебя плохая карта. Плавали — знаем! Я молча раскладывал свои карты и прикидывал варианты.

— Кто ходит? — спросила мама.

— Ну, если Леша сдавал, значит, ты, — пробурчала Катя.

— Ты, кажется, напряжена, милая? — проговорила мама с притворной лаской.

Все знали: стол, за которым играют в кункен, — это единственное место на свете, где мама не пощадит ни детей, ни внуков.

— Ничего я не напряжена! — вскинулась сестра. — Просто я твердо намерена вас сегодня обыграть.

— Грозилась синица море зажечь! — откликнулся я, не отрываясь от своих карт. — Ваши претензии смехотворны, девушка! Выиграю я.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сказала мама, беря карту из колоды, — я чувствую, что сегодня успех будет сопутствовать мне.

Немного подумав, мама сбросила в «базар» пиковую двойку.

— Мельче ничего не было? — ехидно спросила сестра.

— А ты хотела, чтобы я тебе джокера сдала? — поинтересовалась мама.

Игра началась.

Я с детства любил эти карточные посиделки. Кункен был нашей фамильной игрой. Играли мы с сестрой, играла мама, играла бабушка, играла давняя бабушкина подруга Ирина Яковлевна Сухотина. Теперь играл и Витька… Моя бывшая жена Лена, когда еще жила в Москве, тоже играла… Единственным человеком, который так и не пристрастился к этой замечательной карточной игре, был отец. Но он почему-то вообще ни во что не играл.

— Слушай, ма, а известно, кто принес кункен в семью? — в сотый, наверное, раз спрашивал я.

И мама в сотый раз морщила нос и отвечала:

— Точно это не известно. Меня научила играть моя мама, твоя бабушка, когда мне было десять лет. Это был 1949 год, что ли… Я помню, мы играли втроем с Ириной Яковлевной. И мама говорила, что ее мама, то есть прабабушка Серафима Георгиевна, играла…

— А прадед играл? — спросил я маму.

— Не знаю, — ответила мама. — По словам моей мамы, обычно играли она, прабабушка и кто-нибудь из друзей. Особенно часто компанию им составлял… У прадеда был сотрудник, даже можно сказать ученик. Его звали Борис Ростиславович Кончак-Телешевич.

— Красивая фамилия…

Где-то я ее уже слышал. Или видел.

— Да, он был какого-то страшно древнего княжеского рода, чуть ли не ордынского. Хотя татарского в нем ничего, по-моему, не осталось. Он, скорее, на викинга был похож. Глаза голубые-голубые…

— А откуда он взялся?

— О! Это была целая история…

— Да?

— У него была очень интересная судьба. И сложная. Он тоже родом откуда-то из Поволжья, из… Ой, господи! Памяти никакой. То ли из Самары… то ли из Саратова. Точно не помню. Он после гимназии поступил в университет, собирался изучать биологию. Или химию? Не помню… Но тут Гражданская началась, и он пошел на войну…

— За белых или за красных?

— За белых, за белых, конечно. Воевал, потом отступал на восток и… как рассказывала бабушка, собирался уйти вместе с чехословаками… в Европу.

— И почему не ушел?

— Заболел тифом. То ли Томске, то ли в Омске. Его там оставили, в больнице. А пока он болел, белые ушли, красные пришли… Так он и остался в России… Потом вернулся в Казань, хотел возобновить учебу, но это было трудно… Дворянин, в общем, социально чуждый элемент…

— И что было дальше?

— И вот тогда его подобрал прадедушка.

— В каком смысле подобрал? На улице, что ли?

— Почти…

— Вы играть собираетесь? — перебила нас Катя. — Выкладываю валетов и десятки.

— Ой! Что она творит! — всполошилась мама.

— Это я тебе такую «дрянь» сдал? — не преминул я напомнить Кате о ее стонах и жалобах.

— Ну, кое-что из колоды пришло… — неопределенно помахала рукой сестра.

— Пока мы с тобой, Лешенька, разговоры разговариваем, твоя сестра сейчас закончит с одного раза, и мы запишем вдвое…

«А кто и вчетверо!» — подумал я, глядя на имевшегося у меня на руках джокера.

— Нет! — Катька с досады хлопнула ладонью по столу. — Одной карты не хватило. Просчиталась я малек. Не кончу!

— Все! Все! — захлопотали мы с мамой. — Карте место! Раз выложила на стол, переигрывать нельзя!

— Да я и не собиралась! Я вас и так обыграю!

Страсти за столом немного улеглись, и мы с мамой смогли продолжить беседу.

— Так, значит, прадед взял этого Кончака к себе на работу?

— Ну да. Ассистентом, лаборантом или кем там?

— А потом?

— Что потом… Так они вместе и работали. Сначала в Казани, а потом в Москве.

И тут я вспомнил, где видел замысловатую фамилию прадедова сотрудника, — в предисловии к сборнику статей… Ну да, он оказал помощь в подготовке книги.

— То есть получается, этот Кончак всюду следовал за прадедом?

— Да, он был очень близким сотрудником Павла Алексеевича и другом семьи. А кроме того, он был влюблен в бабушку.

— В Ариадну Павловну?

— Да. Бабушка в молодости была очень красивой.

— Это мы знаем. Она и в старости была недурна собой. И что же? Она ответила на его чувства?

— Ммм… Сложно сказать. Мне кажется, что поначалу она благосклонно принимала его ухаживания. Наверное, ей, молодой девушке, льстило внимание зрелого мужчины…

— А сколько было бабушке?

— А ты посчитай. Она одиннадцатого года, значит, в начале тридцатых ей было двадцать с небольшим.

— А ему?

— Борис был лет на двенадцать старше…

— Не такой уж он был старый…

— Ну, в двадцать лет тридцатилетний мужчина кажется девушке… взрослым.

Я произвел в уме несложные расчеты. Получалось, что Борис Кончак был ровесником ХХ века. Он, конечно, давно уже умер. А жаль… Вот с кем было бы интересно поговорить о прадеде и всех его делах. Может, родственники какие-нибудь остались?

— И чем дело кончилось? Ну, между этим Кончаком и бабушкой?

— Ничем.

— Разошлись?

— Что-то между ними случилось, — задумчиво произнесла мама. — Твоя бабушка не любила про это рассказывать. После смерти Павла Алексеевича Борис еще какое-то время продолжал поддерживать отношения с Серафимой Георгиевной и бабушкой, а потом… Потом вдруг исчез с горизонта.

— Исчез? Может, его посадили?

— Не знаю! Никогда ничего про это от мамы не слышала.

— А когда это произошло?

— Перед войной. Как раз тогда мама… моя мама вышла за папу, а в тридцать девятом родилась я…

— Ну, вот тебе и объяснение, — заметил я. — Бабушка встретила другого мужчину и вышла за него замуж. Сердце Кончака было разбито, и он перестал бывать у Заблудовских. Вполне логично.

— Логично, но это все только предположения, — сказала мама. — Бабушка, повторяю, про Кончака мало рассказывала.

— Хм… Или другая версия! Ариадна Павловна была без памяти влюблена в Кончака, а он ей изменил с другой. И тогда бабушка с досады вышла за дедушку и…

— …И с досады родила меня, — закончила мама. — Спасибо, сыночек!

— Да я ничего плохого не хотел сказать… Так, предположения, как ты говоришь…

— Так, вы играть будете? — опять нетерпеливо спросила Катя.

Все это время она была занята какими-то сложными вычислениями и не очень прислушивалась к нашему разговору.

— А в «базар» ты что-нибудь снесла? — поинтересовался я.

— Я, может быть, сейчас возьму «базар», — ответила Катя.

— Что же, дело хозяйское, конечно, — произнес я. — А если я сейчас с одного раза закончу?

— Это будет с твоей стороны очень большое свинство, — серьезно ответила сестра.

— Так берешь «базар» или не берешь?

— Беру, — решительно заявила Катька и сгребла карты, лежавшие на столе.

Она выложила трех тузов, потом задумчиво пожевала губами и вернула на стол червонную тройку.

— Что это вы с матерью все мусор какой-то в «базар» кидаете, а? — злобно спросил я. — «Картинки» приберегаете? Смотрите, не копите богатства на земле, как говорится…

Я взял карту из колоды. Это был еще один джокер. Я стал перекладывать его в руке с места на место, прикидывая разные комбинации. Шансы покончить все одним ударом у меня были неплохие. Я приложил джокера к двум королям, хотя можно было и к десяткам, и к пиковому тузу с пиковой дамой. Н-да, одной карты не хватает, чтобы все сложилось… Так, а что отправить в «базар»? Лучше всего девятку бубен. Она совершенно ни к чему. Опасно, конечно… Маме или Катьке эта карта может оказаться очень даже к чему… Но сбросить в «базар» какую-нибудь другую карту означало разрушить одну из комбинаций и отсрочить победу. Рискнем!

— Так ты говоришь, что Кончаку было за тридцать, когда они с прадедом работали в Москве?

— А? — встрепенулась мама. Я, видимо, оторвал ее от каких-то карточных расчетов. — Да, ему было за тридцать.

Я еще немного подумал и сбросил в «базар» девятку. И по торжествующему выражению маминого лица понял, что совершил фатальную ошибку…

— Тэк-с! — произнесла мама и начала, не торопясь, выкладывать на стол карты.

— Э! Ты чего наделал? — грозно спросила Катерина. — Ты ей карту нужную сдал!

— Сам вижу, — сказал я мрачно.

Мама аккуратно разложила имевшиеся у нее на руках комбинации — три девятки, три дамы и три двойки — и звонко шлепнула в «базар» последнюю карту — того самого пикового короля, который был мне так нужен.

— Я кончила, — объявила мама.

— У меня примерно по нулям, — объявила Катя, быстро прикинув в уме прибыли и убытки. — Плюс тринадцать очков! Кто пишет?

— Ну давай! — вздохнул я и взял в руки ручку. Считать свой колоссальный минус мне не хотелось.

— Сто двадцать шесть, — гордо объявила мама.

Я начертил на листе бумаги три колонки, обозначил их буквами «К», «М» и «Я» и занес в них цифры. Затем стал считать свои потери. Получилось почти минус сто сорок очков. Приходилось признать, что я практически выбыл из борьбы уже в первом сете.

— Ничего-ничего, — бодрился я. — Я еще вас догоню.

— Блажен, кто верует, — сказала сестра.

— Кто сдает? — спросила мама.

— Ты.

Мама собрала со стола карты и начала их тщательно перемешивать. У Катьки зазвонил телефон.

— Да? — произнесла она в трубку. — Филипп? Да, могу…

— Я сейчас, — сказала она нам и вышла в коридор.