Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах

в) Дискуссия по проблемам языкознания

Как известно, летом 1950 г. И.В. Сталин принял самое активное участие в знаменитой дискуссии по проблемам языкознания, которой в современной историографии посвящено немало различных монографий и статей, в том числе работы С.И. Романовского, В.М. Алпатова, П.А. Дружинина и Б.С. Илизарова;[224] однако при всей своей полярности в оценке как самой дискуссии, так её итогов они носят откровенно антисталинскую направленность, что в общем-то совсем не удивительно. Между тем мало кто из нынешних читателей реально знаком не столько с историей, сколько с предысторией самой этой дискуссии.

Так сложилось, что ещё в начале XIX века основоположники научной лингвистики, которые в своём учёном багаже стали активно использовать библейскую терминологию, очень скоро обнаружили, что целый ряд вроде бы разных языков, даже очень древних или уже мёртвых, на самом деле довольно близки между собой и по словарному составу, и по корневым основам многих слов, и по грамматическому строю, и по своей фонетике, и по другим параметрам. В результате этого открытия сложилось представление об отдельных «языковых семьях», то есть языках, произошедших от единого языкового предка, или праязыка. При этом довольно быстро были обозначены и две первые языковые группы, или семьи, — семитская и хамитская, получившие своё название по имени двух старших сыновей Ноя — Сима и Хама. Однако до языковой семьи, образованной от имени третьего сына Ноя — Иафета (Яфета), дело толком не дошло, поскольку главное внимание все тогдашние учёные уделяли изучению исключительно собственных (европейских) языков. Тогда же выяснилось и то обстоятельство, что многие европейские языки были очень близки к древнегреческому и латинскому языкам, которые в свою очередь имели общие черты с целым рядом восточных языков, в том числе персидским, скифо-сарматским, санскритом и другими. Так возникло представление об особой индогерманской языковой семье, которую затем постепенно расширили и до индоевропейской языковой семьи, имея в виду не только германские или романские, но также славянские, балтские и другие языки.

Естественно, проблемами лингвистики активно занимались и в России, где на рубеже веков сложилась собственная лингвистическая школа, представленная именами Ф.Ф. Фортунатова, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, В.Р. Розена и других крупных учёных. В ряду этих учёных оказался и Николай Яковлевич Марр, учение которого и стало отправной точкой той самой языковедческой дискуссии, о которой пойдёт речь.

Хорошо известно, что ещё до революции академик Н.Я. Марр, изначально не имевший базового филологического образования, но знавший немало различных, в том числе восточных языков, приступил к поиску следов ещё одной библейской языковой семьи, ведущей своё происхождение от Иафета (Яфета). А поскольку он был уроженцем Кавказа, то его особое внимание сразу привлекли именно кавказские языки, которые тогда были практически не изучены. В ходе своих научных изысканий Н.Я. Марр без особого труда нашёл отдалённых отпрысков яфетской языковой семьи (армян и грузин), а затем и подыскал им «родственные души» как среди древних восточных народов (халдеев, хеттов, египтян-коптов и других), так и тех современных народов, языки которых не вписались в модель «индоевропеистики». В результате к яфетическим языкам он причислил языки испанских басков, коми, мордвы, ряда африканских и других народов. Кстати, как указал историк П.А. Дружинин,[225] вопреки традиционной версии, которую до сих пор тиражируют многие авторы, в том числе такие непримиримые оппоненты, как В.М. Алпатов и Б.С. Илизаров,[226] сам термин «яфетические языки» в научный оборот ввёл вовсе не академик Н.Я. Марр. Это сделал академик И.И. Срезневский в своей статье «Обозрение замечательнейших из современных словарей» (1854), почерпнувший этот термин из предисловия американского языковеда Н. Вебстера к его «Американскому словарю английского языка» (1828).

Причём уже в имперский период, опираясь на библейскую традицию, академик Н.Я. Марр, всегда подчёркивая отдалённое родство всех трёх языковых групп, всё же чаще говорил о самобытности яфетской языковой группы по отношению к другим семьям. Правда, уже после революции, когда он начал постепенно пересматривать библейскую традицию в марксистском («стадиальном») духе, то он уже заговорил о том, что речь должна идти не об отдельных или замкнутых языковых группах, а об общечеловеческом единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса и о последовательных стадиях развития всего общечеловеческого языка. При этом, постулируя свой главный тезис, что человеческий язык и само мышление менялись стадиально, он перенёс весь центр тяжести с исследования формальных структур языка на его идеологию. Кроме того, выделив самую раннюю (космическую) и самую позднюю (технологическую) стадии развития языка, академик Н.Я. Марр придумал и стадиальную классификацию всех языков.

В его тогдашнем представлении таких стадий в процессе глоттогенеза было четыре: 1) на первой стадии возникли языки системы первичного периода (китайский, японский и др.), у которых было обнаружено «наличие окаменелостей в письменной речи»; 2) на второй стадии возникли языки системы вторичного периода (угро-финские, турецкие, монгольские и др.); 3) на третьей — языки системы третичного периода (хамитские), «пережившие яфетические языки», и наконец, 4) на четвёртой стадии возникли языки системы четвертичного периода (семитские и индоевропейские).

Чуть позже этот маститый академик дополнил данную теорию ещё одной древнейшей стадией глоттогенеза. Опираясь на известное марксистское положение о ключевой роли ручного труда в развитии всей человеческой цивилизации, он заявил, что на самом раннем этапе становления «человека умелого» (homo habilis) господствовала кинетическая речь в виде характерной мимики и различных жестов, теснейшим образом связанная с самим способом ручного трудового процесса. Причём он сразу заявил, что именно с развитием этой кинетической речи синхронно начался и сам процесс вычленения человеческого сознания из привычной ему природной среды и его дифференциация.

Кроме того, как уверял сам академик Н.Я. Марр, именно об этом ещё 200 лет назад писал и знаменитый итальянский философ Дж. Вико, который в своём известном сочинении «Основания новейшей науки об общей природе наций» (1725) Утверждал, что первым человеческим языком был не фонетический, а «немой язык посредством знаков или тел, имевших естественную связь с идеями, которые они должны были обозначать». Сам академик Н.Я. Марр не раз ссылался на работы Дж. Вико, а также говорил о том, что на его научные воззрения опирались также К. Маркс, Ф. Энгельс, П. Лафарг и другие корифеи исторического материализма.

Между тем уже весной 1923 г., выступая на одном из заседаний в Академии наук, он совершенно неожиданно отверг существование индоевропейской языковой группы и породил очередного «монстра» в виде «нового учения о языке», с которого и следует вести подлинно «новую эру в языкознании». При этом, как считают ряд учёных (В.М. Алпатов, С.И. Романовский[227]), именно тогда сам академик Н.Я. Марр не только угробил собственное детище — «яфетическую теорию», — но и, по сути, ушёл от настоящей науки и увёл за собой в фантастические бредни всю советскую лингвистику. Более того, один из самых злобных критиков Н.Я. Марра предельно откровенно заявил, что отдавшись во власть марксистско-ленинской теории, он «прошёл вместе с ней полный эволюционный цикл: марксизм — марризм — маразм».[228] Вместе с тем следует сказать, что их современные оппоненты (Б.С. Илизаров[229]), будучи по своей природе абсолютно такими же антисоветчиками, отрицают данный факт и утверждают, что речь следует вести не о «кончине» марровской теории, а лишь о некой трансформации данной теории в особую стадию человеческого глоттогенеза, напрямую связанную с переходом к классовому обществу.

С этого момента и до конца своих дней академик Н.Я. Марр написал немало различных работ, в которых он усиленно пропагандировал и развивал «новое учение о языке», базирующееся теперь на идее возникновения всей человеческой речи из первичных «трудовых выкриков» или звуковых комплексов. Причём, если сначала он выделял двадцать четыре таких комплекса, а затем свёл их к двенадцати, то в конце своих «научных» изысканий, положенных затем в основу изобретённой им «лингвистической палеонтологии», он остановился всего на четырёх звуках или так называемых первичных «трудовых выкриках», изначально «не имевших никакого значения» и использовавшихся исключительно в магических целях. Более того, это ключевое положение новой вариации прежней марровской теории стало «элегантно» сочетаться с его очередной новацией об изначальной множественности языков, поскольку, несмотря на всю общность этих четырёх «выкриков», разные социальные группы придавали им совершенно разное значение.

Как и почему именно эти звуковые комплексы Н.Я. Марр определил как базовые, он никогда и нигде не пояснил. Несколько позднее за него это попытался сделать один из его ближайших учеников и преемник на посту директора Института языка и мышления АН СССР академик И.И. Мещанинов, опубликовавший две известные работы — «Введение в яфетидологию» (1929) и «Новое учение о языке: стадиальная типология» (1936). Однако все дальнейшие работы самого академика Н.Я. Марра, созданные им в 1920-1930-х гг., в частности «Общий курс учения о языке» и «Бакинский курс», в конечном счёте свелись к тому, чтобы доказать главный постулат своей теории — все языки проистекают из четырёх первичных звуковых комплексов. Причём, ускоренными темпами приспосабливая «новое учение о языке» к марксистской «пятичленке» и классовой теории, Н.Я. Марр и его ученики довольно быстро и легко обнаружили и целые революционные сломы в лексике и семантике различных языков в период всех эпохальных (революционных) перемен в истории человеческой цивилизации и даже заявили об открытии ими нового явления — особой «речевой революции» как составной части общекультурной человеческой революции.

Если попытаться коротко суммировать все открытия Н.Я. Марра, сделанные им в последние годы, то основные положения «нового учения о языке» выглядят следующим образом: 1) язык имеет классовую природу, являясь «надстройкой» над социально-экономическим базисом; 2) стадиальность языка напрямую связана со стадиальностью человеческого общества, а значит, Рано или поздно должен возникнуть новый язык коммунистического общества; 3) человеческий язык произошёл от «трудовых выкриков» в результате «звуковой революции» и напрямую связан с началом трудовой деятельности человека; 4) все слова всех языков имеют общее происхождение (моногенез) от «четырёх элементов» — изначальных трудовых выкриков — «сал», «бер», «йон» и «рош» и, наконец, 5) язык может изменяться до неузнаваемости посредством «социального взрыва», как, например немецкий язык, выросший из сванского языка.

Надо сказать, что ещё при жизни Н.Я. Марра к его необычайно «смелым» открытиям и научным сочинениям относились крайне неоднозначно. Например, два крупнейших представителя Пражского лингвистического кружка, ставшего тогда одним из главных центров структурной лингвистики, профессора Роман Осипович Якобсон и Николай Сергеевич Трубецкой называли его труды «белибердой параноика», рецензировать которые «должен не лингвист, а психиатр». В то же время главный партийный идеолог, а затем и лидер «правых уклонистов», известный «путаник» и русофоб Николай Иванович Бухарин, напротив, восторженно писал о том, что «при любых оценках яфетической теории Н.Я. Марра необходимо признать, что она имеет бесспорную огромную заслугу как мятеж против великодержавных тенденций в языкознании, которые были тяжёлыми гирями на ногах этой дисциплины». Аналогичных восторженных эпитетов «новое учение о языке» удостоилось из уст и других сильных мира сего, в том числе Льва Давыдовича Троцкого, Анатолия Васильевича Луначарского, Михаила Николаевича Покровского, Андрея Януарьевича Вышинского и Сергея Фёдоровича Ольденбурга.