Сирота с Манхэттена

Замок Гервиль, через три дня, во вторник, 24 августа 1897 года

Элизабет и Бонни сидели напротив Лароша в большой гостиной, где пахло восковой мастикой. Темную мебель украшали букеты роз и георгинов. Самые красивые цветы Жермен поставила на рояль, как того всегда требовала Адела: госпожа любила играть на этом инструменте, любуясь желтыми розами в вазе из богемского хрусталя.

Помещик курил сигару, и выражение лица его говорило о том, что недавно он был взбешен. Он только что вернулся из Руйяка с новостями, серьезность которых лишала его покоя.

- Мадлен во всем призналась, - после продолжительного молчания сказал он. - И завтра утром ее перевезут в ангулемскую тюрьму. Двадцать пять лет в моем доме жило это чудовище! Слава богу, своими кознями она не свела Аделу в могилу, иначе я задушил бы ее своими руками, а не отдал жандармам!

- Дедушка, что именно она рассказала? - спросила Элизабет.

- Подтвердила многие твои догадки, дитя мое. Во-первых, в том июньском грибном кушанье действительно содержались ядовитые поганки. Мадлен знала, что я вряд ли съем много, но устроила так, чтобы в мою тарелку попали только кусочки белых грибов, а ядовитые - нет. Меня убивать нельзя, чтобы я мог назначить моего предполагаемого сына единственным наследником поместья… Еще она хотела избавиться от тебя, моя девочка, и отомстить Аделе. Потом, «раз уж от поганок не умерла» - это фраза из допроса, - она стала подливать хозяйке и микстуры собственного приготовления. В четверг это был яд из наперстянки.

Бонни тяжело вздохнула. В душе она радовалась, что в свое время так много узнала о лекарственных растениях, которые и лечат, и убивают.

- Я удивилась, узнав, что у вашей супруги, мсье Ларош, нехорошо с сердцем, - робко заговорила она. - Доктор Труссе, когда ее слушал, говорил совсем другое. Я поделилась сомнениями с мадемуазель Элизабет, когда подобрала с пола разбитую чашку с остатками кофе с молоком. Там был странный осадок.

- Благодарю вас за проницательность, Бонни, - сказал Гуго Ларош. - Если вы и впредь будете следить за состоянием здоровья Аделы, я щедро вам заплачу.

- Не нужно, мсье. Я охотно это сделаю и без оплаты.

Помещик кивнул с почти равнодушным видом. Элизабет не сводила с него глаз, надеясь узнать больше.

- Дедушка, это все преступления Мадлен или были и другие? Думаю, она нарочно толкнула Бонни на лестнице в караульной, вот только зачем? Ведь моя гувернантка ничем ей не мешала!

- Кто знает, что происходит в больном мозгу? - проговорил Ларош. - Жандармский капрал, который ее допрашивал, высказал свое мнение. Он считает, что Мадлен не глупа, очень хитра и при этом она сумасшедшая. Так, заливаясь безумным смехом, она похвалилась, что свела в могилу конюха Венсана, своего любовника.

- Но зачем? - ужаснулась Элизабет.

- Он стоял у нее на пути. Нужно было освободить место конюха и представить мне Жюстена - парня, который с двух до одиннадцати лет прожил взаперти в моем же доме, на чердаке! Она привела его этой зимой, сказала, что он сирота, приехал из южной части Шаранты. Бедный мальчик вырос в ужасных условиях!

- Я вот чего не пойму… У Мадлен не было резона врать Жюстену, что она его тетка. Позже она запретила ему упоминать и об этом. Хорошо, что он доверился мне!

Ларош долго молчал, глядя на перебинтованную руку. Он думал о монстре в женском обличье, женщине, которую изнасиловал, когда она была юной и невинной. И вспоминал.

«Я получил удовольствие с ней, потому что она боялась и противилась, в то время как я накинулся на нее как бешеный и лишил ее девственности. Потом я уже делал с ней что хотел. Но в тот, первый раз я думал… да, я представлял Катрин, говорил себе, что это моей дочкой я сейчас наслаждаюсь, и это удваивало мой пыл. Так кто истинное чудовище? Мадлен или я?»

- Безумие и пороки, им порождаемые, до сих пор тайна для науки, - наконец усталым голосом проговорил он. - Людская душа непостижима. А ненависть, злопамятство часто ведут к преступлению.

Бонни быстро перекрестилась, потом бесшумно встала. Эта история ее шокировала. Узнав, что Жюстен, возможно, побочный сын Лароша, она искренне посочувствовала Элизабет, ведь та в конце концов призналась, что сильно его любит.

- Если я вам пока не нужна, мадемуазель, я вернусь в комнату мадам Аделы, - негромко сказала она. - Сейчас у нее Жермен, внимательная и заботливая девочка, но у нее с недавних пор слишком много работы.

- Я скоро приду, Бонни, - пообещала Элизабет. - Только бы бабушка поправилась! Теперь, когда ее никто не будет травить, может, так и будет?

- Да услышит тебя Господь, дитя! - вздохнул Ларош.

Внучка и дед остались наедине, думая об одном человеке - Жюстене.

- Что вы собираетесь предпринять? - пошла в атаку Элизабет. - Я буду сильно горевать, если Жюстен не вернется. Он вполне мог пойти в солдаты, не дожидаясь жребия.

- Болван! - сердито отозвался помещик. - А ты зачем рассказала ему эти басни? Что женщина, которая всю жизнь над ним издевалась, его мать? Нужно было сначала поговорить со мной, вместе мы бы что-то решили.

- Вы это называете баснями? - возмутилась девушка. - В таком случае, дедушка, докажите! Поклянитесь на Библии, что у вас с Мадлен никогда не было связи! Иначе зачем бы ей вас обвинять?

- А я почем знаю? Она сумасшедшая, хотела повесить на меня отцовство своего ублюдка!

Оскорбительное слово покоробило Элизабет. Устремив на деда взгляд своих ясных, сверкающих от возмущения синих глаз, она потребовала:

- Будем откровенны! Я всем сердцем желаю, чтобы это оказалось неправдой, потому что очень люблю Жюстена, и это взаимно. Мы даже думали пожениться. Готовы были ждать своего совершеннолетия, ждать годы! Но если он мамин брат, я понимаю, что брак между нами невозможен.

- Словом, злоумышляли за моей спиной, пока ты не узнала, кто родители парня? - взревел Гуго Ларош. - Так ты собиралась замуж за конюха? Проклятье, ты такая же, как твоя мать!

Чувство собственного достоинства, положение в обществе для вас ничто. Сгодится первый встречный, лишь бы красавчик!

Уязвленная презрением деда, Элизабет все же сохранила выдержку.

- Так Жюстен - ваш сын или нет? - прямо спросила она. - Если да и вы уверены в этом, нужно его разыскать и вернуть, ведь это и его дом!

У Лароша от ярости помутилось в голове. Ну конечно, Элизабет успела переспать с молодым конюхом и теперь требует его возвращения, потому что влюблена!

- Ты беременна его стараниями, да? - глухо спросил он.

- Нет! Как вы смеете такое спрашивать?

- А ты? Ты тоже, если я не ослышался, задаешь те еще вопросы! - крикнул дед.

Он рывком встал с кресла. Разъяренный, он нуждался в разрядке. Под руку попала хрустальная ваза с желтыми розами. Он швырнул ее об обитую деревянными панелями стену, и осколки полетели во все стороны. Цветы дождем лепестков упали на навощенный паркет.

- У меня никогда не будет доказательств моего отцовства, кроме бредней этой мегеры! - ярился он. - Да, может, Жюстен и мой сын. В нем было что-то, казавшееся смутно знакомым, - выражение лица, жесты… И волосы у него светлые - того же золотистого оттенка, что и у Катрин.

- Как я раньше не заметила! - с сожалением проговорила Элизабет. - Теперь, когда вы это сказали. Может, я ощущала эту удивительную близость между нами, потому что мы родственники? Дедушка, умоляю, узнайте, не пошел ли он в армию! Жюстен покинул поместье, чтобы не навредить мне, не лишить меня статуса вашей единственной наследницы. Но я согласна любить его как члена своей семьи. Я скучаю по Жюстену, и вы тоже!

Гуго Ларош пробормотал что-то, явно соглашаясь с этим. Казалось, он был глубоко взволнован. Элизабет стало его жалко, и, желая его приободрить, она подошла и положила руку ему на плечо.

- Милое дитя! Счастье, что у меня есть ты! - глухим голосом проговорил дед.

Потом повернулся и порывисто заключил ее в объятия. Сжал крепко-крепко, спрятал свое грубоватое лицо в ее распущенных волосах, удерживаемых одной лишь лентой надо лбом.

- Ты единственное, что у меня осталось, - прошептал он ей на ухо. - Такая нежная и так приятно пахнешь!

- Дедушка, прошу вас, отпустите!

Но Ларош продолжал обнимать ее, поглаживая по спине, по талии, при этом дрожа и тяжело и часто дыша. А когда Элизабет ощутила на своей шее поцелуй, она и вовсе испугалась. Вспомнились отвратительные картины из кошмара, увиденного на борту «Турени». Мужчина в черном, с лицом, неразличимым в синевато-зеленом, странном сумраке… Внезапно она поняла, кто это, узнала его мускусный запах, характерные жесты.

- Оставьте меня, вы с ума сошли! - Она продолжала вырываться, пока наконец его не оттолкнула. - Я чуть не задохнулась! Никогда больше меня так не обнимайте. И предупреждаю: если это случится, я уеду. У меня есть на что купить обратный билет в Америку.

Он отступил на несколько шагов, не смея на нее посмотреть. Элизабет выбежала из гостиной, мысленно проклиная деда и старый замок, в котором годами вызревало столько нездоровых желаний, ненависти и горя.