Валлейский лес

2

Перекрёсток представлял собой маленький посёлок, в котором пересекались целых четыре крупных тракта.

Основой поселения и главной достопримечательностью, вне всякого сомнения, был тот самый «трактир на Перекрёстке», вокруг которого тут всё и выросло. Он возвышался над окружающими его домишками на целый этаж, так что ни у одного новоприбывшего не возникало глупых вопросов. Причём судя по выложенному из камня первому этажу и слюдяным пластинам вместо бычьего пузыря на окнах, дела в этом заведении шли как нельзя лучше. Левое крыло было и вовсе построено совсем недавно, и отличалось от основной части здания более высоким фундаментом и большими окнами, в этот жаркий час — распахнутыми настежь. Зал для знатных господ, как же иначе.

Справа от внушительного здания ютились кузня и амбар, слева — большая конюшня. Правда, именно сегодня она, видимо, всё же была маловата: лошадей было столько, что места не было ни под навесом, ни во дворе, и несколько нерассёдланных лошадок томились на привязи за его пределами. Изнывающие от палящего солнца и тесноты животные то и дело нервно храпели, мотали головами и хвостом, безуспешно пытаясь отогнать вездесущих слепней. Запах конского пота повис в густом плотном воздухе.

Надеяться на то что «распогодится» конюшим не приходилось: как раз когда мы подкатили к воротам, их наглухо забаррикадировал круп породистого тяжеловоза с чёрно-жёлтым гербом на попоне. Его держал под уздцы молодой сквайр лет четырнадцати от силы, почти с пеной у рта требующий у своего же ровесника — конюха немедленно найти место для скакуна его господина, а не то кое-кто может поплатится за это головой.

— Все места заняты, сэр, — отвечал конюх.

— Что значит «заняты»?! — возмущался сквайр с характерным жаром юнца едва выбившегося “в люди” и лопающегося от чувства собственной значимости. — Именем Его Светлости герцога Аддерли, я требую немедля освободить место в конюшне для лошади сира Роберта!

— Дык это… Нынче в стойлах все до единого кони стоят именем его светлости, сэр…

Я невольно скривился. Знаю таковских, надолго разборки. Дедушка Вильям так же уныло и с пониманием посмотрел на затянувшуюся сцену, за тем вздохнул и тронул поводья.

— Но, хорошая! Благо у нас собственный ход есть…

И телега двинулась дальше, вдоль забора.

— Тут всегда так людно? — поинтересовался я.

— Так ярмарка ж завтра! — дед посмотрел на меня как на несмышленыша. — И время к обеду. Оно ж как: люди, кто из Оук-Орта и окресностей едет, как правило выезжают с ранья, чтоб прибыть в Перекрёстк к обеду. А если ты к обеду на Перекрёстке, то к вечеру, значится, будешь в Вестборне. А в Вестборн нынче все едут.

Он остановил лошадку со стороны сарая, рядом с неприметной калиткой в заборе из посеревших от времени досок. По ту сторону немедленно послышался собачий лай, за тем чей-то голос призывающий шавок блохастых заткнуться.

Калитку открыл мужик лет пятидесяти на вид, и они с моим попутчиком радостно пожали руки.

— А это кто? — спросил хозяин, многозначительно кивая на меня.

— Да так, по дороге встретил, — пожал плечами мой дедуля. — Всё одно в одну сторону направлялись, а так хоть есть с кем поговорить, в дороге-то.

Свояк, судя по взгляду, беззаботной беспечности Вильяма не разделял. Однако от предложения помочь с разгрузкой не отказался, и мы довольно быстро, в четыре руки, освободили телегу, а затем перетащили мешки со снедью в амбар. Мужик (которого, как выяснилось, звали Стефан) разговорился и посетовал на сегодняшний аншлаг, мол, мало того что народу — тьма, лошадей ставить некуда, так ещё и Его Светлость юный герцог Джонатан Аддерли пожаловать изволили, ни раньше ни позже.

Сын и наследник владельца наших земель прибыл со свитой два часа назад, и с тех пор им только успевай менять блюда и напитки. К тому же это из-за них пришлось срочно выводить из стойл отдыхавших там лошадей, дабы расположить коней самого лорда Джонатана и его сопровождающих. Другие постояльцы, естественно, не обрадовались, но что делать? Ждать разве что когда господа накушаются, расплатятся и отправятся восвояси. Но к тому времени Хельга, наверное, свернёт кому-нибудь шею.

Я искренне посочувствовал чете трактирщиков, припомнив как сам бывал порой не рад такому «неземному» счастью. Платят-то господа дворяне как правило хорошо, но пребывают в иллюзии что за свои деньги приобретают мастера в личное пользование, как минимум пока заказ не будет сделан. И да, естественно мастер должен читать его, господина, мысли и исполнять любые желания. Даже невозможные.

Недолюбливаю я их, всех этих «высоких господ», даром что сам….

— Держи! — старый Вильям хлебосольно сунул мне в руки мешочек с яблочками. — Это тебе на дорожку.

— Спасибо, — я улыбнулся ему напоследок и обреченно принял гостинец. — И доброй вам дороги домой!

— И тебе счастливо до дома добраться, сынок! — искренне пожелал мне дедуля. ***

В большом зале царили смрад и полумрак, едва разгоняемый масляными плошками, стоящими повсюду в черных от застарелой копоти нишах. Слабые язычки пламени трепетно боролись с тьмой, и, судя по всему, проигрывали.

С кухни доносился специфический запах бульона на свинине, который мог бы показаться вкусным даже мне, если бы его не перебивали многократно усиленные жарой и духотой ароматы прокисшего пива, пота и портянок не первой свежести. Народу и правда было не продохнуть: все места были заняты. Люди сидели на скамьях вокруг потемневших от грязи и пролитого пива столов, стояли у стен, были даже те кто уже и лежал на полу среди стоптанной соломы.

Шум, ор, смех, чавканье и хрюканье стояли такие, что вызывали звон в ушах. Однако грубый и низкий женский голос с характерной хрипотцой заядлого курильщика без труда заглушал весь этот гвалт.

Я с грустью покосился на мелькающие в руках приезжих старые, погрызенные многими поколениями гостей деревянные ложки и даже на секунду усомнился, а так ли я голоден? Может ну его, к вечеру буду в Вестборне, там и поужинаю? Тем более тут свинина. С другой стороны пробудившийся от оцепенения желудок яростно требовал наверстывать упущенное.

За стойкой возвышалась пышная женщина с трубкой в зубах, из числа тех кто прочно стоит на ногах. Тот самый случай когда хозяйственную хватку можно было определить по телосложению: казалось на её гордо выдающуюся грудь можно поставить кастрюлю с похлёбкой словно на поднос и не боятся что соскользнет. Почтенная госпожа Хельга как раз послала своего собеседника куда подальше, за тем внимательно скользнула по мне взглядом, на вскидку прикидывая мою платёжеспособность. И, видимо, решила что она довольно низкая.

— Тебе чего, увеченный?

— Еды, разумеется. Мяса с гарниром, травяного отвара, и хлеба.

— Только голубятина есть.

— Сгодится, — кивнул я, печально сообразив что свинина, видимо, для герцога с его людьми.

— Два медяка, — трактирщица сказала это таким тоном, будто огрызнулась, а не цену сообщила. Казалось она ожидает что я сейчас развернусь и уйду.

Я молча достал кошелек.

— Еля! — крикнула в сторону удовлетворённая хозяйка. Тощая девица с затравленным взглядом выглянула из двери за стойкой. — Жареного голубя, каши, хлеба и травяной отвар вот этому калечному! Живее!

Кухарка исчезла так же быстро как и появилась. А грубоватая тётка тут же потеряла ко мне интерес, переключаясь на склоку с очередным новоприбывшим купцом, требующим место для его лошадей.

Надо отдать должное: обед подали быстро. Видно из-за обилия гостей хозяева готовили наперёд. Голубь и впрямь оказался неплох для трактирной стряпни. Даже не слишком подгорел, ровно как и поданная к нему каша. Правда соли к ней не хватало, но тут уж во мне, откровенно говоря, говорила городская избалованность. В Столице соль давно была в каждом доме, а за последние годы жизни в Нордвике ремесло приносило мне достаточно, чтобы позволять себе небольшую роскошь в виде специй к обеду. Хлеб тоже был свежий, даже ещё тёплый, а вот травяной чай явно варили из тысячелистника с полынью. Иначе объяснить этот горький вкус было невозможно — видимо, запасы трав поприятнее иссякли. От этого становилось немного тоскливо. В то время как по всей Империи простонародье отдавало дань элю, а дворяне — дорогим винам, я предпочитал чай. И хороший чай, как иным — бокал креплёного, был властен улучшить моё настроение в почти любой ситуации. Или испортить, если в чаше с чаем насладиться было нечем. Вот как в этой например. Вот же пропасть… Надеюсь в Вестборнской таверне с этим будет лучше.

— Ох, да сколько ж повторять! — повышенные тона выдернули меня из сладких грез о отваре из смородинового листа. — Который раз говорю, нету сейчас места в конюшне! Нету, хоть ты тресни! Мало того что ярмарка, так к нам Его Светлость с сопровождением явиться изволили! Так что нету мест! Нету! А лошадей ваших привяжите у ворот, пить им скоро принесут.

Её собеседник, поджарый обветренный тип в лёгкой кожаной куртке, коротко по-солдатски стриженый и с таким угрюмым лицом будто улыбаться он просто физически не умел, как раз подошёл к стойке слева от меня. Нас разделяла парочка крестьян, мирно дожёвывавших свой обед, но его жёсткий требовательный голос был слышен очень отчётливо:

— Женщина, мы здесь по службе. Лошади всего две, и уже через час нам нужно снова нарезать круги по окрестностям. Мне не нужны стойла. Поставить в тень. Напоить. Задать корма. Полить водой. Незамедлительно.

— Слушай, родимый: я тебе не волшебница, и наколдовать того чего у меня нет не могу.

— Скверная шутка, — ответил угрюмый. — Смотри, а то расценю её как чистосердечное.

Он протянул толстой Хельге загадочный свиток, на мгновенье блеснувший позолотой в трепещущем свете свечей. Хм, странно. На вид выглядел как наёмник, но видимо птица покрупнее.

Следопыт?…

Трактирщица развернула свиток и побледнела точно пергамент.

— Простите, господин! — её голос мигом стал в разы приветливее и тише. На лице читалась откровенная паника. — Сейчас все устроим, глазом не успеете моргнуть! На заднем дворе поставим, накормим, в порядок приведём, не извольте…

— Захлопни рот и делай своё дело, — оборвал её таинственный посетитель, который нравился мне всё меньше и меньше. — Две порции мяса, две пинты эля и хлеб.

— Может быть стоит вам пройти в зал для дорогих гостей? — заискивающе предложила трактирщица.

— Лишнее, — отрезал угрюмый. — Обед прямо сюда, лошадьми заняться немедля. И вот ещё:, не появлялся ли на днях вот такой человек?

На стол перед Хельгой лёг лист бумаги, добытый постояльцем из нагрудного кармана. Трактирщица удивлённо всмотрелась в него.

— Примерно шести футов ростом, среднего сложения, на вид лет двадцать пять. Тёмные волосы чуть ниже плеч, чуть вытянутое лицо, светло-серые глаза. Есть особая примета — свежий ожог на правой стороне лица.

Эх… с голубем расставаться было жаль, с местным чаем — не очень, но еще на фразе про глаза кабатчица покосилась в мою сторону. А про ожог я уже слышал постольку поскольку, ибо у меня совершенно внезапно появились неотложные дела во дворе.