Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах

5. Зарождение холодной войны и доктрины сдерживания (1946–1948)

По оценкам большинства историков (В.М. Фалин, В.О. Печатное, М.Ф. Полынов, Ю.Н. Жуков, А.Д. Богатуров, В.В. Аверков, В.Л. Мальков, Н.А. Нарочницкая[388]), в начале 1946 г. в западном общественном мнении начался серьёзный негативный перелом в отношении дальнейших перспектив сотрудничества с СССР, поскольку на антисоветские позиции стали стремительно переходить многие видные и очень влиятельные представители либеральной части западных интеллектуалов. Уже в феврале 1946 г. временный поверенный США в СССР Джордж Форст Кеннан, который ещё с довоенных времён работал в американском посольстве в Москве и слыл ярым антикоммунистом, направил в Государственный департамент США донесение в форме знаменитой «Длинной телеграммы», в которой дал развёрнутую и предельно жёсткую оценку дальнейшему развитию взаимоотношений между США и СССР. В частности, в этой телеграмме он предостерёг американское политическое руководство от продолжения «рузвельтовской политики» доверительного партнёрства с СССР и призывал его поскорее «избавиться от прежних иллюзий и завышенных ожиданий в отношении возможностей дальнейшего сотрудничества с Москвой на общепринятой дипломатической основе». Также в этой телеграмме однозначно заявлялось, что советское политическое руководство уважает только силу и поэтому диалог с ним надо вести в не вызывающей, но всё же в довольно твёрдой манере, давая понять, что США не пойдут ни на какие уступки без гарантированной взаимности со стороны СССР. В силу этих обстоятельств Дж. Кеннан считал единственным адекватным ответом на все попытки и устремления советской стороны установить просоветские режимы в разных странах мира взять на вооружение принципиально новую внешнеполитическую доктрину — доктрину сдерживания Москвы. Хотя «Длинная телеграмма» была изначально предназначена исключительно новому государственному секретарю США Джеймсу Фрэнсису Бирнсу, вскоре с ней ознакомились практически все заинтересованные лица, которые определяли внешнюю политику Вашингтона, в том числе министр военно-морских сил США Джеймс Форрестол, директор Центральной разведки Сидни Соере, посол США в СССР Аверелл Гарриман и другие видные персоны американского истеблишмента.

В ответ на эту телеграмму Дж. Кеннана в сентябре 1946 г. новый советский посол в Вашингтоне Николай Васильевич Новиков направил на имя министра иностранных дел СССР В.М. Молотова аналогичный аналитический обзор под названием «Внешняя политика США в послевоенное время», в котором очень точно констатировал, что: 1) внешняя политика США «характеризуется в послевоенный период стремлением к мировому господству… С этой целью разработаны широкие планы экспансии, осуществляемые как в дипломатическом порядке, так и путём создания далеко за пределами США систем военно-морских и авиационных баз, гонки вооружений, созданием всё новых и новых видов оружия»; 2) изменённый внешнеполитический курс новой американской администрации во многом связан с приходом к власти президента Г. Трумэна — «человека политически крайне неустойчивого, с определёнными политическими тенденциями», а также с назначением на ключевой пост государственного секретаря США Дж. Бирнса, что быстро привело к «резкому усилению влияния на внешнюю политику США самых реакционных кругов демократической партии»; 3) зримым подтверждением агрессивных планов Вашингтона являются «факты резкого увеличения американской армии», рост военных расходов федерального бюджета, а также «создание глобальной системы военных баз на Атлантическом и Тихом океанах, которым отводилась ведущая роль в планах установления мирового господства США».

Как явствует из научных работ целого ряда российских и американских историков (В.О. Печатнов, М. Шерри, М. Столер[389]), несмотря на победный финал Второй мировой войны и относительно небольшие людские потери, сами ужасы прошедшей войны породили в американском истеблишменте новый «комплекс уязвимости», «идеологию постоянной боеготовности», «идею превентивного удара» по гипотетическому противнику, установку на оборону дальних подступов и ряд других американских «фобий», о чём прямо говорили и писали ещё в период войны и сразу по её окончании отцы-основатели англосаксонской геополитической школы Хелфорд Джон Маккиндер и Николас Джон Спайкман, а также министр ВМС США Джеймс Форрестол и главком ВВС США генерал армии Генри Харли Арнольд.

Кроме того, опыт Второй мировой войны способствовал ещё одному коренному сдвигу в американской внешнеполитической стратегии — переходу от концепции континентальной обороны, или обороны только Западного полушария, служившей основой всего довоенного стратегического планирования, к концепции глобальной обороны. Как позже признавался будущий госсекретарь Джордж Маршалл, «на практике мы не можем более удовлетворяться обороной полушария как основой нашей безопасности, мы должны заботиться о мире во всём мире». По мнению большинства американских стратегов, с учётом опыта двух мировых войн ключом к мировому балансу сил и главным источником стратегических угроз стало отныне сухопутное пространство Евразии, контроль над которым со стороны враждебного Соединённым Штатам государства или коалиции государств стало представляться недопустимой угрозой жизненным интересам самой Америки. Именно поэтому сразу после окончания войны особое хождение, прежде всего среди высшего командования ВВС и ВМС США, получил тезис Н. Спайкмана о ключевой стратегической роли «окаймлений» Евразии, с которых можно было проецировать всю военную мощь вглубь евразийского пространства, труднодоступного для постоянного военного присутствия США. Не случайно уже первый план создания сети зарубежных военных баз в послевоенный период, подготовленный ещё летом 1943 г., предусматривал расширение стратегического периметра обороны США за пределы Западного полушария путём обеспечения своего доминирования во всей Атлантике, на Тихом океане и на Дальнем Востоке. А уже к осе ни 1945 г. Объединённый комитет начальников штабов (ОКНШ) который всю войну де-факто возглавлял адмирал флота Уильям Леги, разработал ещё более амбициозный план послевоенного базирования, в котором район дислокации только главных опорных военных баз охватил акваторию Тихого океана (от Новой Зеландии через Филиппины к Аляске и Алеутовым островам) арктический воздушный коридор (Ньюфаундленд и Исландия), Восточную Атлантику (Азорские острова), Карибский бассейн и зону Панамского канала. Кроме того, планировалось и создание глобальной сети военных баз второго и вспомогательного эшелона. Поэтому не удивительно, что в период войны президент Франклин Делано Рузвельт, его тогдашний военный помощник генерал армии Джордж Маршалл и военный министр США Генри Льюис Стимсон вынуждены были постоянно сдерживать антисоветскую фронду собственных военных и дипломатов.

Как установили ряд историков (В.О. Печатнов[390]), самое первое развёрнутое геополитическое обоснование «советской угрозы» содержалось ещё в апрельском 1945 г. докладе Управления стратегических служб при ОКНШ «Проблемы и цели политики Соединённых Штатов», в основе которого лежало представление об СССР как о новом «евразийском гегемоне», способном в силу сохраняющихся у него «экспансионистских устремлений» и ресурсов «стать для США самой зловещей угрозой из всех известных до сих пор». Следующим важным этапом в определении будущего противника стала осень 1945 г., когда планировщики ОКНШ разработали новую «Стратегическую концепцию и план использования вооружённых сил США», основанные на том твёрдом убеждении, что «единственной ведущей державой, с которой США могут войти в конфликт, неразрешимый в рамках ООН, является СССР». Именно поэтому предложенная ОКНШ «Стратегическая концепция разгрома России» стала быстро обретать кровь и плоть конкретных военных планов, и уже в октябре 1945 г. был разработан первый план, который предусматривал стратегические бомбардировки 20 крупнейших советских городов, в том числе с использованием атомного оружия.

Между тем совсем недавно, в январе 2018 г., известный англосаксонский таблоид Daily Star опубликовал ранее засекреченные документы военного ведомства США, в частности служебную записку на имя военного руководителя «Манхэттенского проекта» генерал-майора Лесли Гровса, датированную 15 сентября 1945 г., из которой следует, что для уничтожения 66 советских городов и основных военных объектов американской армии понадобится 224 ядерных заряда. Однако чтобы действовать наверняка, приняв во внимание «половинчатый коэффициент эффективности» первых атомных зарядов, разработчики этого плана в конечном итоге остановились на 466 бомбах, необходимых для уничтожения всего промышленного и военного потенциала СССР. Однако следует иметь в виду, что на тот момент США не обладали необходимым количеством ядерного оружия, поскольку к началу 1946 г. на вооружении американской армии было всего 9 атомных бомб и только 27 модернизированных тяжёлых бомбардировщиков Boeing В-29 Superfortress, способных нести ядерное оружие, которые входили в 509-ю специальную авиагруппу. Поэтому подобные планы, вероятнее всего, тогда разрабатывались сугубо для дезинформации Москвы и её потенциальных военных союзников.

Тем временем британское правительство К. Эттли уведомило американскую администрацию, что из-за внутренних трудностей оно не сможет продолжить оказание финансовой помощи греческому и турецкому правительствам. Поэтому, серьёзно опасаясь, что в случае ухода Великобритании из Восточного Средиземноморья политический вакуум неизбежно займёт Советский Союз, в марте 1947 г. президент Г. Трумэн запросил у Конгресса США 400 млн долларов на оказание срочной помощи Афинам и Анкаре. При этом, обосновывая свой запрос, американский президент впервые сделал особый акцент на необходимости сдержать натиск «мирового коммунизма» и использовал в своей речи аргументацию и терминологию «Длинной телеграммы» Дж. Кеннана.

В отечественной историографии (В.И. Батюк, А.О. Чубарьян, В.О. Печатнов, И.В. Быстрова; Ю.Н. Жуков, А.Д. Богатуров, В.В. Аверков, Н.И. Егорова[391]) принято считать, что именно эта мартовская речь Г. Трумэна в Конгрессе США положила начало печально знаменитой доктрине сдерживания коммунизма, которая и стала основой всей новой внешней политики США. После полуторасталетнего господства изоляционистской доктрины Монро, провозглашённой ещё в «Прощальном послании» 1-го президента США Джорджа Вашингтона в сентябре 1796 г. и в ежегодном послании к американскому Конгрессу 5-го президента США Джеймса Монро в декабре 1823 г., в США, по сути, началась новая эра американского «интернационализма» или, вернее, «интервенционизма», основанного на бредовой идее особой мессианской роли США как первого в мире свободного и демократического государства. Сама эта доктрина, которую бывший вице-президент США Генри Уоллес охарактеризовал как «безумный шаг к войне, вызвавший кризис в международных отношениях», обязана своим рождением, конечно, не скудоумному президенту США, а его команде «аналитиков», в которую тогда вошли самые злобные антисоветчики — заместитель госсекретаря Дин Ачесо, новый руководитель отдела Госдепа США по планированию внешней политики Джордж Кеннан, глава ближневосточно-африканского отдела Госдепа США Лой Хендерсон и начальник Европейского центра Управления стратегических служб США Аллен Даллес. Отталкиваясь от этой мартовской президентской речи, уже в июне 1948 г. сенат США принял печально знаменитую резолюцию № 239 («резолюцию Ванденберга»), автором которой был сенатор-республиканец Артур Ванденберг, окончательно похоронившую изоляционистскую доктрину американской внешней политики и положившую начало курсу на создание постоянных военно-политических блоков с участием США.[392]