Признание Босса

Глава 53

— Она даже и слезинки не проронила. Лицемерная сука, — шепчет Сьюзи, стоя у меня за спиной.

— Закрой рот. Ты не помнишь, что было в прошлый раз? Достаточно уже смерти мамы. Она была с ним всё это время и точно, кроме метания ножей, умеет что-то большее. Поэтому прекрати и молчи, — шипит на неё Брайан.

Мне всё равно. Я, действительно, не плакала, когда приехала в Лондон, и меня привезли в морг, где находился папа. Он рыдал, как ребёнок, у меня на плече, а я просто смотрела на труп. Это труп, а не человек. Мама даже не выглядела такой, какой была раньше. С белым налётом на коже, накрытая простынёй, и в окружении таких же несчастных. Так думал папа, но на самом деле, ей повезло, что у неё появился новый шанс прожить жизнь иначе. Она обновится после сильной боли в этой жизни, а нам, живым, придётся терпеть эту жизнь и свои слова.

Наверное, я стала бесчувственной к смертям, потому что видела их достаточно. Я была на похоронах и горевала о смерти Пабло куда сильнее, чем о потере матери. Думаю, что где-то глубоко внутри я знала, что это случится, и была готова. Но я не была готова понять то, что потеряла Лазарро. Это до сих пор волнует меня намного сильнее, чем служба в церкви, куда мы едем. Я писала ему. Признаюсь, что писала и просила помочь мне. Спасти и поддержать меня. Я злилась и мысленно обвиняла Лазарро в том, что он обещал взять меня за руку, когда мне будет плохо. Лазарро говорил, что я должна идти к нему, только вот он ушёл от меня, и ответом была лишь тишина. Я даже не уверена, что он прочёл моё сообщение.

Во всём чёрном, под стать моему внутреннему состоянию, я поддерживаю папу и веду его к лавке в церкви. Помогаю сесть на первый ряд, который полностью занят семьями моих брата и сестры. Она даже своего ублюдка притащила, который теперь боится смотреть на меня. И места нет среди них. Как это уморительно. Ведь, правда, я давно уже не часть этой семьи, а в другую меня не приняли. Болтыхаюсь где-то между, в дерьме и одиночестве. Папа предлагает мне сесть за ними, но и там уже занимают места друзья семьи. С натянутой улыбкой говорю, что сяду в первом ряду слева. И, конечно, никто не хочет сидеть рядом со мной. Я даже слышу перешёптывания о том, что Сьюзи наговорила всем обо мне и о моей работе тоже. Они называют меня шлюхой, отбросом семьи и жалеют папу, потому что тот остался среди таких никчёмных детей, а моё присутствие лишь унижает память матери.

Если бы они только знали, через что я прошла, ради того, чтобы сидеть в церкви на поминальной службе рядом с гробом матери. Мда, хочется рассмеяться от их простоты и наивности. Была бы шлюхой, всё было бы куда проще. Расплачиваться телом очень легко, не нужно ничего чувствовать. Расплачиваться кусочками своего сердца может стать летальным. И, кажется, я умираю каждый день без Лазарро. Я думаю о нём и прокручиваю его слова в голове. Он ничего не забрал у меня, но отнял самого себя и надежду. А мне он до сих пор нужен. Мне бы только вдохнуть его аромат, и я буду сильнее. А так я просто слабая и безвольная кукла.

— Я могу бросить свою задницу здесь?

У меня спирает дыхание. Поднимаю взгляд на мужчину во всём чёрном с программкой службы и расписанием в руках.

— Лазарро, — шепчу, не веря своим глазам. И словно по взмаху волшебной палочки все замолкают, смотря на нас.

— Так я могу сесть? Мой рост слишком высок, и если я буду стоять, то боюсь, остальные не увидят труп в клумбе.

Нервно прыскаю от смеха и немного пододвигаюсь в сторону. Моё сердце трепещет, когда он садится рядом со мной.

Моя семья в шоке и изумлении смотрит в нашу сторону, как и остальные люди.

— Что ты здесь делаешь? — шепчу я.

— Было сложно игнорировать сотню сообщений от тебя. Конечно, было только одно, но в моей голове их была сотня. Это отвлекает, знаешь ли. Придётся забрать у тебя мобильный. Хватит уже слать мне спам, — хмыкает он.

— Лазарро, тебе не нужно быть здесь, если ты не хочешь. Это…

— Это дерьмо. Да-да, я в курсе. Но хотя бы на службе чей-то матери побуду. Ознакомительный фрагмент, которого так недостаёт в моём прошлом. — Он бросает на меня быстрый взгляд.

— Почтим минутой молчания усопшую, — в наш разговор вклинивается пастор, и мы все встаём. Наступает идеальная тишина. Мне кажется, что в ней все слышат, как часто бьётся моё сердце. Они видят, как мои ладони потеют. Смотрят только на нас с Лазарро. У меня шумит в ушах. Всё тело дрожит от непонимания причин, почему он здесь и зачем снова даёт нам шанс. Это шанс на будущее вместе, но мне казалось… Стоит перекреститься.

Мы садимся обратно на скамейку, когда пастор начинает читать отрывки из Библии.

— Ты не был на поминальной службе своей матери? — шепчу, склонившись ближе к Лазарро.

— Нет. Я был на похоронах, когда её заносили в склеп, но в церковь отец не пустил. Он никого туда не пустил, чтобы сидеть одному рядом с трупом, который поимел его консильери Амато перед похоронами, измазав своей спермой, и слушать священника.

Прикладываю ладонь ко рту, чтобы не рассмеяться на нервной почве.

— Ты же понимаешь, что юмор в этой ситуации неуместен? — шепчу я.

— Это не юмор. Это факт, Белоснежка. Я ни в чём не солгал. Я же в грёбаной церкви.

Плотно сжимаю губы от слишком громкого шёпота Лазарро, отчего на него шикают у нас за спинами, а глаза членов моей семьи с ужасом округляются.

— Так почему ты здесь на самом деле? Ты же не прилетел сюда ради похорон? Не поверю. У тебя всегда есть сотня параллельных дел, а мне бы знать хотя бы парочку, — усмехаюсь, переводя взгляд на пастора.

— Ты достаточно громко орала на меня через океан. Я даже дрочить не мог, слыша твой возмущённый крик…

Давлюсь воздухом и кашляю от слов Лазарро.

— Ты рехнулся? Мы в церкви на похоронах моей матери. Иисусе, Лазарро, оставь свои извращения хотя бы на пару часов, — шепчу с наигранным укором.

— На пару часов? Не говори мне, что я буду сидеть здесь два часа, — ужасается он.

— Ты программку для чего взял? Там всё написано. — Указываю взглядом на сложенную вдвое бумагу в его руках.

— Чёрт, вот это подстава. Два часа. Охренеть, Белоснежка, и я даже не могу спрятаться в той коробке, чтобы мне отсосали, — шепчет он, указывая на исповедальню.

— Прекрати. — Пихаю его в бок. Лазарро тихо смеётся, и это так странно. Мы оба хихикаем, как законченные придурки, на поминальной службе моей матери. Это ужасно, но у меня есть оправдания — я хороню родного человека и нахожусь в огромном стрессе. А Лазарро всегда такой. Он не может быть серьёзным, когда нужно. И слишком серьёзен, когда следует всё перевести в шутку. Псих.

— Я погорячился в ту ночь. Я был расстроен, — серьёзно шепчет он. Наши взгляды встречаются.

— Я тоже была слишком горяча. Нужно было прыгнуть в бассейн, чтобы охладиться, потому что я… не знаю, так больно было. Я даже нормально не смогла отдать дань памяти трауру, потому что полностью растворилась в боли от твоих слов и ухода. Наверное, мы поспешили. А, может быть, потеряли время, — с горечью в голосе признаюсь я.

— Ни то ни другое. Это страх. Твой и мой. Страх, что в итоге мы окажемся на похоронах друг друга. Страх. Недоверие. Для меня много нового. Я не могу быстро принимать изменения в своей жизни. Раньше она всегда была стабильной. Убийства. Кровь. Планы. Схемы. Фальшивые улыбки. Минет. Секс. Подвал. Бизнес. Ещё пожрать люблю.

Прячу улыбку.

— Остальное… это сложно, Белоснежка. Ты думаешь, что для меня нет ничего сложного, но это не так. Ты сложная для меня. Я не собирался отказываться от тебя. И всё подстроил для того, чтобы Бруна увидела, кого я выбрал. Чтобы у неё взыграли ревность и обида, и затем она выдала себя, устроив скандал. Конечно, я думал, что ночь мы проведём в подвале, а потом лично отвёз бы тебя к Сэлу, потому что теперь никому не могу доверять в своей семье. Кукловод не найден. Он тихо наблюдает. С Бруны я ничего больше не получил бы. Поэтому я где-то ошибся. Но я обещал тебя защищать. По этой причине я здесь. Пытаюсь сделать всё, чтобы ты не ушла к тому, кто лучше меня. Кто проще меня. Например, к Карлу. Не хочу тебя терять, но думаю, что всегда ошибался, считая, что ты моя. Оказывается, быть с одной женщиной это крайне дерьмово и сложно.

— Можно ли жить без доверия? — шёпотом спрашиваю.

— Можно. Так я живу каждый день своей жизни. Но это недопустимо для нового назначения. Ты не доверяешь мне, а я не стану другим, Белоснежка. Я не могу остановиться и подождать тебя, мне нужно всегда идти дальше, и ты или идёшь за мной, или остаёшься позади. Если я остановлюсь, то нас обоих убьют. Замешкаемся, убьют меня, потому что я закрою тебя собой. Мы всегда должны передвигаться. Пусть особо этого не будет заметно, но движение — это спасение в моём мире. Замирать запрещено. Зацикливаться тоже. А доверять… Как я могу взять тебя на дело, на котором ты должна быть рядом, если буду мысленно просчитывать твои выводы и опасаться, что мне придётся защищать тебя вместо того, чтобы сосредоточиться на деле? Я Босс. От меня зависит слишком много, и я не могу предать людей, которые доверили мне свои жизни. Я не могу постоянно отвлекаться на тебя.

— А я устала быть всегда в неведении твоих планов и самой последней узнавать о том, что меня снова используют. Это паршиво, Лазарро. Это словно нож в спину от тебя. Я не могу унять злость, когда ты так поступаешь. Постоянно живу прошлым, где ты оставлял меня, и мне приходилось думать самой. Одной, понимаешь? Я не хочу быть одна. Мне нужен ты. Очень нужен. Я каждую минуту живу тобой, мыслями о тебе и страданиями. Я боюсь тебя потерять и всегда стараюсь уйти первой, чтобы ты не унизил меня. Не растоптал меня. Не бросил. Это тоже страшно. И всё было зря… так зря. Я сделала столько ошибок, Лазарро. Я защищала не тех. Путалась под ногами. Я… — всхлипываю. Лазарро, вытаскивает из нагрудного кармана платок и передаёт его мне.

— Белоснежка, ничего не может быть зря в жизни. Это опыт. Дерьмовый, смешной, горький. Опыт. Его нужно принять и идти дальше. Мы пойдём, но я не уверен, вместе ли это будет. Я не страдаю без тебя. Всего лишь чувствую себя уродливым больным, от которого отказался его личный врач, спасающий его в самые сложные моменты. Я сразу же вижу все свои дефекты, и они бесят меня. Я начинаю злиться…

— А когда ты злишься, ты убиваешь, — шепчу, слабо улыбаясь.

— Да. Падший ангел, спустившийся в ад за дьяволом, чтобы не поднять его на небеса, а показать, что жизнь бывает другой. Не обязательно видеть только кровь, среди этого есть ещё и красота, нежность и ласка. Если я подниму руку с пистолетом, что сделаешь ты, Белоснежка? — Лазарро поворачивает голову ко мне.

— Подниму свою с зажатым в ней ножом. Мне нравятся ножи.

Он улыбается и целует меня в лоб.

— И ты убьёшь, если я прикажу?

— Я убью, если это спасёт тебя. Я становлюсь бешеной, когда тебе больно. И даже тогда, когда сама причиняю эту боль. Я сама себя ненавижу, и это так страшно, Лазарро. Страшно, что это не навсегда. — Кладу голову ему на плечо, и из глаз скатываются слёзы. К сожалению, я говорю не о смерти матери или о своём горе, а только о нас. Потому что мы живы, и я больше уже ничем не помогу маме. Лежать в гробу это очень просто, ты больше ничего не чувствуешь. Жить куда сложнее, поэтому люди и выбирают гроб, когда у них опускаются руки. Они бегут туда и прячутся, считая, что в другой жизни будет что-то лучшее. Только они забывают, что люди всегда несут в новую жизнь старую боль и опять совершают те же самые ошибки, пока не научатся быть другими. Не от смерти зависит освобождение, а от самих себя. Можно быть свободным. Можно быть добровольно закованным в цепи. Эти цепи и тянут в землю. Надо иметь силу, чтобы их сбросить. А эта сила накапливается только с опытом. Лазарро прав, как обычно.