Беглецы

Вначале Чин несся, не разбирая дороги, но постепенно его сознание начало цепляться за знакомые ориентиры. В детстве они с друзьями метались по здешним улицам, словно крысы в поисках лучшей сточной канавы. И теперь он снова окунулся в этот город с его сбрызнутым дождем бетоном, выцветшими серо-голубыми зданиями и широкими бульварами с неровно подстриженными деревьями, кору которых начисто ободрали; с разрастающимися полчищами попрошаек и сирот-беспризорников; с едким воздухом, когда-то вбиравшим в себя копоть сталелитейного производства, а ныне серым от дыма горящих бочек; с покрытыми ржавчиной зелеными российскими грузовиками ГАЗ-31, которые теперь ездили на древесном топливе вместо бензина; со всей его загазованностью, гнилью и ветхостью. Но именно этот неприглядный вид города и играл роль сердечной мышцы, питавшей стремления Чина вырваться в другой мир.

Он повернул на главный бульвар, в былые времена засаженный высокими соснами, которые простирали над тротуарами свои ветви с темными блестящими иголками. Сейчас от этих деревьев ничего не осталось: их извели, сначала лишив коры, а потом одно за другим порубив на дрова. Теперь на месте сосен торчали только пни.

Чин, перейдя на трусцу и направляясь на север, к полицейскому участку Гуллэ Донг, старался держаться ближе к темным зданиям. Его взгляд, подобно почтовому голубю, который всегда возвращается домой, остановился на портретах Великого Руководителя и Великого Вождя, установленных на приземистом белом здании. При виде их радушных улыбок ему стало спокойнее, грудь расправилась, плечи расслабились. Портреты придавали ему сил и, словно компас, указывали верное направление. От этого все тело Чина трепетало, стремилось вперед, а изнутри его распирало нарастающее чувство справедливости. Если партия следит за каждым, тогда даже полицию можно привлечь к ответу, не так ли? И если партия всегда была решительно настроена против чиновников, злоупотребляющих властью, то доложить о самоуправстве полицейских было не только правильно, но и похвально. Это могло быть воспринято как героический поступок человека, поднявшегося против полицейской тирании и коррупции. Чин не сомневался в том, что действует благородно.

Он встретится с комиссаром полиции и расскажет ему о краже, которая происходила уже не раз. Если бы Великий Руководитель знал о том, что творят эти полицейские, их бы, несомненно, уже давно настигло наказание. Портреты Великого Руководителя и Вечного Отца показались еще больше, когда Чин повернул на улицу, где находился полицейский комиссариат. Возле огороженной территории полиции он сбавил шаг и подошел к осыпающейся бетонной плите забора.

Чин пока не знал, что скажет комиссару, да и вообще не представлял, как подают жалобу на полицейских. И тут его внезапно осенило: ему ведь неизвестны имена этих людей, и он не располагает ни малейшими доказательствами их преступления. Чин прижался к стене, и в нос ему ударил сухой, пыльный запах известки. Во дворе комиссариата было пусто, а дверь, ведущая в здание, оказалась закрыта. Но в одном из окон тускло мерцал желтый огонек свечи — как и во всем Янгдоке, в полиции не было электричества.

И в этот момент под велосипедным навесом что-то шевельнулось. Чин быстро пригнулся и посмотрел через отверстие в бетонной стене. Полицейский заталкивал в угол стоянки тяжелый светлый мешок размером с бак для кимчхи[7]. Форменная гимнастерка, туго стянутая поясом, болталась на его маленьком, тщедушном теле, как на вешалке, когда он толкал мешок ногой. Мужчина пытался запихнуть его под составленные вместе велосипеды, но мешок был великоват для того, чтобы поместиться под цепями и педалями. Решив пойти другим путем, полицейский нагнулся, выдернул мешок, а потом, перегнувшись через велосипеды, забросил за них свой груз. После этого мужчина пошарил под стропилами у себя над головой, стянул сверху охапку больших черных камер и прикрыл ими велосипеды. Этот сэки пытался спрятать мешок! Попинав напоследок велосипеды, полицейский остался доволен тайником. Он направился в сторону участка и открыл дверь, из-за которой грянул взрыв хохота.

От этого негодяя проку не будет.

Чин таращился на велосипедный навес. Судя по весу мешка, с которым воевал полицейский, там была кукурузная мука… И это запросто могла быть именно та мука, которую изъяли сегодня в их доме. Если у него получится привести комиссара к велосипедному навесу и представить мешок в качестве доказательства, в достоверности его рассказа не будет сомнений. Но вначале ему нужно убедиться, что это и в самом деле кукурузная мука.

Чин по-кошачьи двинулся вперед, осторожно перенося вес тела с одной ноги на другую и не выпуская из поля зрения заднюю дверь полицейского участка. Резко втянув в себя воздух, он перемахнул через стену и приземлился прямо перед электрическим ограждением. Раздвинув провода, Чин пролез в образовавшуюся брешь без единой искорки — как он и предполагал, электрическая изгородь была обесточена.

Парень свернул направо, и велосипедный навес оказался точно между ним и зданием полицейского участка. В этом месте вечерний полумрак сгущался до состояния полной темноты. Полицейские не смогли бы его разглядеть, но Чин оказался достаточно близко от закрытой двери и поэтому хорошо слышал их голоса и даже чувствовал легкий запах сигаретного дыма.

Чин вдохнул полной грудью. Черт возьми, у него уже долгие месяцы не было ни одной настоящей сигареты! Присев на корточки, он на несколько секунд замер, ощутив, как напряглась каждая мышца в теле. Потом, быстро выпрямившись, Чин метнулся вперед. Он не сводил глаз с белеющего в темном углу мешка и настолько был уверен, что в нем кукурузная мука, что уже чувствовал ее вкус и запах. Снова присев, Чин засунул руку под велосипедные цепи, но его пальцы не смогли дотянуться до мешка. Он поднялся, втянул живот и, распластавшись на велосипедах, вытянул руку вниз насколько мог. Велосипеды сдвинулись и загремели, не выдержав его веса.

Чин обмер: «Черт!»

Он шарил рукой, пытаясь достать мешок, и в тот момент, когда наконец сумел зацепить пальцами джутовую ткань, услышал крик. Чин обернулся, и тут же тяжелый удар в лицо сбил его с ног.

Вскочив, он кинулся бежать со всех ног, как жеребенок, не разбирая дороги. В руке он сжимал джутовый мешок, бившийся при каждом шаге о бедро. Можно было бы бросить эту ношу и бежать налегке, но пальцы намертво вцепились в добычу. Парень бежал вслепую, выставив вперед руки, пока не врезался в бетонную стену. Его голова, словно мяч, отскочила от нее, а темное небо закружилось перед глазами. Забрызгивая все кровью, Чин поднял руку и начал ощупывать бетон, пока пальцы не нашли подходящую точку опоры. Ему удалось перевалиться через забор, и ноги снова быстро понесли его по земле. Он почти что выбрался. С трудом разбирая дорогу в темном лабиринте улиц, Чин мысленно перебрал с дюжину тупиковых путей, но затем оставил попытки просчитать маршрут. Нужно, черт побери, просто шевелиться, уносить ноги!

Мимо один за другим проносились ряды кошмарной янгдокской «гармошки» — длинных, неряшливого вида зданий семидесятых годов постройки, с квадратными окнами, вырезанными в стенах, как лады на грифе музыкального инструмента. Но музыки в этой архитектуре не было, не было в окнах и света, а во дворах — ни одной клумбы или детской игрушки. Черные улицы выглядели неприветливыми, как глаза обитателей этих жилищ. В семидесятых люди оставили в полях свои хижины с соломенными крышами и переехали сюда, чтобы работать на фабрике. Они въехали в эти дома еще до полного завершения строительства, и вышло так, что оно так никогда и не завершилось. Половина квартир осталась без стекол в рамах, и вместо них окна были закрыты кусками картона. На каждом перекрестке торчали мачты освещения, но ни в одном патроне не было лампочки.

Наступило время, когда дневной свет погас, отступив перед темнотой, и люди начали готовиться ко сну. Еще не все обладатели свечей успели их задуть, но в большинстве окон было уже темно. Здесь никто не собирался у подъезда, не беседовал с соседями на заднем дворе. Тут не жарили мясо на костре, не угощались рисовым вином. Не было даже ни одного уличного фонаря. Люди ютились в темных комнатушках. Достав матрасы, они, опустившись на них, закрывали глаза и ждали, когда придет сон, который на следующие семь часов освободит их от чувства голода.

Ённа и родители тоже, наверное, собираются спать. Они, должно быть, не могут понять, куда он подевался.

Чин пробежал по дорожке между двумя домами и, наступив в лужу, кинулся к нише. Ему пришлось согнуть спину, чтобы втиснуться в небольшое укрытие. Тяжело дыша, он прислонился к стене, ощупал ноги. Они совсем заледенели! Подложенная в мыски газетная бумага насквозь промокла, и пальцы уже ничего не чувствовали от холода. Чин принялся растирать ступни.

Отовсюду слышались крики и топот ног. Полицейские беспорядочно носились по жилому кварталу, и производимый ими шум отражался от бетонных стен. Чин сунул руку под куртку и ощупал мешок с кукурузной мукой — тот был тяжелее новорожденного младенца. Люди сейчас могли бы легко убить и за вдвое меньшее количество еды. Через ткань он зажал пальцами щепотку муки и почувствовал, как по шее прокатилась волна жара.

Что он здесь делает с этим мешком в руках? Почему не бросил его там же, где нашел? Чин закрыл глаза из-за внезапного головокружения и судорожно выдохнул. Он не собирался убегать с мешком, но теперь уже не мог вернуться и отдать его полиции. Его обвинят в воровстве.

Но именно это он и сделал — украл.

Чин посмотрел на свои руки. Ладони были большими, не просто крупными, как все остальные части тела, а чересчур большими, и они брали на себя слишком многое. У некоторых людей большими были глаза. Они слишком многого желали или надеялись на что-то лучшее по сравнению с тем, что было им уготовано судьбой. Были и такие, кого обуревала зависть к богатым членам партии, имевшим тайные виллы и поместья. А у Чина слабым местом были его руки: они, казалось, сами делали то, за что он боялся браться.

Чин осторожно прокрался к следующему дому. Его худое тело вжалось в стену, а ноги были готовы к рывку. Он слегка приоткрыл рот, чтобы его не выдало громкое дыхание. Каждый мускул был напряжен, и все чувства обострены.

По мере того как полицейские разбредались в разные стороны, их голоса постепенно затихали. Но в какой-то момент они вернутся. Ему нужно срочно выбираться отсюда. Он зароет муку вместе с бабушкиными бачками для кимчхи в старом дворе, где она перезимует. «Пожалуйста, во имя Великого Вождя, пусть все случится именно так!»

За стеной дома послышалось какое-то шарканье, а потом раздался пронзительный женский вопль:

— У нас уже был рейд на прошлой неделе!

— Это не рейд, — ответил хриплый голос.

— Чего они теперь-то ищут?!

— Я же сказал, это не рейд.

— Лучше заберите тела! Пусть увезут трупы.

— Закрой рот, пока не накликала беду, сука!

Слушая эту перебранку, Чин крепче прижал к себе свою ношу.

— Пусть пожинают то, что посеяли. Щедрый урожай мертвечины в этом году, но почему-то никому не нужны трупы, — не унималась женщина.