Жена Берсерка

И Забава ощутила, как к горлу подкатил комок. Сказала, сглотнув:

— Не надо. Она не виновата.

Приемный отец нахмурился.

— Ярл Харальд — берсерк, Сванхильд. Если он выйдет из себя, то может и не захотеть разбираться, кто тут прав, а кто виноват. Достанется всем. Ты понимаешь, о чем я?

— Нет… прошу, не надо. Пожалуйста. Она не виновата. — Забава с хриплым выдохом поджала ноги, укрытые покрывалами — боль в них становилась все сильней. Спросила: — А где моя сестра? Я помню, я просила… я велела стражникам убить ее.

— В нее попали, — коротко ответил Кейлев. И шагнул назад. Бросил через плечо: — Пойду узнаю, есть ли новости о тех, кто бежал за тобой.

— К сестре подходить нельзя… — начала было Забава.

Старик отозвался от двери:

— Мы уже знаем об этом. Гейрульф рассказал. Он был у ворот, когда ты туда прибежала. Он же и попал в твою сестру.

Дверь за ним захлопнулась. Гудню тут же деловито сказала, наклоняясь над Забавой:

— Я принесла тебе горячую похлебку. Выпей сначала жижу, потом доешь остальное. Согреешься изнутри.

— Гудню, — тихо уронила Забава. — Ты все слышала. Ты мне веришь?

Жена Болли не отвела взгляда. Но ответила уклончиво:

— Не беспокойся. Мужчины во всем разберутся.

Пока Кейлев был в женском доме, Свальда, Убби и остальных уже довели до крепости.

Кейлев вместе с сыном пришли на берег как раз вовремя, чтобы услышать, как Свальд, шедший под присмотром людей Свейна и Ларса, несвязанный, в одной рубахе, крикнул, легко перекрывая свист ветра:

— Она заманила к себе стражников. И парни у входа сказали мне, что в опочивальне ярла твориться неладное. Я пошел посмотреть. Но славянская девка сразу заорала, что ее изнасиловали. Ее сестра тоже об этом когда-то кричала, вы все помните это. Хорошо, что ярлу тогда было на это наплевать. А что будет теперь? У меня на глазах девка схватила топор и убила Мерда. Она зарубила безоружного — только чтобы ей поверили.

— Это правда, — рявкнул идущий рядом Убби. — Я это видел своими глазами. Мы только хотели поймать ее — чтобы ярл Харальд сам решил, как с ней быть. Она убила одного из нас, чтобы оправдаться.

Кейлев скривился, начал протискиваться сквозь толпу, стоявшую на берегу, на ходу нащупывая рукоять меча. Ислейв, идущий следом, поднажал, раздвигая плечом толпу. Обогнал отца…

Но когда они добрались до тех, кого вели под охраной, то натолкнулись на Свейна.

— В сторону, — громко бросил тот. — Вернется ярл, пусть он и разбирается.

— Ярлу не понравится, что его жену бесчестят прилюдно, — рявкнул Кейлев.

— Он сам разберется, — хмуро сказал Свейн. — Посадим их пока что под замок. Посидят, остынут. А там и ярл вернется…

Тут к ним протолкался Торвальд, за которым шел Гейрульф.

— Я поставил стражу вокруг бабы, что лежит у ворот, — крикнул Торвальд. — Гейрульф угодил ей дротиком в спину. Если она и впрямь колдунья… то дело темное. Я к ней близко не подходил, на всякий случай. Так, издалека посмотрел. Лежит, не шевелится. Людей я поставил в сорока шагах, с нескольких сторон. Приказал никого не пускать. Что будем делать? Скоро стемнеет, людей надо уводить со двора…

— Ярл приедет, разберется, — уже не так уверенно сказал Свейн. Крикнул, отворачиваясь: — Ларс, веди их всех в одну из овчарен. И поставь человек десять, охранять. Но пусть наши стоят внутри. Ночь близко.

— Мы не будем с вами драться, — заорал в ответ Свальд. — Мы с вами вместе сражались — и не поднимем оружие против вас. Мы хотели лишь поймать убийцу Мерда.

— Если колдунья все-таки жива, то может замерзнуть, пока там валяется, — угрюмо заметил Кейлев, когда Свейн снова повернулся к нему. — И тогда ярлу будет не с кем разбираться. Баба должна дожить до возвращенья ярла. Чтобы ответить за все. Ярл Харальд сумеет выпытать у нее правду…

— А вдруг она опять кого-нибудь заколдует, — встрял вдруг Гейрульф в разговор хирдманов. — Я-то помню, как Бъерн убежал от ворот — молча, никому ничего не сказав. Словно его под зад пнули. А следом за ним и другие. Это колдовство… Хольгрена тоже наверняка околдовали — перед смертью. Вспомните, никто из тех, кто погиб, даже не крикнул, когда колдун до них ночью добрался.

Хирдманы молча переглянулись.

— Я пойду, — сказал наконец Кейлев. — Посмотрю, жива ли. Оттащу куда-нибудь, если дышит. Я свою жизнь прожил. И прожил хорошо, честно. Если вдруг начну вести себя недостойно…

Он посмотрел на сына, стоявшего рядом.

— Ислейв, ты меня остановишь. Болли тоже передай мои слова.

Сын скривился, но кивнул.

— Отправьте лучше к колдунье жену ярла, — бухнул вдруг Гейрульф. — На нее колдовство сестры не действует. Раз она сама о нем кричала — значит, ее оно не берет. Уж не знаю, правда ли то, о чем кричали тут Свальд и Убби — но их убить она не просила. Только сестру.

Хирдманы снова переглянулись.

— Это разумно, — заявил вдруг Свейн. — Если она, конечно, сможет идти. Кейлев, ты что скажешь? Она твоя дочь. Тебе и решать.

Кейлев одно мгновенье размышлял, морщась под ледяным ветром.

Если ведьма умрет, подумал он безрадостно, то ярлу не у кого будет узнать правду. Если правда то, что рассказала Сванхильд, то выходит, что на нее колдовство подействовало только в начале. А потом она пришла в себя. Видимо, есть в ней что-то…

Что-то, рассеивающее чары. Но он с самого начала знал, что принял в свой род не простую девку. Даже гордился этим втайне.

Опять же, вдруг она сумеет узнать что-то у своей сестры. Скажем, как снять морок, который наложили на Свальда и остальных. И тогда те заговорят по-другому…

И позор с его семьи будет снят. Потому что слова Свальда — это позор.

— Я спрошу ее, — сказал наконец Кейлев. — Но если она не захочет, пойду сам.

— Вот и порешили, — торопливо бросил Свейн. — Иди, Кейлев. Скоро стемнеет. А там, глядишь, и ярл вернется.

Похлебка обжигала губы — но согревала нутро. Забава съела все. А потом вдруг заплакала, словно у тела наконец-то появились силы на слезы. Тихо, беззвучно…

Гудню, склонившись над ней, подала полотенце.

— На вот, утрись. Все кончилось, Сванхильд. Даже случись что — утренний дар уже назначен, и Хааленсваге твое. Если что, будешь жить в своем доме. Думай об этом. И не хнычь.

Она не стала говорить о том, что неверной жене вряд ли позволят уйти живой, получив во владение более чем щедрый дар мужа. Решила — ни к чему. Вдруг все то, что сказала Сванхильд, и впрямь правда. И ярл сумеет это выяснить.

А потом, чуть погодя, вернулся Кейлев. Спросил, подойдя к кровати:

— Как ты, Сванхильд? Сможешь встать?

— Да куда ей вставать, — заметила Гудню.

Однако тут же смолкла под строгим взглядом свекра.

Забава утерлась полотенцем. Шмыгнула носом. Ноги, отходя от холода, ныли так, словно их кололи ножами…

Но она вспомнила, как сказал когда-то Харальд — "ты ранена, но ты идешь… не лежишь, не плачешь".

А она сейчас и лежит, и плачет.

— Я могу, — хрипло выдохнула Забава. Закашлялась, сказала, когда кашель прошел: — Правда, могу.

И добавила, помедлив:

— Куда надо идти… отец?

— К твоей сестре. — Кейлев на мгновенье отвел взгляд. — Она лежит у ворот, и мы не знаем, жива она или мертва. Если мертва, то надо до темноты оттащить ее за крепостную стену. А если жива, то будет лучше, если ярл сам поговорит с ней. Но на дворе, под снегом, она замерзнет.

Красава может быть жива, смутно подумала Забава.

И к ознобу, гулявшему у нее внутри, добавился холодок, порожденный страхом. Она вдруг поняла, что ни капли не сожалеет о своих словах, сказанных возле ворот — "убить моя сестра"…

Следом Забава, привстав с подушек, пробормотала:

— Я иду. Надо одеться…

— Мы сейчас принесем, — торопливо заявила Гудню. — Лежи пока.

Кейлев отступил назад. Сообщил, уже выходя:

— Я подожду за дверью.

Гудню выскочила следом за ним. Потом вернулась вместе с Тюрой. И обе несли в охапках одежду.

Забаву одевали в четыре руки. Того исподнего, в котором она выскочила из дома, уже не было. Тело прикрывали две свободные рубахи — принадлежавшие то ли Гудню, то ли Тюре. Одна из тонкого полотна, другая потолще, из шерсти. Похоже, ее переодели, пока она была в беспамятстве.

И теперь, откинув покрывала, жены братьев натягивали на Забаву одну одежку за другой. Чулки из плотной шерстяной ткани, жестковатые, теплые…

А следом — чьи-то мужские штаны.

— Новые, — сказала Гудню, отлавливая ногу Забавы, промахнувшуюся мимо штанов — и осторожно запихивая ее в штанину. — Тюра для Ислейва недавно сшила, но он их еще не одевал. В такую метель даже женщины под платье что-нибудь натягивают, когда из дома выходят. Ветер под подол задувает…

— Надо было взять штаны там, — слабо сказала Забава. И подсунула руки под рубаху, чтобы подтянуть надетое повыше — и завязать пояс. — В нашей опочивальне… из сундуков Харальда. Он разрешил. И одежду — тоже оттуда…

Гудню метнула на нее быстрый взгляд.

— В опочивальню ярла сейчас никто не войдет. Кейлев поставил там стражу. Чтобы ярл приехал — и сам во всем разобрался.

В чем разобрался-то, с дрожью подумала Забава. Ведь того, что задумала Красава, не случилось?

А потом она вспомнила о человеке, которого ударила секирой. Перед глазами тут же промелькнуло недоброе видение — вот лезвие падает, врубаясь в живое тело. Потом хруст, смачный, костяной…

И Забава спросила, боясь услышать ответ:

— Там… я там по человеку ударила. Топором. Он жив?

Гудню и Тюра, уже натягивавшие ей на ноги сапоги на меху, высокие, обвязанные кожаными шнурами, переглянулись. Затем Гудню сказала наставительно:

— Не по человеку, а человека. И не топором, а секирой. И он не жив, а мертв. Лежит там же. Но ты не бойся, Сванхильд. Вот увидишь, ярл Харальд во всем разберется.

И после этого Забава уже молчала.

На нее надели шерстяное платье, закутали в меховую безрукавку. Следом поставили на ноги, и она сморщилась от боли в ступнях. Но удержалась от стона.

Гудню накинула ей на плечи плащ, затянула пряжку. Тюра помогла натянуть варежки из овчины. И под конец, нахлобучив на ее голову меховую шапку, обвязала все сверху платком.

Теперь у Забавы торчали наружу лишь нос, глаза и немного щеки. И она самой себе напоминала капустный кочан.

— Потерпи немного, — негромко сказала Гудню, подхватывая ее под локоть. — Знаю, ты ноги обморозила… но мы их медвежьим нутряным салом обтерли. Ислейв понесет тебя на руках. Вернешься — и сразу в постель. Снова похлебку поешь. Потерпи, Сванхильд.

Забава кое-как дохромала до двери — а за порогом наткнулась на Кейлева с Ислейвом.

Приемный брат, не тратя время на слова, шагнул к ней, пригибаясь. Под животом у Забавы вдруг оказался бугор его плеча, покрытого меховым плащом, сама она взлетела вверх, чуть не стукнувшись затылком о потолок.

— Голову пригни, — прогудел Ислейв. — Сейчас через дверь вынесу.

И Забава покорно наклонилась.

Конечно, не дело так болтаться на мужском плече — но идти своими ногами сил не было. Ступни грызла боль, от теплых сапог и чулок становившаяся еще злее…

Вьюга, с посвистом гулявшая по двору, все не унималась. Смеркалось, снег под белесыми вихрями уже начали покрывать синие тени.