Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Первая большевистская Конституция

В комиссию ВЦИК по подготовке текста Конституции от большевиков были включены три человека, в том числе Свердлов, Сталин-Джугашвили и Стеклов-Нахамкис (76), два представителя от левых эсеров, один эсер-максималист и пятеро представителей наркоматов, в том числе Николай Бухарин, Мартын Лацис (437) и юрист Михаил Рейснер[146]. Наркоматы дали большевикам решительное преимущество в вопросах, которые принимались большинством голосов.

В апреле 1918 года голосовалась основа конституционного проекта. Эсеры-максималисты со своим проектом Трудовой Республики, исключавшим диктатуру пролетариата, не имели шансов на поддержку. Проект Рейснера (от «левых коммунистов») предполагал построение государства в виде федерации «трудовых коммун» (административных единиц), которые собирались в федерацию и делегировали своих представителей в Советы. Этот проект также не имел поддержки, поскольку выдвигал идею рыхлой государственности, противоречащей уже сложившемуся догмату большевиков о необходимости тотальной государственной и хозяйственной централизации. Авторами основных положений Конституции РСФСР стали Сталин и Свердлов, которые опирались на идею диктатуры пролетариата и национальнотерриториальный принцип федерации. В результате непродолжительных дискуссий была отвергнута идея иметь исполнительную власть в виде отделов ВЦИК. Напротив, эти отделы, дублирующие комиссариаты СНК, упразднялись, а ВЦИК превращался в подобие «предпарламента» при главенстве СНК в том числе и как законодателя. Окончательная доработка проекта к V Съезду Советов проводилась под руководством Ленина. Ни Сталин со Свердловым, ни Ленин, не обладали ни в малейшей степени навыками составления такого рода документов, и даже минимальными опытом законотворчества и юридической техники.

Доклад о проекте Конституции на Съезде было поручено сделать Стеклову-Нахамкису (76). Фактически проект не обсуждался. После подавления мятежа левых эсеров Съезд притих и никаких инициатив не проявлял – никто не выступал в прениях, никто не вносил поправок. По сути дела, Съезд не получил никакой информации даже о концепции Конституции, которая была для делегатов с мест совершенно незнакома и не могла быть ими понята – как сложный документ государственного права. В сложившихся условиях (подавление левоэсеровского мятежа) текст Конституции делегаты прочесть не могли. Более того, три добавления в текст были сделаны устно с трибуны при представлении проекта.

Представленный на Съезде проект не мог служить учредительным документом для государства, потому что Нахамкис прямо объявил, что это документ переходного периода, который определяется «борьбой с буржуазией и её агентами». Докладчик несколько раз подчеркнул: «проект, который вам предлагается, является проектом только для переходного момента. Он не представляет чего-либо постоянного, навсегда зафиксированного». Более того, не Съезд, а ВЦИК получал право внесения изменений в Конституцию – вплоть до переписывания её целиком. Таким образом, данный документ, подготовленный узкой группой лиц и нигде не обсуждавшийся, мог быть в любое время изменен также узкой группой лиц, имевшей узкопартийные, а не общегосударственные цели.

Конституция была предложена Съезду только для принятия за основу, а ВЦИК должен был её отредактировать и выпустить в окончательном варианте. Что означает: даже имитация воли активного «левого» меньшинства, существующего в народе, не предполагалась. Всё решали при закрытых дверях, объявляя не утвержденный представительным форумом документ в качестве учредительного.

Переходным моментом также объясняется наличие в Конституции положения о диктатуре пролетариата. Откуда следует, что государственность, объявляемая на территории прежде существовавшего государства и претендующая на верность всех проживающих здесь лиц и право владеть всеми богатствами прежнего государства, является несостоятельной, фиктивной, самозваной, нелегитимной. Диктатура не может учреждать государство, поскольку диктаторские полномочия, кому бы они ни принадлежали, в таком случае не имеют источника власти. Если бы государства на охваченных диктатурой территориях ранее не было, то учредительные функции диктатура может сформировать, чтобы в дальнейшем провозгласить легитимное правление – его принципы и законы. Большевистская диктатура (в реальности – не пролетариата, а партии) утверждала свои принципы и законы без всякого источника власти – на территории, где законная власть и право уже существовали сотни лет. Взамен того и другого, как провозгласил Нахамкис, следовало организовать «мощный аппарат» – аппарат насилия. Такой аппарат не предполагает разделения законодательной, исполнительной и судебной власти, объединяя их во всех своих институтах и называя это «демократическим централизмом». Такое положение создает нереформируемую систему, огражденную не только от изменений, но даже от мнений по поводу её возможной трансформации.

В Конституцию была в качестве первой главы включена Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, принятая ещё на III Съезде вне всякой легитимности. Теперь предполагалось при более широком представительстве утвердить национализацию земли и банков, установить рабочий контроль за производством и аннулировать царские займы и финансовые обязательства Временного правительства. Сюда же вошло положение о стремлении к миру без аннексий и контрибуций. Курьезным в этой части конституционного проекта выглядело присутствие положения об эксплуатируемом народе, который, как показала практика, так и остался под пятой эксплуататоров, которые лишь сменили социальный статус на партийный.

Нахамкис в своей речи ясно проговорил скрытый антигосударственный характер идеологии, заложенной в неоглашаемую публично цель захватившего власть большевизма: «Когда этот социалистический строй окончательно упрочится, когда коллективный труд свободного объединенного человечества создаст колоссальные производительные силы, тогда возможно будет установить и полный коммунизм и осуществить целиком тот принцип, к которому всегда тяготели симпатии угнетенных: “От каждого по способностям и каждому по потребностям”. Тогда возможно будет осуществить и политическую сторону нашего коммунистического идеала – устранить из общественной жизни всякий элемент властвования, принуждения и угнетения, т.-е. государствования». Вполне откровенно в этих словах народам России обещается не только обязательное для любого государства властвование и принуждение, но и угнетение.

В представлении смысла первой главы Конституции Нахамкис не постеснялся назвать её отчасти устарелым документом, но всё же сохранившим в главном своё значение. Таким образом, первая глава вообще не предусматривалась для реализации, оставшись, скорее, преамбулой, чем источником права.

Структура власти сложилась так, как она была затеяна инициаторами создания всероссийской структуры Советов изначально: постоянным органом народного представительства был ВЦИК, который должен был собирать Съезд не реже двух раз в год. Делегаты на Съезд попадали не прямым голосованием, а делегированием от губернских съездов, которые состояли из делегатов уездных съездов, а те в свою очередь – волостных. Разумеется, эта схема была принята как средство отсева неугодных. Кроме того, ни о какой всенародности речи не было. Советы оставались произвольно созданными органами, самозвано сформированными без всяких выборов. Число делегатов на каждом этапе соотносилось с численностью населения данной территории, но не опиралось на голоса этого населения. Местного представительства даже у Советов не было никакого: формировались только крошечные по численности исполкомы волостей, уездов и губерний. Даже в зародыше на этих уровнях никакой народной власти не предусматривалось. Никаких «избирателей» Советов не предусматривалось, хотя слово такое употреблялось в отношении жителей городов. Советы могли обходиться без граждан, хотя формально могли проводить какие-либо собрания при изменении состава местных Советов (городских и сельских).

Территориальное устройство РСФСР – федерация не потому, что для этого имелись какие-то предпосылки. Федерализм стал неотъемлемой частью большевистской диктатуры, поскольку идея мировой революции предполагала, с одной стороны, расчленение государств под предлогом «самоопределения», а с другой – присоединение, федерирование с теми территориями, которые будут так же рушить свою государственность и присоединяться к большевистскому проекту. Нахамкис сказал об этом без обиняков: весь расчет большевистской политики в создании европейской, а потом и мировой советской федерации. Таким образом, большевистский федерализм был не средством воссоединения некогда единого государства с сохранением политической субъектности федерированных территорий, а способом расчленения унитарного государства с целью демонстрации принципа самоопределения и приглашения в федерацию тех режимов, которые появятся в результате краха государственности. Это форма декларации большевистской диктатурой идеи мирового господства.

При установлении на V Съезде Советов партийной большевистской диктатуры местные Советы быстро были очищены даже от лояльных к власти представителей других партий. Эта кампания началась задолго до Съезда, когда ВЦИК силами большевиков и левых эсеров изгнал из своих рядов представителей меньшевиков и правых эсеров – несмотря на то, что они были избраны решением предыдущего Съезда. Соответственно, на места пошли директивы устранения из Советов представителей этих партий. После мятежа левых эсеров их роль в Советах быстро свелась к ничтожной.

Советы были созданы как ширма для большевистской диктатуры, лишь имитирующая народное представительство, но таковым не являющаяся. Введенные в более поздние времена всенародные выборы вплоть до 1989 года оставались безальтернативными – избирателям предлагалось «выбрать» из одного кандидата, который либо прямо представлялся как выдвиженец компартии, либо был формально беспартийным – демонстрирующим «нерушимый союз коммунистов и беспартийных». Диктатура партии, вплоть до введенных Горбачёвым новшеств, предполагала на всех советских съездах имитацию обсуждений, которые всегда поддерживали политику партии и правительства. Голосования были единогласными на всех уровнях. Всюду и везде правили только исполкомы, находящиеся под контролем компартии. Освобожденных депутатов, которые повседневно занимались бы делами своих избирателей, не существовало. Даже Верховный Совет СССР (аналог ВЦИК) собирался только два раза в год на недельные сессии. Хотя послевоенные советские Конституции перешли от понимания государства как диктатуры пролетариата к всенародной государственности, в них указывалась особая роль компартии – «руководящая и направляющая роль» (знаменитая 6‐я статья). Разрушение СССР и образование РФ ничего не изменили по существу. Слой партийно-хозяйственной номенклатуры образовался заново меньше, чем за десятилетие, а Конституция перестала быть источником права. Последнее объясняет, почему в ней не сказано о роли партии: само конституционное право в РФ исчезло, управление перешло в «ручной» режим и беспрерывные закулисные сделки по дележу сфер влияния, министерских портфелей, а главное – государственной собственности и средств бюджета. В этом смысле большевистская практика сохранилась: народ трудился на благо узкой группы лиц, которые занимались исключительно закулисной политикой, а в публичной сфере оставались только пропагандистские штампы и репрессии против любого инакомыслия.