Беглецы

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Суджа пригладила спереди трапециевидную юбку и принялась поправлять воротничок: хрустящий, белый, отутюженный, как плотно сложенные крылья, стянутые металлическими лентами. Суджа умела удивлять и, как говорится, знала, когда нужно выкладывать на стол спрятанные в руке козыри. Девушка повертелась на носочках, заставив тяжелую юбку кружиться, отчего по голым ногам пробежал холодок. Было начало октября, и свежий ветер принес с собой свойственное завершению лета беспокойство: смутное и не дающее покоя чувство, что нужно торопиться.

— Что ты там делаешь? — крикнула из-за двери мать.

Она поправила норковую накидку так, чтобы карамельного цвета хвост прикрывал небольшую, величиной с монету, залысину в меху. На улице было не настолько холодно, но женщина всегда по официальным случаям надевала с пальто накидку. Это был подарок, который ей много лет назад сделала тетя Чувон, ставшая женой заместителя министра общественных работ. Тетя в юности была красавицей, настоящий цветок гибискуса: губки — как спелые вишенки, изящные, обрамлявшие личико локоны. В пятнадцать лет ее отобрали для участия в труппе «Киппымджо» — «отряде удовольствий», где продержали следующие десять лет. Девушка танцевала и всячески развлекала Великого Вождя Ким Ир Сена (и кто знает, что ей приходилось делать для этого). В двадцать пять, когда возраст начал поджимать и время для вступления в брак уходило, ее наконец сосватали за заместителя министра Чо Ки Юку. Он был на восемнадцать лет старше, но зато многое дал ее семье, в том числе доступ к заграничным предметам роскоши.

Мать Суджи надела черные туфли-лодочки и посмотрелась в маленькое квадратное зеркальце, висевшее на стене. Она провела пальцем по нижней губе, подправляя малиновую помаду, и в ожидании дочери повернулась к главной из трех комнат их квартиры.

Как и в большинстве домов, здесь у них почти не было ничего, кроме трех платяных шкафов с прекрасным лакированным покрытием и высокими дверцами, инкрустированными перламутром. На дверцах были изображены сидящие у реки женщины, одетые в традиционные одежды ханбок из струящейся ткани. Возле шкафов стоял круглый складной обеденный стол, также покрытый черным лаком с перламутром. В противоположной стороне комнаты помещались две аккуратные пирамидки из ярких красных и зеленых подушек для сидения на полу.

Суджа с разрумянившимися щеками и блестящими черными волосами, аккуратно свисающими вдоль лица, выпорхнула из ванной. Она схватила с крючка сумочку и надела однобортный, с высоким воротником жакет. Такой фасон пользовался особой популярностью у студенток. У Суджи он появился несколько лет назад и сейчас стал тесноват в плечах и груди. Но новый решили не покупать из-за недопоставок на государственных базах. Именно там умма покупала для нее одежду: школьную форму, жакеты и туфли — только так она могла быть уверена, что на дочери будут отечественные вещи Чосона.

Их с дочерью пригласили на торжественное открытие новой государственной базы, магазина под номером двенадцать, где они намеревались прикупить Судже новое пальто и, возможно, пару туфель. Что могло стать лучшим началом следующего курса в университете, чем покупка одежды на только что открывшейся государственной базе! Хороший знак на весь предстоящий год! В этом пальто дочь начнет взрослую жизнь и пойдет по стопам отца в своей журналистской карьере.

— Сегодня тебе тоже нужно брать книги?

— Они у меня с собой. — Суджа остановилась у зеркала, и мать оглядела ее с ног до головы.

— Может, купим заодно и туфли на каблуках? — спросила она.

— Туфли на каблуках… — тихо повторила Суджа, округлив глаза.

Такие туфли были частью гардероба работающей женщины и не относились к тем вещам, что обычно носят студентки. Суджа тут же представила себя в туфлях на каблуках и почувствовала гордость. Предложение матери было знаком доверия и редким случаем одобрения с ее стороны. До этой минуты Суджа и не задумывалась о том, что скоро ей предстоит выйти во взрослую жизнь, и мамины слова заставили ее осознать, как быстро пролетят оставшиеся дни студенчества.

Девушке нравилось в университете, и сейчас, перед началом предпоследнего курса, она поняла, что только-только научилась чувствовать вкус жизни. Ей нужно было еще столько всего попробовать, так что, определенно, покупать туфли на каблуках было преждевременно.

Умма испытующе смотрела на дочь.

— С помадой перестаралась, — резюмировала она.

Суджа снова взглянула в зеркало:

— Нормально.

— Сотри. — Умма открыла сумочку и оторвала кусочек от газеты, которую всегда носила с собой.

— Не буду. — Девушка протиснулась мимо матери.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать?! Где ты научилась такому тону?

Мать последовала за дочерью. «Этой девчонке все сходит с рук!» Она сунула газету обратно в сумочку, положив ее рядом с маленьким белым пригласительным билетом, и застегнула замок.

— Я взрослый человек, и это современный стиль общения. — Суджа нетерпеливо отбросила назад волосы, дожидаясь мать у лестницы. — Ты всегда говоришь мне это про помаду, хотя я крашу губы даже меньше, чем ты.

Мать строго посмотрела на Суджу.

— Ты ведь хочешь не красотой выделяться, а чтобы замечали твой ум, — резким тоном проговорила она, но слова повисли в воздухе, поколебав всю ее решимость.

Почему бы ей прямо не объяснить Судже причину придирок к ее внешности? Хотя пока она не решалась говорить вслух о своих опасениях из страха придать им еще большую значимость. Вместо этого она старалась не подчеркивать красоту дочери, когда та была еще маленькой: покупала ей простую одежду и никогда не украшала волосы вычурными заколками. А когда Суджа достигла половой зрелости, постепенно отвадила ее от занятий гимнастикой и танцами, хотя девочка была капитаном в обеих командах. Дочь была талантлива и красива, а потому ее могли заметить вербовщики Великого Руководителя. И если бы девочку выбрали, отказаться было бы невозможно, так что для Суджи лучше, чтобы ее и вовсе не замечали.

Но теперь, когда дочь перешла на предпоследний курс, мать могла вздохнуть свободнее и позволить себе хотя бы в некоторой степени испытать чувство гордости и удовлетворения. Ее дочь благополучно подошла к порогу взрослой жизни и поэтому заслужила туфли на каблуках, самые красивые, раз уж ей приходится отказываться от косметики и ходить, не поднимая головы.

Умма проскользнула вслед за Суджей через двери вестибюля, и они зашагали в ногу по улице Ким Хен Чжика — мать и дочь, вылепленные из одного теста: одинакового роста и стройного телосложения. Мать несла себя с осторожным достоинством. Каждое ее движение было выверено и изящно, лицо слегка нахмурено от сосредоточенности. Суджа со свежим личиком вышагивала упругой походкой гимнастки, с трудом сдерживающей энергию. Отправившись вместе с матерью в этот важный поход по магазинам, она чувствовала, что в ее жизни начинается новый этап, в котором все было на своих местах: девушка знала, кем станет, у нее был любимый мужчина — Чин, за которого она выйдет замуж. Они будут жить в Пхеньяне, в квартире недалеко от ее родителей. Все складывалось прекрасно.

Держась за руки, мать и дочь повернули на улицу Кымгансан и подошли к проулку, где располагался черный рынок — Большой Чангмаданг. Раньше это был самый крупный рынок Пхеньяна с многочисленными рядами деревянных прилавков, за которыми торговцы продавали бог знает где добытое добро — от чистого белого риса до хлопчатобумажных носков, дождевиков, крысиного яда, китайской утвари ярких цветов и стеганок. Даже пиратские диски с южнокорейскими мыльными операми там имелись.

Можно было часами ходить среди прилавков и разглядывать невероятное множество товаров, вот только руками все это трогать запрещалось: если тронешь, придется купить. Люди зарабатывали хорошие деньги на черных рынках до тех пор, пока Великий Руководитель не взялся за них и не свернул то, что было процветающей отраслью экономики. Теперь Большой Чангмаданг стал похож на город-призрак.

Суджа выпустила руку матери и пошла вдоль прохода, над которым нависали черные электрические провода. Большинство прилавков пустовало, а некоторые и вовсе развалились — куски фанеры оторвались от деревянных основ. Над редкими очагами поднимались струйки серого дыма — это хозяйки, сидя возле них, помешивали в котелках суп с лапшой. Еще у нескольких женщин на коленях лежали одеяла, а на них были разложены картонки с какими-то ростками. Одна продавщица торговала желтым порошком, разложенным в виде аккуратных конусов. Суджа покосилась на желтые пирамидки, пытаясь определить, что это, а потом догадалась: кукурузная мука. Но ведь она входила в государственный паек. Непонятно, зачем кому-то могло понадобиться тратить воны и покупать ее?

— Суджа! Времени нет! — позвала мать, и дочь поспешила за ней.

Они увидели очередь задолго до того, как заметили указатели на государственной базе — цепочка людей огибала здание вокруг и тянулась вдоль всего квартала. Суджа с матерью, заняв место в самом конце, вытягивали шеи, чтобы понять, насколько быстро продвигается очередь. Люди не без гордости появлялись из-за дверей базы и с важным видом шли, покачивая новенькими полиэтиленовыми пакетами с красной эмблемой «Магазин № 12». Суджа просунула руку под материнский локоть и прижалась поплотнее, чтобы согреться. Послеполуденное солнце уже начало клониться к горизонту, и девушке в ее жакетике становилось прохладно.

— Хочешь чаю, чтобы согреться? — предложила мать.

— Нет, все хорошо. — Суджа напрягла плечи и прижала руки к бокам.

Очередь продвинулась всего на несколько футов, и они прошли вперед вместе с другими людьми, которые уже начали роптать. Какой-то мужчина постучал в дверь базы. Никакой реакции не последовало, он постучал снова, а потом еще раз, пока дверь наконец не открылась. Появившийся из-за нее низенький человечек в темно-синем пиджаке с логотипом «Магазин № 12» на лацкане оттолкнул нетерпеливого покупателя в сторону и сложил ладони рупором у рта.

— Товарищи, внимание! — прокричал он. — На открытие пришло так много народу, что у нас заканчивается товар. Уже нет туфель, пиджаков и прочего… — Он немного помолчал. — Брюк тоже, кажется, нет, и белья… и кухонных принадлежностей.

Толпа всколыхнулась:

— Что значит нет? Уже?

— Как так?! — выкрикнул какой-то человек. — Только первый день работаете!

Сотрудник базы повернулся, намереваясь скрыться за дверью, но мужчина поставил ногу на порог, не давая закрыть ее.

— А ботинки, ботинки остались?

Человечек покачал головой.

— Совсем никаких?

— Что же это такое! Мы два часа стоим здесь, а вы заявляете, что вам нечем торговать?! — возмутился кто-то из очереди.

— Не совсем нечем. Кое-что еще есть, но что-то уже закончилось.

Слово «закончилось» всегда было главной причиной крика и шума на государственных базах, но то, что такое произошло в день открытия совершенно нового «Магазина № 12», выглядело насмешкой. База должна была стать символом «нового плана экономического возрождения». Суджа таращилась на сотрудника магазина; от ее предвкушения новых туфель на каблуках не осталось и следа, и вместо него возникло замешательство и негодование. «Забудь о туфлях, нужно пальто, хотя бы пальто!»