Беглецы

ЭПИЛОГ

Новость поразила его как гром среди ясного неба, оглушив сознание одной-единственной мыслью: Дорогой Руководитель умер.

Отец лежал перед Чен Ыном на белой шелковой простыне, с закрытыми глазами и вытянутыми вдоль тела руками. Чен Ын разглядывал пигментные пятна на морщинистых отцовских руках, хорошо различимые на бледной коже, и большую родинку за левым ухом. Когда у отца появилось столько старческих пятен? Снаружи у ворот выстроились толпы народу, прибывшие издалека, со всех концов страны, пешком прошедшие многие мили по сельской местности, высыпавшие из квартир и домов, чтобы стоять здесь всю ночь. Люди в наглухо застегнутых пальто, с зажатыми в красных обветренных пальцах платками, квартал за кварталом заполняли всю улицу Кумсон. Они бросались на землю с перекошенными в скорбных рыданиях лицами и в голос кричали о своей любви к Дорогому Руководителю, а их слезы смешивались со снегом.

Взор всего мира был направлен на Северную Корею, и все сотрудники пхеньянского офиса ЦТАК оказались брошены в разные точки города, чтобы запечатлеть финальную сцену их Вождя Ким Чен Ира — его похороны. Колумнисты международных новостных изданий и политологи наперебой рассуждали о возможности краха режима династии Ким после смерти Ким Чен Ира. Может ли случиться так, что Северная Корея погрузится в хаос? Смогут ли основные министры захватить власть и поставить во главе страны премьер-министра? А может быть, молодой Ким Чен Ын примет присягу?

Чен Ын стоял, опустив руки по швам, и оценивающе смотрел на свое отражение в зеркале портного. Он отвел плечи назад, и пиджак туго натянулся у него на животе, вырывая пуговицы из петель. Портной тактично отвернул его от зеркала, но Чен Ын развернулся обратно, поднял голову повыше и, втянув живот, снова отвел плечи назад. Спортивные костюмы ему не идут, поэтому он выбрал тот, что сшит в стиле Мао, — за его строгий стиль. Костюм должен придавать ему внушительный вид, и френч Мао как нельзя лучше подходит для нового лидера Северной Кореи.

Портной стоял на коленях рядом с Чен Ыном, держа его за рукав. Он замер, ожидая, когда Чен Ын снова опустит руку, а затем продолжил подворачивать саржевую шерсть. Мастер вынул изо рта булавку и проткнул ею ткань манжеты, очень осторожно, чтобы на поцарапать запястье Чен Ына.

Верховный лидер Северной Кореи. Это был высший титул, как у его деда, — Великий Вождь и Вечный Президент. А может быть, лучше назваться Маршалом? Маршал нашей сверхмогущественной нации. Чен Ын задумался. Или лучше Великий Маршал? Или Уважаемый Маршал? Тяжесть стоявшей перед ним задачи давила на него, заставляя хмуриться мясистое лицо. Убедившись, что крепко стоит на полу, Чен Ын наклонил голову набок. Он вообразил, что пустил в этом месте корни, но не такие, как пускают деревья или какими растения держатся за почву, а как захвативший землю ледник, медленно и неотвратимо продвигающийся вперед. Мощь ледника способна в конечном итоге менять ландшафт, сплющивать горы, превращая их в валуны. Да, именно так — он станет неумолимым. Перед ним будут падать ниц целые народы. Они признают ужасающее могущество северокорейского Вождя, его, Ким Чен Ына — Высшего Представителя всех северокорейских народностей. Он одернул манжеты и еще раз взглянул на себя в зеркало. Он был готов.

На экране было видно, как «линкольн Континенталь» выехал из Кымсусанского дворца. Его мокрые колеса походили на черные лакричные конфеты на белом снегу. Затем последовали кадры, снятые сверху, демонстрирующие огромный портрет Великого Руководителя, прикрепленный к крыше автомобиля. За ним двигалась процессия из военных джипов и черных седанов, а в конце ехал катафалк с гробом Великого Руководителя, укрытым ярко-красным флагом с желтым серпом и молотом. Флаг ниспадал с гроба и алыми волнами струился за катафалком.

Впереди раскинулась заснеженная улица, и Чен Ын смотрел сквозь полуприкрытые веки, как продолжали прибывать толпы народа. Повсюду виднелись заплаканные лица людей, изливавших свою любовь к Великому Руководителю. Чен Ын тонул в их скорби. Вся ее тяжесть безжалостно наваливалась на него. И с каждым тяжелым шагом то суровое выражение лица, что он заготовил на этот случай, получалось сохранять все естественнее. Это было лицо человека, которым ему предстояло стать.

Чин и Суджа сидели в скромном кафетерии, за столиком с бледно-голубой термостойкой столешницей, и смотрели небольшой телевизор, подвешенный в углу зала. Рядом с телевизором к потолку был прикреплен вентилятор, лениво поворачивавшийся то в одну, то в другую сторону и обдувавший висящую на решетке пыльную бахрому Они наблюдали за похоронной процессией на экране, и лбы у них блестели от пота.

В тот мрачный для Чосона час Суджа и Чин находились на высоких холмах Таиланда, в бамбуковой хижине, служившей столовой при хостеле, располагавшемся недалеко от группы поддержки под названием «Без границ». Лаосский проводник, который сопровождал их по маршруту через джунгли, свел их с этой группой из Америки. Эти люди помогли Судже и Чину подать документы на статус беженцев в Соединенных Штатах, но предупредили, что решение вопроса займет месяцы, а возможно, и годы, и потому предложили им также подать документы в Канаду и Южную Корею. Ребята как раз размышляли над прошением в Южную Корею, когда по телевизору сообщили о смерти Великого Руководителя.

Суджа взяла Чина за руку, когда увидела в новостях рыдающую на тротуаре женщину. «Дорогой Руководитель, вернись! Вернись к нам!» — пронзительно кричала та. Слезы оставляли полосы на ее напудренном лице, а все тело сотрясалось в конвульсиях. Она рухнула на землю и прильнула лицом к холодному бетону, а другие женщины, стоявшие рядом с прижатыми к глазам платками, не замечали ее рыданий, потому что были погружены в собственное горе.

Суджа молча смотрела на то, как движется вперед катафалк, и на толпы, заполонившие улицы, на которых прошло ее детство. В тот момент она ужасно скучала по умме и аппе и хотела оказаться рядом с ними. Возможно, они тоже были где-то там, на улице Кумсон, и стояли в толпе. Глядя на лица людей родного города с такого расстояния, она чувствовала себя до странности обособленно. Эти знакомые лица и улицы выглядели на экране телевизора ужасно далекими.

Чин опустил глаза на свои потные дрожащие руки и вытер их о штаны. Великий Руководитель, создавший тот мир, в котором Чин вырос, и составивший план его судьбы, ушел. Когда-то он был тем человеком, к которому Чин тянулся, как подсолнух тянется к солнцу. Но этот же человек лишил Чина надежды и будущего, изгнав его из Пхеньяна. Для Чина и Суджи, ожидавших в Таиланде получения убежища, смерть Великого Руководителя оказалась неоднозначной новостью. Станет ли в Чосоне лучше с уходом Дорогого Руководителя? Будут ли они с Суджей последними, кому пришлось бежать с родины? Чин вытер глаза тыльной стороной руки. В нем кипела ярость от бессмысленности всего произошедшего.

Катафалк остановился напротив ступеней Кымсусанского дворца, и носильщики отстегнули гроб от крыши автомобиля. Они подняли гроб по ступеням ко входу в мавзолей и поставили на приподнятую платформу на колесиках. Видеооператоры направили на него прожекторы, и гроб покатили через двери туда, где Великий Руководитель должен был найти свое последнее пристанище.

В конце концов Чин встал, выключил телевизор и, взяв Суджу за руку, вывел ее на террасу. Внизу несколько детишек играли в машинки, которые Чин и Суджа привезли из Китая. Они купили игрушки просто по наитию на автобусной станции в последний день, проведенный в той стране.

— Поверить не могу, что это случилось, после того как мы прошли через весь этот ужас. И не могу поверить, что его больше нет. — Голос Чина дрожал. Почему он не умер год назад — наша жизнь была бы совсем другой. Он прогнал нас через ад, а теперь взял и умер, а мы сидим здесь без денег в какой-то бамбуковой хижине.

— Согласна. Нам столько пришлось пережить, и чего ради? Все бесполезно. — Суджа заплакала. — Ты бы ни за что не оказался в тюрьме, и тогда мы, наверное, так и жили бы в Пхеньяне. Но… — Она помолчала, а затем продолжила: — Смог бы ты вернуться и жить там после всего, что узнал о стране? Они лгали о тебе, но не только это. Они вообще столько лгали! Мне не верится, что я тоже была частью их пропагандистской машины. Самое ужасное, что мой отец до сих пор работает в газете «Нодон» и не понимает всего, что там происходит. — При мысли о нем слезы закапали из глаз Суджи. — Я ужасно по нему скучаю и по маме. Я разбила умме сердце. Но, если честно, я уже не смогу вернуться назад. Теперь нам остается только двигаться вперед и изо всех сил пытаться отыскать то место, где мы оба сможем жить свободно.

Чин отодрал кусочек от бамбукового поручня и бросил на землю.

— Может, найдется способ вытащить из Чосона и наши семьи, — сказал он.

Суджа взглянула на Чина, и глаза ее загорелись:

— Я бы что угодно сделала, чтобы это когда-нибудь произошло!

Чин стиснул ее руку, думая о расстоянии, которое придется преодолеть их родителям, повторяя маршруты, по которым они шли на прошлой неделе и несколько месяцев назад. Это был трудный путь для любого, не говоря уже о людях в возрасте, но вполне преодолимый с хорошим проводником. При мысли о том, чтобы попытаться связаться с родителями через Сержа или других посредников, Чин покачал головой. Пока у них с Суджей впереди было еще много неясного и неопределенного.

Игравшие малыши затеяли ссору, потому что не поделили машинку. Один мальчик сердито тянул ее на себя, а другой вцепился в игрушку и пинал друга ногами. Суджа сбежала вниз и вмешалась. Она забрала машинку и обратилась к ним на смеси тайского и корейского:

— Играйте по очереди. Сначала один, потом другой.

Маленькая девочка лет трех села в сторонке и не сводила блестящих глазенок с мальчишек, которые с помощью считалки «камень, ножницы, бумага» определяли, кто будет играть первым. Девчушка посмотрела на Чина, встала и подошла к нему, держа в руках фиолетовый мангостан.

— Ешь, — сказала она.

Чин пощекотал ее курносый нос.

— Выглядит аппетитно. — Он улыбнулся, встал и побежал на кухню. Вернувшись с ножом для овощей, Чин взял у девочки мангостан, разрезал фиолетовую кожуру и раздвинул ее в стороны, обнажив белую, похожую на цветок мякоть, разделенную на шесть идеально симметричных сегментов. Он протянул мангостан девочке. Она воткнула в него палец, отделила один сегмент и, хихикая, отправила себе в рот. Потом девочка подвинула мангостан Чину и показала на него:

— Ты.

К ним подошла Суджа. Чин улыбнулся и предложил ей фрукт.

— Спасибо. — Она отделила дольку, положила себе на язык и закрыла глаза, почувствовав, как во рту растекается сок. — Ух ты! Вкусно! Я никогда такого не ела!

— Ты, — повторила малышка, указывая пальчиком на Чина.

Он послушался, отщипнул белую дольку, а потом снова протянул мангостан девочке.

— А ты знаешь, какие фрукты есть в Америке? — спросила Суджа, продолжая смаковать сочную дольку.

— Не знаю, — ответил Чин. — Яблоки. Я слышал, что у них есть яблоки.