Признание Босса

Глава 35

Сожаление — это такая глупая вещь. Она тянет нас назад. Мы постоянно прокручиваем в голове, как мог повернуться разговор, если бы мы сказали что-то другое. Как могла бы повернуться ситуация, если бы именно в ту минуту изменили тембр голоса. Как могла бы повернуться жизнь, если бы… Лазарро когда-то говорил мне, что вот это «если бы» не имеет никакого смысла. Сделанного не вернёшь, а сожалеть о том, чего не было, это идиотизм. Надо работать с фактами, но и это делать довольно сложно. Хочется что-то изменить. Хочется забыть. Хочется найти хотя бы что-нибудь, что могло бы помочь найти надежду среди щепок. Хочется поверить снова. Хочется вернуть прежние чувства. Хочется поступить иначе. Но всё это глупо. Сколько бы раз мы ни убеждали себя в том, что это пройденный период жизни, и жизнь продолжается, всегда будем заглядывать в воспоминания, чтобы сравнить, вспомнить о боли, остановиться, отойти назад и страдать. Есть правильные страдания. Есть бессмысленные. И никто не может сказать, какие происходят в данный момент. Никто не угадает, пока они не дадут плоды в будущем или же просто отравят тебя. Нужно ли страдать? Нет. Можно ли жить без страданий? Нет. Так что выбор очевиден. Хочешь ты или не хочешь, но будешь страдать из-за людей, которые оставили внутри тебя отпечаток боли и любви одновременно.

Лазарро даже не двигается после моего признания. Он, подняв руки, ждёт, когда я снова ударю его, или же просто не верит в то, что я вновь ударила его и до сих пор жива. Но мои слёзы высыхают, зубы перестают стучать, апатия наваливается на мой разум, и я отворачиваюсь, прижимая ноги к груди.

— Для чего ты постоянно отворачиваешься от меня, Белоснежка? Боишься? — его голос хрипит.

— Не боялась ни тогда, когда насиловал. Не боюсь и сейчас, — шепчу я.

— Я не смог остановиться…

— Не хотел. Скажи честно. Не хотел. Ты всё можешь, когда хочешь. Ты дерьмо в золото превратишь, если захочешь. А тогда ты не захотел. И потом ты тоже не хотел, — резко перебиваю его.

— Я. Не. Мог. Дело было не в желании…

— А в чём? — злясь, поворачиваю к нему голову. — В чём? Трусы жали? Или член вывалился и натирал? В чём было дело?

— В тебе, мать твою! Ты добила меня! Я доверил тебе свои тайны, и ты их вывернула так, чтобы я вышел из себя! Я сказал тебе причины! Я не мог остановиться! Если бы кто-то меня остановил, то я бы очнулся! Но я не мог, блять! Не мог! — выкрикивает он мне в лицо.

— А вот ты могла. Ты контролировала ситуацию. Ты контролировала меня. Ты, чёрт возьми, грёбаные оковы, которые я тащу на себе каждый раз, когда ты появляешься в поле моего зрения. Ты могла заткнуться, но специально проверяла меня. Ты довела меня.

— То есть это я виновата? Я? Не ты ли засунул меня в чёртову клетку? Не ты изнасиловал меня? Не ты избил меня? Не ты заставлял жрать грёбаный собачий корм? Не ты отдавил мне пальцы? Не ты кончил на моё лицо? — яростно шиплю.

— Это был я. И я не отказываюсь от того, что сделал, так и ты будь честна. Ты провоцировала меня. Ты добивалась того, что случилось. И я бы кончил на твоё лицо ещё сотню раз, — рычит он.

— Я не добивалась…

— Так какого хрена ты пришла ко мне, как грёбаная королева? Какого хрена не сказала мне о том, что ждала? Не делай из меня зверя, я знаю, каков я, но и ты не лучше. Ты тащилась от своих слов. В тебе играл азарт, но ты забыла о том, что я Босс и даже тебе не позволю так со мной обращаться. Ты кинула, блять, меня, а потом изводила своими грёбаными глазами. Да-да, я ещё смотрю в твои глаза.

— Так что же ты в этих глазах не увидел любовь к тебе?

— Потому что я не знаю, как она выглядит! Я, сука, не знаю, что это такое! Меня никто не любил в этой жизни! — его крик звенит в ушах, и в нём так много боли. Я не дышу, смотря в его сверкающие от признания глаза.

— Я не мог понять, что же такое блестит в твоих глазах. Изредка. В моменты повышенного адреналина. Я это распознавал, как похоть, как интригу, как азарт, но не эту грёбаную любовь. И она не была мне нужна… я не знаю. Нужна ли мне она. Зачем она мне. Я не умею с ней жить. Мать никогда на меня так не смотрела. Никогда. В её глазах я не видел любви. Я видел лишь сожаление о том, что я жив. И это же я увидел в ту ночь. То же самое сожаление, как и предательство. А потом ты решила себя убить. У меня на, мать их, глазах! Снова! Убить! И я надеялся, что ты не пойдёшь на это. Не сломаешься. Но ты сдалась. Ты сдалась, и как думаешь, буду ли я требовать любви хотя бы от кого-то к такому ублюдку, как я? Нет. Никогда, — он с отвращением выплёвывает слова и переворачивается на спину, зло ударяя кулаком по постели.

— Ты перестала жить мной, а я дышу тобой до сих пор. Я стараюсь не подвергать тебя опасности. Не травмировать больше. Пытаюсь держаться, а ты выводишь меня из себя. Ты считаешь, это легко смотреть на то, как жизнь играет красками в твоих глазах, узнав о возможности уехать подальше от меня? Нет. Это чертовски сложно. Ты была моей. И я пытаюсь… отпустить тебя. Смириться. Так не лезь в моё сердце. Не лезь в мою голову снова, я хочу вылечиться, — добавляя, он стискивает зубы так, что его челюсть ходит туда-сюда.

— Думаешь, Изабелл поможет? Другая женщина поможет тебе простить себя? — возмущаюсь, приподнимаясь на локте.

— Не твоего ума дело…

— Лазарро, чёрт возьми, трахая всех подряд, уж точно не найдёшь прощения для себя. Обманывай себя дальше, но ты не вылечишься, пока не простишь себя, и никакая шикарная Изабелл тебе не поможет. Пусть хоть рот сотрёт от минета, но ни черта у тебя не выйдет. У тебя куча вины, и она висит на тебе. За прошлое. Ты не простил ни мать, ни отца, ни брата, ни дядю, ни Амато. Никого. Придурок самовлюблённый. Ты даже слышать не хочешь, что я говорю. Если бы слушал, то был бы умнее, — фыркая, падаю на кровать и отворачиваюсь от него спиной, натягивая одеяло до подбородка.

— Слушать тебя? Ты зачастую дерьмо несёшь. Я наслушался его по горло…

— Конечно, зато дерьмо Изабелл для тебя словно манна небесная. Молись на неё дальше.

— Не ревнуй меня, Белоснежка. Лучше не ревнуй.

— Это не ревность, это правда. И да, раз уж мы оба говорим правду, то я ни хрена тебя не простила. Не простила, понял? Простила бы, если бы ты поступил, как мужчина. Простила бы, если бы ты поступил так, как Сэл…

— Вылизывал тебе задницу? Да пошла ты!

— С радостью! Как только Итан найдёт нас, свалю от тебя подальше, мудак. А ты дальше тешь себя иллюзиями о том, что твоя потрясающая сука Изабелл из тебя всю сперму высосет, — злобно рычу, взбивая чёртову грязную подушку. Как же меня сейчас трясёт от ярости. Придурок! Откровенный придурок!

— Признай, что ты была виновата не меньше моего. Признай, — шипит он, дёргая меня за плечо и укладывая на лопатки.

— И что это даст?

— Признай! — нависая надо мной, кричит и упирается кулаком в подушку слева от моей головы.

— Я и не отрицала этого. Я говорила тебе, что мы оба виноваты. Оба. Я ещё раньше призналась в том, что совершила ошибки и попросила за них прощение у себя, но никак не у тебя. Ты их заслужил. И да, мне тоже не стыдно. Вот не стыдно…

— Чисто из принципа, — кривится Лазарро.

— Пусть и так. А ты не слышал меня тогда. Не слышишь и сейчас. Не слышишь никого, кроме своей Изабелл, которую, к слову, все терпеть не могут, потому что она не уважает никого и тебя в том числе. А ты трахай её дальше, ведь она не остановится. В итоге всё потеряешь. Болван. — Упираюсь пальцем в его плечо, ударяя по нему несколько раз.

— Я не трахаю Изабелл, чёрт возьми! Я не могу трахать дочь Фабио! Это противно!

— Изабелл дочь Фабио? Но у Фабио не было детей, — хмурюсь я.

— Она приёмная, как и ещё двенадцать таких же. Фабио усыновляет всех, кого подберёт, замаливая свои грехи, — закатывая глаза, отвечает Лазарро.

— Так какого чёрта ты поставил её так высоко, чтобы все считали её твоей шлюхой? — удивляюсь я.

— Чёрт, ты же вроде умная. Не поняла?

— Хм, чтобы Итан остепенился. Она ему нравится, наверное, не знаю. Но его явно трясёт от неё…

— Блять, Белоснежка, чтобы ты вышла из себя! Чтобы устроила какой-то скандал и…

— Что? Я устроила тебе скандал! Я её даже порезала! Тебе что, мало?

— Очень мало. Мне нужны были вот эти эмоции. Честные эмоции. — Он наклоняется ниже к моему лицу, и у меня спирает дыхание. Его тело такое горячее. Его дыхание опаляет мои губы.

— Даже не думай об этом, Лазарро. Даже не смей…

У него на губах расползается похотливая ухмылка, и он опускает кулак, разжимая его.

— Лазарро…

— О-о-о, да. Я не простил тебя. Ты не простила меня. Но трахаться нам нравится. Нам сильно нравится трахаться, а все глобальные проблемы решаются именно в постели. Так ответь честно, Белоснежка. Хочешь меня до сих пор? — Его ладонь скользит по моей шее и касается груди.

— Честно. Только честно. Если да, то к чёрту всё прошлое. На хрен его. Если нет, то отпущу. Клянусь. Отпущу тебя сразу же, как только вернёмся в дом. Сразу. Без уловок. Без выдумок. Отпущу. Скажи, хочешь остаться со мной добровольно? Мне не нужна любовь, но нужна ты.

Его рука замирает на моей груди, и я уверена, что он слышит, как быстро стучит моё сердце. Порой не хочется сдаваться. Не хочется проигрывать. Ты считаешь, что, сказав «да», снова опустишься на колени. Но нет. Сдаваясь, мы выигрываем больше, чем проигрываем. Я не знаю, как отношусь к Лазарро, но явно моё тело знает это куда лучше меня.

— Насчёт… я не могу тебе ответить, могу ли остаться с тобой добровольно. Не могу. Дай мне надежду, что ты никогда больше так со мной не поступишь, и я войду с тобой и в огонь, и в воду, вынесу боль и переживу покушения. Я боюсь доверять тебе снова. Я боюсь, — выдавливаю из себя и тянусь рукой к его лицу.

— Я тебя всегда слышу, Белоснежка. Чувствую тебя лучше других. Я знаю. Но я никогда не сдаюсь, — с этими словами его рот обрушивается на мой. Его губы вжимаются в мои, и я цепляюсь за плечи Лазарро. Его язык раздвигает мои губы и забирается глубже. Я не чувствую никаких вкусов, словно поцелуй обновился, и теперь только от нас зависит, что мы будем ощущать, когда кончики наших языков касаются друг друга. Меня пронзает током по позвоночнику. Мои пальцы забираются в его волосы, и я притягиваю его ближе к себе.

Мне казалось, что я никогда не захочу секса, и меня будет рвать от мужских членов и вывернет наизнанку, как только обнажённый член коснётся моей промежности. Но целуя Лазарро, отдаваясь полностью его рукам, ласкающим моё тело, я лишь подаюсь вперёд, ощущая то самое давление внизу живота.

Лазарро отрывается от моих губ и спускается ниже. В его рту оказывается то один сосок, то второй. Он тянет их зубами, сосёт, вакуумно вбирает губами и отпускает, вызывая внутри меня неожиданно сильный прилив желания. Его пальцы опускаются к моему животу, и он медленно поглаживает выпирающий бугорок клитора, вырывая из горла визг. Я вздрагиваю от болезненного импульса, поразившего тело. Пальцы Лазарро причиняют боль, но она потихоньку отходит, разогрев моё тело.

Хватаюсь за плечи Лазарро и рывком переворачиваю его на спину, забираясь сверху. Наши взгляды пересекаются всего на секунду перед тем, как мы снова целуемся. До животной боли. До укусов. До тихого моего стона. Я раскачиваюсь на нём. Одеяло давно уже валяется где-то в ногах. Я не чувствую холода, когда мой клитор трётся о его член. Я скольжу по нему. Откидываю голову, и он позволяет мне получать всё, что я хочу и как хочу.