Жена Берсерка

ГЛАВА 4. Возвращение Красавы

А с утра хозяйка разбудила Красаву пинком. И по стянутым в узел морщинистым губам Красава поняла, что та знает, к кому ходил ночью ее муж.

Старуха вытолкала ее во двор. Сунула в руки ведра, пинками и тычками разъяснила, куда идти.

И Красава побрела по узкой стежке, протоптанной в снегу, идущей от ворот в лес. Поясница и плечи ныли от вчерашней работы, рубцы на спине горели…

Деревянные ведра, разбухшие от воды, даже пустые, оттягивали руки. Она брела, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться на узких наледях, прячущихся под снегом. Смаргивала тоскливые слезы, сами собой выступавшие на глазах.

А потом ее кто-то окликнул. Непонятно, на чужанском наречии. И Красава вскинула голову.

На тропке, в десятке шагов перед ней, стоял высокий крепкий мужик. С непокрытой головой. Кудлатая ярко-рыжая грива полоскалась по ветру, плащ, крытый черным мехом, небрежно накинут на плечи. Рубаха алая, из дорогого шелка. Лицо широкое, с высоченным лбом. Молодое, уверенное.

А в руках, на которых были натянуты непонятные рукавицы — вроде бы из кожи, но отливавшие блеском каленого железа — мужик что-то держал. Цепь из золотых звеньев. Каплями, густо и часто, свисали с нее прозрачные камни. Сияли, ловя неяркий свет хмурого дня…

Красава разжала пальцы, выронив ведра. Двинулась вперед, как во сне, глядя даже не на дивное ожерелье, которое ей протягивал незнакомец — а на него самого.

Лишь бы отсюда забрал, стучала у нее в уме лихорадочная мысль. Забрал и увел. Раз с ходу такое дорогое украшенье предлагает, значит, не бедный. Все, что угодно, лишь бы не корячится тут дальше. Видать, она ему понравилась. Где-то ее углядел, сюда за ней явился…

Она остановилась в шаге от него. Шмыгнула носом, торопливо потерла мокрые от слез щеки — чтобы румянец проступил, чтобы заплаканной не казаться.

Рыжий мужик вскинул ожерелье повыше, что-то повелительно сказал. Красава торопливо скинула шерстяной платок, открывая шею. Развела края покрывала, повязанного вокруг тела.

И мужик приложил к ее шее. Только приложил, не застегивая.

А когда отнял руки, концы ожерелья сами собой скользнули у Красавы по коже. Сошлись сзади…

Она улыбнулась, неверяще коснулась украшенья. Ледяные на ощупь камни приятно холодили кожу.

— Брисингамен, — вдруг сказал мужик, не отводя от нее глаз — бледно-голубых, почти белесых. — Ну и каково это — заново ощутить то самое ожерелье на себе? А, Фрейя?

Говорил он на чужанском наречии, но Красава его поняла. И сама себе удивилась. Выходит, успела выучить чужанскую речь, пока жила здесь?

— С Брисингаменом всякий раз — как первый, — ответила она неожиданно для себя самой. И ответила тоже по-чужански, не переставая себе удивляться. — Это ожерелье стоило того, чтобы ради него потерпеть четырех гномов. Тебе ли этого не знать… Тор.

Высокий рыжий мужик кивнул. Спросил коротко:

— Когда?

— Думаю, завтра это тело уже будет готово вернуться к своему прежнему хозяину, — объявила Красава, ощутив быструю радость.

Выходит, она все-таки вернется к ярлу Харальду. И эта тварь Забавка заплатит ей за все…

— Скажи Нъерду, моему отцу — время попридержать Ермунгарда. Он сможет, если поднапряжется. И скажи своему человеку — пусть уже этой ночью выходит на охоту. Здесь, рядом с этим домом. Тело жертвы пусть на этот раз не прячет.

Красава вскинула руки, сняла с себя ожерелье. Протянула его рыжему Тору. Тот подставил сложенные ковшом ладони в странных рукавицах, и золотая цепь с густо подвешенными камнями стекла в них. Камни переливчато постукивали…

А потом она развернулась и пошла по тропке назад, к дому.

Лес вокруг и ворота подворья, к которым Красава шагала, казались ей сейчас совсем другими. Мир вокруг переливался красками, свежими, чистыми. Даже затоптанный снег под створками ворот сиял глубокими коричневыми и лиловыми тонами.

Мир людей, подумала она неожиданно. И вдохнула полной грудью воздух, пахнущий морозцем.

А следом в уме у Красавы потекли мысли, которые ее обрадовали. Хоть и были какими-то странными, словно и не ее. Умом-то она понимала, что даже думать о таком — смешно. Как-никак, она тут рабыня. Подневольная…

Но думки текли, и Красава к ним прислушивалась.

Больше не будет никакого коровника. Никакого навоза. Скоро все станет так, как должно было быть с самого начала — ярл Харальд начнет заглядывать ей в рот, ласкать-миловать… а гадина Забавка за все заплатит.

Уж я ей покажу, яростно подумала Красава. Еще пожалеет, что на свет родилась.

Красава пересекла двор, вошла в сени, рывком распахнула дверь, оттуда ведущую в дом. Высоко вскинув голову, переступила порог хозяйской горницы. У нее за спиной с треском ударила по бревнам дверная створка…

Старуха, сидевшая у очага с прялкой, посмотрела на Красаву изумленно. Но метнула взгляд на мужа — и посмотрела уже злорадно.

Хозяин, что-то строгавший у стола, медленно поднялся с места. Сказал что-то — недобро, с замороженной, тихой яростью…

И Красава поняла все, до последнего слова.

— Что случилось? Ты зачем сюда приперлась, глупая овца?

Мужики, которые привезли ее сюда, называли хозяина Свенельдом, припомнила вдруг Красава.

Да много чести будет, если я по имени начну его величать, тут же решила она.

А вдали словно кто-то засмеялся — тихо, грудным женским смехом. Едва слышно…

— Овца? — повторила Красава последнее слово. Улыбнулась и объявила на чужанском наречии, чисто, без запинки: — Что ж. Ты сам сказал, значит, сам и выбрал.

Она перевела взгляд на хозяйскую жену.

— Ты, старая развалина. Поднимайся и сбегай в хлев. Посмотри, сколько овец у тебя подыхает — прямо сейчас, пока я с тобой разговариваю.

Хозяйка не шевельнулась, но на лице у нее появилось сомнение. Свенельд, побагровев, шагнул к Красаве, замахнулся…

Она не двинулась — хотя внутренности в животе судорогой свело от страха. Но знала непонятно откуда, что надо стоять, и все будет как надо.

Кулак хозяина, так и не долетевший до ее лица, застыл в воздухе. Свенельд уставился на Красаву неверяще и с ужасом. Сдавленно промычал что-то, не в силах даже пошевелить губами, побагровел еще больше — похоже, пытался сдвинуться с места.

— Вот так до обеда и будешь стоять, — объявила Красава.

И опять — на чистейшем чужанском наречии.

Ей вдруг стало радостно. Она тряхнула головой, развязала узел на спине, державший концы покрывала. Набросила толстое шерстяное полотно на вскинутую хозяйскую руку, по-прежнему торчавшую в воздухе. Сказала, посмотрев на старуху, смотревшую на нее уже с ужасом:

— Про жену ярла Харальда слыхала? Ту, которая прежде была рабыней? Она ведьма из славянских краев — сейдкона. Она смогла околдовать берсерка… а я ее сестра. Будете делать, что велю, может, оставлю в живых. Однако овец у вас на подворье теперь не будет. Чтобы вы запомнили, кого можно называть овцой — а кого нельзя.

Старуха-хозяйка медленно поднялась с лавки у очага. Прялка с привязанной куделью упала на пол…

— В хлев пошла. Живо, — рявкнула Красава.

От радости внутри у нее все обмирало. Вот бы и потаскухой Забавкой так помыкать. А ярла Харальда, сокола ясного, вернуть…

Все будет, подумала вдруг Красава уверенно. Все будет так, как надо. Все будет хорошо…

Из сеней вдруг закричала вторая рабыня — громко, на ломаном нортвежском наречии:

— Хозяка. Тама… иди, гляди. Овцы.

И хозяйская жена наконец встала. Бросила испуганный взгляд на мужа, сгорбилась и метнулась к двери.

Красава подошла к освободившейся лавке у очага, где тлели угли. Опустилась на нее, задумалась.

Жаль, что с Харальдом так не поступишь, подумала она, скользнув взглядом по Свенельду, стоявшему к ней спиной — тихо, неподвижно. Теперь даже не мычавшему.

Но Харальд неподвластен ее сейду (магическое искусство) — его защищает дар берсерка, дар Одина. К тому же сейд действует лишь на тех людей, кто подходит к ней близко. Даже Свенельду достаточно было вовремя отступить — и она бы уже не смогла скрутить его.

Жаль, что люди не скотина, со вздохом решила Красава. И сама себе на мгновенье изумилась.

Вот та подвластна ей и на расстоянии…

Будь у нее сейчас другое тело — то, что осталось в Асгарде, в чертоге Сессрумнир (расположен в Фолькванге) — она бы просто очаровала берсерка. И вряд ли он устоял бы перед той, перед кем не устоял сам Один.

Но Биврест, радужный мост между миром богов и людей, еще не горит в полную силу. И не загорится, пока берсерк не поднимется в небо. А значит, то, другое тело, не может появиться в мире людей. Разве что прилететь в виде сокола.

Только Тор на своей колеснице способен коснуться земли того, мира, где живут люди. Да и лишь после охоты зова.

Красава замерла, заново обдумывая то, о чем размышляла только что. У нее есть другое тело? В каком-то Срумнире?

Впрочем, мне об этом думать ни к чему, вдруг уверенно решила она.

Сейчас ей надо о другом помышлять — что она сделает с тварью Забавкой, когда до нее доберется. Вот только сначала надо попасть к Харальду…

Из сеней донеслись частые неровные шаги, в дом вернулась хозяйка. Переступая порог горницы, старуха всхлипнула. Но когда подошла к лавке и заговорила, голос у нее даже не дрожал.

— Мы не знали, кто ты. Прости нас, мы приняли тебя плохо — но только по незнанию. Будь нашей дорогой гостьей. Я отдам тебе все твои платья, я поднесу тебе золото, которое храню. Все, даже утренний дар моего супруга. Только сначала сними свое колдовство. Отпусти моего мужа. Пожалей его седины, прошу тебя. Нам… нам надо успеть прирезать овец, которые еще не подохли. А потом мы примем тебя достойно. Тебе не в чем будет нас упрекнуть, сестра жены ярла Харальда Ермунгардсона, Кровавого Змея…

И как ни странно, но первая мысль, скользнувшая в уме у Красавы, была спокойной и равнодушной. Может, и впрямь отпустить?

Но в памяти тут же всплыла прошлая ночь. То, как этот Свенельд ее испакостил. А ведь она до сих пор только с Харальдом, ни с кем другим…

Пусть заплатит, зло подумала она. Пусть за все заплатит.

И следом, странное дело, Красава сама же подумала снисходительно — ну, пусть. Только он еще может пригодиться. Так что не надо усердствовать…

— Он простоит так до вечера, — громко объявила Красава. — И его мужское копье никогда больше не нальется силой. Это вергельд, который я возьму за свое бесчестье. И это еще слишком маленький вергельд. Следовало бы вас убить, но вы мне еще понадобитесь. Ступай. Растопи для меня баню и пришли рабыню, чтобы прислуживала. Потом приготовишь мне обед. И ложе.

Старуха глянула на нее потрясенно, покачнулась — и вышла.

Красава снова задумалась. Пожалуй, шелковые платья ей ни к чему. Это может насторожить Харальда, когда он ее снова увидит…

Этой ночью Тор опять пролетит над Йорингардом. А его человек, выйдя на охоту зова, оставит убитую жертву рядом с подворьем Свенельда.

Значит, уже завтра я вернусь в крепость, к Харальду, счастливо подумала Красава. И Забавка, змея подколодная, за все заплатит. Она у меня еще кровавыми слезами умоется. Ох, скорей бы…

На следующую ночь после смерти Хольгрена ничего не случилось. А на вторую с неба ухнуло — и прямо на навесы упало очередное тело, проломив крышу и ясеневое днище драккара, оказавшегося снизу.