Жена Берсерка

ГЛАВА 8. Красная рубаха

Забава так и провалялась в постели до тех пор, пока не пришел Харальд. Ноги побаливали, да и Гудню, оставшаяся с ней, велела лежать.

Одно хорошо — кашля почти не было. Только чесалось что-то в груди и горле, словно рана там заживала.

Гудню, сидевшая на сундуке, при виде Харальда тут же встала. Поприветствовала его, протянула руки, чтобы принять еду — но тот качнул головой. Сделал пару шагов и опустил миску на колени жене. Бросил на постель закрытую баклагу с элем, прислонил секиру к стене за изголовьем…

— Спасибо, Гудню, — торопливо сказала Забава, смутившись.

Гудню кивнула, быстро посмотрела на нее. Объявила хитро:

— Я скажу рабыням, чтобы начинали топить баню.

И вышла.

— Как прошел твой день, Харальд? — выдохнула Забава, придерживая миску — и глядя, как Харальд скидывает сначала мохнатую шапку из овчины, потом плащ.

От него тяжело несло дымом, паленым мясом, и ей вдруг стало страшно.

— Лучше, чем мог бы, — как-то непонятно ответил Харальд, садясь рядом. — Только день еще не прошел. А ты собралась в баню, Кейлевсдоттир? Возьмешь меня с собой?

Пахнет-то как, подумала Забава, обмирая. Спросила, потому что не могла не спросить:

— Красава… Кресив… мертва?

— Это давно следовало сделать, — спокойно ответил Харальд.

И, не отводя от нее взгляда, открыл баклагу. Глотнул…

Вот и все, с щемящей грустью подумала Забава. Вдвоем их сюда привезли — а теперь осталась только она. Красава непонятную силу получила, да только не к добру…

С ней самой тоже все неясно. Сумела же она как-то от Красавиного колдовства избавиться. И мир вокруг почему-то посерел, а люди красным засветились…

— Ешь, — сказал Харальд.

И сам первым ухватил ломоть печеного мяса из миски.

Забава послушно взяла хлебец, лежавший с краю. Сунула в рот.

— Как ты? — спросил Харальд, проглотив первый кусок.

И вдруг поднялся. Откинул покрывало с ее ног, взялся за носки. Забава неловко пробормотала:

— Я сама…

— Сиди, — осадил ее Харальд.

Все, что осталось от вчерашнего обморожения на ногах у Сванхильд — это несколько мелких желтых пузырей на подошвах. Отек спал. Кожа была чуть красноватой, но и только.

Зажило как на мне самом, вдруг подумал Харальд.

И тут же мысленно поправился — нет, на нем все зажило бы еще вчера.

Он перевел взгляд на лицо Сванхильд. Та смотрела серьезно, чуть испуганно.

— Все хорошо, — объявил Харальд. Одернул покрывало, вернулся на свое место.

О многом надо подумать, мелькнуло у него.

А не устроить ли себе роздых? Баня с девчонкой. Вечером выпустить собак, проверить стражу — и выспаться в обнимку с ней. Тем более что ноги у нее зажили.

Кейлев, приемный отец Забавы Твердятишны, велел ей идти в рабский дом — и Неждана пошла.

А как вошла села на нары, сбросила стоптанные опорки. Ноги подобрала, сжалась на нарах, не раздеваясь.

Моей жене ты больше прислуживать не будешь, сказал ярл. Но в крепости оставить обещался.

Понятно, что ничего хорошего теперь не будет. Конечно, не она одна видела то, что случилось в опочивальне. Но другие-то — нартвеги, свободные. И воины ярла. Их муж Забавы или вразумит, или поубивает на хольмгангах, которые здесь любят.

А она рабыня. К тому же — видевшая позор ярловой жены. Самого ярла позор, если разобраться. Таких, как она, в живых не оставляют. Мало ли что хозяин пообещал. Он не только ей, но и своему слову хозяин.

Самое забавное, подумала Неждана, что если и впрямь убьют, то тут же за стеной и прикопают. Так что ярл свое слово сдержит — оставит в крепости.

И ведь только-только все начало налаживаться. Хозяйка хорошая, добрая… тут даже у рабынь свой дом. Теплый. Каждый день топят. Хлебом кормят, похлебку дают.

Вслед за страхом на нее навалилось равнодушие. Убьют, так хоть отмучаюсь, решила Неждана спокойно.

А затем, зажмурившись, начала вспоминать родное Белоозеро. Отца с матерью, братьев, давно убитых…

Задумавшись, она и не услышала, как к ней кто-то подошел. Открыла глаза, потому что за руку кто-то тронул.

И тут же обмерла. Рядом стоял брат хозяина, ярл Свальд.

А ведь и он там был, мелькнула нехорошая мысль. И позор Забавы Твердятишны видел. Сейчас или выспрашивать начнет, или…

Или его подослал сам хозяин, чтобы дело закончить. Нет рабыни, нет и опасений, что болтать начнет.

Ярл Свальд тем временем уселся на нарах напротив. Сказал негромко:

— Я здесь потому, что брат разрешил поговорить с тобой. Поэтому не вздумай орать или грозить, что ему скажешь.

— Да не буду, — равнодушно сказала Неждана. — Говори, зачем пришел.

Нартвег скривился.

— Забываешься, девка…

— А ты брату пожалуйся, — почти ласково посоветовала ему Неждана.

И снова замолчала.

У Свальда нехорошо дернулась верхняя губа. Он помолчал, сказал напряженно:

— Хочешь стать моей наложницей? Свободной? Никакой работы, спокойное житье? И одеваться будешь не так, как сейчас. Если родится ребенок — я его признаю.

Все это было так неожиданно, что у Нежданы от удивления даже перехватило дыхание. Потом она глубоко вздохнула.

Нартвег ждал ее ответа. Смотрел уверенно. И Неждана выпалила:

— А кто же мне свободу даст? Ты?

Но прежде, чем он ответил, вдруг осознала — не он.

Вот, значит, как хозяин решил от нее избавиться. Отдать брату, чтобы тот увез к себе. Но свободной…

— Кто тебе хозяин, тот и даст, — пробурчал ярл Свальд. — Если станешь моей наложницей.

И мысли у Нежданы полетели быстро-быстро, круговертью.

Свобода. В крепости уже вон сколько рабынь в могилы к нартвегам побросали — а со свободной так не поступят. Не положено. Только если сама баба согласие даст. Или провинится крепко, как те дочки прежнего хозяина, о которых ей тут рассказывали другие рабыни.

Никто больше не будет ее ловить за сараями. Не посмеют. Никто на двор ночью не пошлет, как та Красава.

А если она от этого нартвега сына родит, и он его признает…

Или дочку, торопливо подумала Неждана. Будет дочка ярлова, пусть и не от законной жены, но — признанная. Таких и замуж с приданым выдают, и мужа им хорошего подыскивают. Все-таки ярл, не простой воин.

Дочка-то лучше, в смятении, боясь поверить всему этому, решила Неждана. Если родить сына, то его, как только подрастет, начнут в походы брать — у них тут так положено. Особенно у таких, как этот ярл Свальд. Или тот же ярл Харальд. Но из походов, бывает, не возвращаются.

А дочка будет всегда при ней. Ну или она сама — при дочке.

И если матушка Мокошь будет добра, то в старости еще и внуков понянчит…

Вот только удастся ли родить? Пока с сыном Свенельда жила, Халла заставляла горькое зелье пить. Да и потом, когда самого Свенельда терпеть приходилось, тоже поила зельем. Всякий раз, как новый месяц народится. Чтобы приплода не было. Кто его знает…

А не попробую — так и не узнаю, зло и весело подумала вдруг Неждана. Пусть кнутом поротая, пусть и этот нартвег только потешится с ней да бросит — тут и гадать нечего, так оно и будет…

Но если она успеет от него ребенка родить, то может, будет у нее свое счастье. Когда-нибудь. В доме дочери или сына.

Неждана снова глубоко вздохнула. Только слишком быстро поддаваться нельзя. Иначе она ему сразу наскучит. Надо время потянуть, пока не понесет от него.

— Раз хозяин решил меня тебе отдать, то придется покориться, — с насмешкой сказала Неждана. — Я рабыня послушная. Кнутом, правда, поротая…

Все равно рубцы на спине увидит, мелькнуло у нее. Лучше сразу сказать. Может, этот ярл тут же и передумает. Все лучше, чем на что-то надеяться.

— За то, что таких, как ты, не больно любила, — добавила Неждана.

И улыбнулась, хмелея от собственной наглости.

А в уме билось — пусть даже побьет за такое нахальство. Она стерпит, не впервой. Главное, раззадорить его. И понести.

Нартвег скривился, хрипло выдохнул. Но сказал медленно, негромко:

— Харальд не хочет, чтобы ты к его жене приближалась. Поэтому поживешь пока в рабском доме. А дальше видно будет. Как стемнеет — на двор не выходи.

Нынче по ночам стража и так никого не выпускает, припомнила Неждана. Но промолчала.

— Когда надо будет, я сам за тобой приду, — бросил Свальд.

И встал. Заявил, глядя на нее сверху вниз:

— Вот сегодня перед закатом и зайду. Жди.

Он ушел, а Неждана пару мгновений сидела неподвижно.

Неужто прямо здесь с ней этим делом заниматься будет? Да вряд ли. Все-таки ярл, не из простых. Или к себе поведет, или в женский дом — там, по слухам, полно пустых опочивален.

Она вскочила. Зимний день короток…

А ей хотелось быть такой, какой она еще никогда не была.

Красивой.

Спасибо Забаве Твердятишне — новой одежды теперь у нее вдоволь. Надо бы только помыться. Да волосы гребнем начесать, чтобы блестели.

Неждана собрала узелок и побежала в баню. Ту самую, которую нартвеги обходили стороной.

Но ее как раз сейчас сжигали. Стояли вокруг угрюмые мужики в плащах поверх кольчуг, с топорами и баграми — видно, присматривали, чтобы огонь дальше не пошел. Сруб полыхал, пуская в небо широкий столб дыма…

И Неждана, крадучись, убежала к другой бане.

Только там крутились рабыни — и ее даже не пустили, сказав, что велено все вымыть да натопить для жены ярла.

Как же быть-то, подумала Неждана, стоя возле закрытой двери и прижимая к себе узелок с чистой одеждой. В первый раз ведь согласилась на это дело не потому, что рабыня. Не потому, что деваться некуда и хозяйскую волю надо исполнять. Не потому, что есть глупая надежда, что потом будет хоть чуточку легче — как надеялась с сыном Свенельда.

Все зная и понимая, захотела лечь с мужиком. По доброй воле, чтобы понести…

Был только один выход.

Она вздохнула, а потом побежала к коровнику. Быстро, пока никто не видит, схватила пару ведер из тех, что были там приготовлены для вечерней дойки. Узелок с одеждой взяла под мышку, вернулась к рабскому дому тоже бегом. У стены зачерпнула снега из чистого сугроба…

А потом забилась с ведрами в самый дальний угол рабского дома. Там, впрочем, никого не было — всех, у кого нет постоянной работы, погнали чистить и скрести хозяйскую половину. И баню, как выяснилось.

Неждана скинула с себя одежду, встала на нее голышом. Загребла пригоршнями снег и принялась натирать кожу. Тихо ахала, жмурясь и дрожа.

Чтобы до скрипа. Чтобы ни запаха пота, ничего…

И волосы снегом обтерла. А потом торопливо принялась растираться одной из чистых рубах. Надо было еще успеть вернуть ведра, пока их не хватились.

Девчонка, увидев свои ноги, испуганно глянула на него — и сжалась.

— Так и должно быть, — объявил Харальд со спокойствием, которого на деле не чувствовал.

Подумал быстро — она меняется. И учитывая все, причина этого он сам. Какой она станет? Как далеко это зайдет?

Что, если Сванхильд тоже когда-нибудь начнет рвать людей, как он когда-то? Его это не пугало. Пара-тройка рабов в год — о чем тут вообще говорить?

Но вот для нее, с ее-то страстью всех жалеть…

Плохо, что никто из сыновей Мирового Змея не задерживался на земле так долго, как он. И Ермунгард может не знать, что твориться со Сванхильд.