Эликсир для избранных

Да, не суждено было осуществиться, вздохнул Заблудовский, не суждено…

«…В 1914 году началась Империалистическая война, я был призван в действующую армию и назначен старшим ветврачом в 7-ю Сибирскую артиллерийскую бригаду. Был в делах и походах в Восточной Пруссии в составе 3-го Сибирского корпуса. В 1915 году был возвращен в Казань для заведывания Бактериологической станцией и проведения курса бактериологии. В июле 1917 года прошли новые ветеринарные штаты, и я был утвержден доцентом. Через год назначен экстраординарным профессором, как имеющий полный профессорский стаж. Со времени революции…»

Тут Заблудовский снова прервал работу и крепко задумался. Он подошел, пожалуй, к самому трудному месту. Еще только начиная свое жизнеописание, он уже думал о том, что напишет… или не напишет, когда дойдет до революции. Строго говоря, скрывать и бояться Павлу Алексеевичу было нечего. Он не примкнул к Белому движению и не участвовал в вооруженной борьбе против нынешней власти. Как и многие русские интеллигенты, он хорошо принял Февральскую революцию, считал, что монархия обветшала и что стране нужны перемены. Но с октябрьским переворотом было иначе, его Заблудовский не одобрил. Вернее, не так… Он не придал ему значения. И не понимал, почему так кипятился брат Андрей, кричавший, что власть в стране захватила «банда политических авантюристов и мародеров». Даже младший брат, смешливый и легкомысленный Сергей, как-то вдруг посерьезнел и насупился. Павел Алексеевич объяснял это влиянием старшего брата. «Напрасно Андрей так его возбуждает», — думал он. Сам средний Заблудовский, занятый своими научными исследованиями, о политике думал мало. Был уверен, что большевики долго не продержатся и что через несколько недель или месяцев все вернется на круги своя. Да еще шутил! В конце 1917 года Павла Алексеевича избрали секретарем совета Казанского ветинститута. Так он при встрече со старшим братом любил говорить: «Я теперь, Андрюша, тоже советская власть!» Андрей выходил из себя, плевался и ругался. Павел Алексеевич снова взялся за перо.

«…За это время моя научная работа изменилась. Я стал особенно интересоваться эндокринологией и стремился эти дисциплины (иммунологию и эндокринологию) увязать вместе. Взял еще курс общей патологии. Патологическая физиология настолько меня заинтересовала, что я стал мечтать о занятии этой кафедры как основной…»

В Казани большевики захватили власть сразу после Петрограда и Москвы. Командование местного военного округа вместе с татарскими отрядами попытались было разоружить большевизированную артиллерийскую бригаду, но из этого ничего не вышло. 8 ноября по новому стилю Красная гвардия захватила вокзал, почту, телефон, телеграф, банк, окружила Кремль, арестовала командующего войсками округа и комиссара Временного правительства. В начале 1918 года в Петрограде разогнали Учредительное собрание. Брат Андрей был вне себя, обзывал большевиков «бандитами» и багровел при одном упоминании о них. Прошла весна, в мае взбунтовались чехословаки. В июне в Самаре образовался Комитет членов Всероссийского учредительного собрания. Андрей Алексеевич приободрился, ходил с видом заговорщика и шепотом сообщал Павлу, что с большевиками скоро будет покончено. И вправду, в августе чехословаки и отряды Комуча ненадолго выбили красных из города. Андрей достал из чулана мундир и снова занял должность прокурора Казани, Сергей записался в армию Комуча военным врачом. «Н-да, об этом писать определенно не надо, — усмехнулся про себя Павел Алексеевич. — Хотя они наверняка знают… А вдруг это проверка: напишет он правду или не напишет? Что за вздор! Семнадцать лет прошло, сколько анкет и прочих бумаг за это время было написано и заполнено, и никто никаких вопросов не задавал. К тому же это — моя автобиография, я о себе должен писать, а о родственниках не обязан». И Заблудовский снова взялся за перо.

«…В то время опыты по “омоложению”, изучению неспецифического иммунитета дали мне основу для моих современных работ по лизатотерапии…»

Да, именно тогда Павлу Алексеевичу впервые пришла в голову мысль о возможности стимулирования деятельности различных органов продуктами белкового распада. Он был чрезвычайно воодушевлен, горизонты раздвинулись, речь шла о создании нового направления в науке… Но мысли о братьях и о драматических событиях 1918 года не отпускали. Павел Алексеевич отложил рукопись и выдвинул ящик письменного стола, пошарил в глубине и извлек на свет конверт, в котором лежали старые фотографии. Вывалил карточки на стол, провел по ним рукой, словно разравнивая песок, нашел ту, что искал. На небольшом снимке была запечатлена жена брата Сергея Анна. На ней длинное пальто с меховым воротником и меховыми манжетами и шляпка с перьями — белым и темным. Рядом с Анной на низкой банкетке большая черная собака с гладкой блестящей шерстью. «Чья это собака? Разве у них была собака? Хотя кто знает…» На обороте аккуратным почерком брата написано: «Милым, дорогим Симе, Павлуше и Риночке на добрую память от Анечки и Сережи. Париж, 30 декабря 1923 года. Снято в Софии 26 ноября 1923 года». Фотография эта пришла к Павлу Алексеевичу кружным путем в начале 1924 года. Это была первая за долгое время весть от брата. Теперь Сергей с женой живут в Нью-Йорке. Павел Алексеевич сгреб фотографии со стола, сунул их в конверт и убрал в стол. Нет, не надо об этом писать, эти истории не для официальной биографии…

«С 1921 по 1922 год я помимо Ветеринарного института читал лекции в Казанском политехническом институте в качестве профессора по сельскохозяйственной и технологической микробиологии. 1 мая 1922 года был единогласно избран профессором и заведующим Бактериологической лаборатории Казанского института для усовершенствования врачей имени Ленина, где и оставался до отъезда из Казани в 1931 году. В 1924 году около года читал курс патологической физиологии на Медицинском факультете Казанского университета, а с 1921 по 1930 год вел этот курс в Ветеринарном институте. В 1930 году я едва ли не первый в Казани получил персональную ставку…»

Заблудовский на секунду запнулся. «Нужно про ставку писать? Вроде как хвастаюсь, — подумал я. — А почему нет?»

«…С 1928 года, когда опыты по применению гистолизатов стали давать благоприятные результаты, я решил посвятить себя этим работам… 1 мая 1931 года я перешел на службу в Всесоюзный институт экспериментальной ветеринарии в качестве заведующего лаборатории Патофизиологии. Здесь я вел ряд работ с целью найти активные методы для борьбы с инфекциями и разработать лизатопрепараты для повышения продукции скота. С 1 февраля 1932 года назначен заведующим экспериментальной лабораторией органопрепаратов Всесоюзного института экспериментальной медицины, которая с начала 1933 года развернута в отделении ВИЭМ, позднее на правах отдела. В отделении ставятся эксперименты по изучению и приготовлению «гистолизатов» по моему методу. Я принимаю ближайшее участие в разработке активных методов лечения, благодаря чему имею самую тесную связь (состою штатным консультантом) с Лечебно-санитарным управлением Кремля… 2 ноября 1934 года удостоен Академией с/х наук им. Ленина научной степени Доктора биологических наук. Я неоднократно консультировал и сотрудничал с различными ведомствами, научно-исследовательскими институтами и лабораториями по вопросам медицины и ветеринарии. Независимо от службы участвовал в культурно-просветительной работе, делал доклады в научных собраниях и читал лекции студентам, врачам и на различных курсах. Имею 29 печатных работ и столько же приготовленных, но не сданных в печать».

«Полагаю, этого будет достаточно», — подумал Заблудовский. Быстро пробежав написанное, он снова взял перо и поставил место и дату: «Москва, 1 февраля 1935 года». Затем встал из-за стола, открыл дверь кабинета и позвал:

— Сима?

— Что, Павлуша? — донесся из столовой голос жены.

— Я тебя попрошу, перепечатай это, пожалуйста, на машинке… В двух, нет, в трех экземплярах!