Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Зиновьеву ответил эсер Владимир Алексеевский [74]: «С каких это пор, спрашивает тов. Зиновьев, требование немедленной социалистической революции есть азартная игра? Я отвечаю вам, товарищи, что с тех пор, когда на место социализма утопического, который считал во всякое время, во всякий момент возможным осуществление программы социализма, встал социализм научный, – с этого момента требование сразу и немедленно социальной революции, вне времени и пространства, стало азартной игрой». Им же в жесткой форме выдвинут тезис: гибель армии означает гибель революции. Обращаясь к большевикам, он сказал: толпы дезертиров говорят вашими аргументами, цитируют ваши слова. Между тем, армия в лице своих представителей на съездах уже нашла общий язык.

Дан (88) подвел итог предложениям большевиков: «Что предлагалось тов. Лениным в смысле изменения политики Временного Правительства? Вы помните эти меры: надо опубликовать прибыли, арестовать несколько десятков капиталистов, объявить капиталистов всего мира разбойниками и заключить всеобщий мир без аннексий необычайно простым способом: отделив от России все её части, которые когда-то, со времени Гостомысла, были к России присоединены. Это называется миром без аннексий». Действительно, в краткой форме большевистская программа выхода из войны и государственного строительства выглядит смехотворно.

Каменев объявляет, что Церетели ошибся, когда утверждал, что большевики за сепаратный мир: «нельзя окончить эту войну отказом солдат только одной стороны от продолжения войны, простым прекращением военных действий одной из воюющих сторон»; «сепаратный мир не входит вообще в план наших действий, как пролетарской партии»; «мы, которые ставим нашу ставку только на развитие пролетарской революции во всём мире, мы не имеем перед собой перспективы ни полюбовного соглашения с западноевропейским империализмом, ни полюбовного соглашения с германским генеральным штабом». Мы теперь знаем, что у большевиков были совсем другие планы. И на это указывает сам Каменев, выступая против предполагаемого наступления, поскольку это будет «удушением революции».

Каменев говорит, что воззваниям о мире предыдущего правительства пролетарии Европы не могли поверить, потому что на постах министров были «империалистические насильники». Коалиционное правительство положение только ухудшило, «потому что, если вы против сепаратного мира, тем паче вы должны быть против того, что от вашего имени производятся сепаратные аннексии. Я спрашиваю, где протест Совета Р. и С. Д. против аннексии Албании, где протест против того, что имя русской революционной демократии использовано для насилия против Греции?»; «три месяца русской революции ни на каплю не ослабили грабительской политики, политики России в Персии». Кроме того, правительством созданы конфликты ещё и с Финляндией и Украиной. В чём были предложения большевиков по этому вопросу, осталось неясным, потому что председательствующий на Съезде начал строго следить за регламентом. Но из контекста можно понять, что предложение Каменева – поддержка сепаратизма и критика союзных государств, позволяющих себе во время войны недемократические действия в отношении других государств.

Симптоматичным стало выступление «межрайонца» Рязанова [75] в защиту дезертиров. Оратор прочитал выдержки из приказов Керенского о дезертирах, которые объявляли, что не вернувшиеся в части дезертиры будут лишены избирательных прав на выборах в Учредительное собрание, а также прав на получение земли при земельной реформе. Более того: «Семьи означенных лиц лишить до возвращения последних в свои части права на получение пайка». Поддерживая этот тезис, Съезд разразился бурными аплодисментами – в пику оратору, а голос с места провозгласил: «Это решение армейского съезда тоже». Рязанов пытается вывернуться из неловкого положения: говорит о «гражданском дезертирстве», которое готовит контрреволюцию. И всё же он предлагает не делать из дезертирства особое преступление и не лишать за это избирательных прав. Оказалось, что за это проголосовала вся фракция «межрайонцев». Впоследствии Рязанову ответил фронтовик Виленкин [76]: «дезертиры не особый класс, не политическая партия, не общественная группа, не особенная порода людей, а это люди, которые по слабости, по малодушию или по трусости, или потому, что никто не запрещает, перелагают тяжелую ношу общественного бедствия, – участие в ужасной войне, – на плечи других, таких же усталых, но на плечи людей, которые не решаются уйти со своего поста».

Большевик Николай Крыленко (95) формально представлял фронт, но его речь была целиком посвящена тому, как лучше разрушать армию. Хотя он справедливо упрекал военного министра Керенского за то, что тот ничего не сказал в своей речи о положении в армии, но Крыленко интересовала «демократизация армии» – универсальный механизм её разрешения. Он был возмущен, что где-то существует куриальная и четырехстепенная система выборов в армейские комитеты, а где-то они создаются на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. В конце концов, всё было отдано на усмотрение командующих армий, а те уклонялись от какого-либо влияния на выборы и говорили: делайте, что хотите.

Крыленко был возмущен, что дисциплинарные суды не могут обходиться без офицеров. Как будто только солдаты должны решать, как наказывать за дисциплинарные проступки, а армейского устава уже не существует. Он был возмущен, что генерала Гурко [77], возражавшего против «мира без аннексий и контрибуций» не выгнали из армии, а оставили начальником дивизии. А лучше было бы разжаловать его в младшие офицеры и оставить на потеху проходимцам, вроде самого Крыленко, – так он считал. И прямо объявлял, что за Гурко солдаты в бой не пойдут. Также он был возмущен, что какого-то старого полковника отправили в резерв за отказ исполнять приказ начальника дивизии. Неисполнение приказов Крыленко, следует полагать, считал нормой.

И он снова возмущался, что арестованные им за пение «Боже Царя храни!» офицеры были также отправлены в резерв, а не… Видимо, Крыленко хотел бы их расстрелять, чем потом занимался с большим размахом. Крайне раздраженно он высказался о назначении в армию жандармских офицеров, что было вполне логично при дефиците офицерского состава и при ликвидации жандармской службы. Этим офицерам Крыленко обещал пулю в спину от солдат. Нет, полками должны были командовать такие недоучившиеся недоофицеры, как Крыленко! И он дождался своего часа – даже некоторое время побыл Верховным Главнокомандующим.

Что верно подметил Крыленко, так это полный провал снабжения армии, начавшийся с приходом «демократии». Из 900 обследованных им солдат 700 оказались без сапог. Впрочем, этот выдвиженец большевиков легко мог и соврать.

Фактически Крыленко призвал к арестам и убийствам офицеров. И его следовало прямо в зале Съезда арестовать и по законам военного времени расстрелять как предателя и саботажника. Но разруха в армии и государстве предполагала продолжать с ним дискуссии. После которых расстреливали уже они.

Крыленко получил ответ от представителя комитета 12‐й армии Ивана Захватаева (93), который сказал, что Керенский за месяц пребывания в должности военного министра как раз сделал очень много – «Он дал армии уверенность, что она не будет брошена в авантюру». Что касается устранения каких-то офицеров, то в 12‐й армии таких проблем нет. При серьезной постановке вопроса, он разрешается путем обсуждения с армейским руководством. Тем не менее целью реформы армии и этот представитель считал демократизацию снизу доверху. С заменой командующих проблем нет, а вот штабы, считал Захватаев, должны быть поставлены под контроль революционно-демократических организаций.

Также над Крыленко в своём выступлении посмеялся и Виленкин (169), сказавший, что ему жаль армию, которая не смогла выбрать свой комитет. Он поддержал решения о расформировании частей, отказывавшихся идти в окопы на смену. И рассказал о своём опыте. Оказывается, отказ идти в окопы происходит из уверенности, что войне конец, и что вот-вот будет заключен сепаратный мир. И только когда солдатам открывают глаза на то, что такой мир невозможен, а на фронте не менее уставшие части, они готовы идти в окопы – кроме нестроевых ратников, которые только что появились на фронте.

Минский санитар Фишгендлер (161) страстно вступился за Керенского, объявив, что его вступление в министерство «сыграло огромную роль во внесении порядка и организации армии». «Появление тов. Керенского, который в первые дни подписал декларацию прав солдата, по отношению к которой тов. Гучков сказал, что скорее даст отрезать руку, чем подпишет эту декларацию, было первым решительным шагом в деле демократизации армии». Организаторам самочинных структур он пригрозил: мы «не дадим вносить дезорганизацию и анархию всем безответственным лицам, которые думают, что проведением своих сектантских и кружковых интересов сумеют служить делу революции». При этом он отверг обвинение в адрес большевиков в том, что они содействовали дезертирству или призывали к дезертирству. Дезертиры вообще, как сказал оратор, «находящиеся вне стихии революционной демократии», и поэтому легко поддаются воздействию контрреволюционной демократии. Что касается большевиков, то их вина не в пропаганде дезертирства, а в том, что они никогда не помогали в борьбе с дезертирством. Между тем, армии нужен порядок – «чтобы это была не банда, не сброд ничем не спаянных людей, а вполне сознательная соединенная воедино армия».

Все эти отрывочные суждения, которые предваряли переход к соответствующему вопросу повестки дня, в общем и целом представили основные позиции оппонентов, но системно они были изложены в докладах.

Общую осторожную позицию по отношению к войне и возможным мирным инициативам осветил Дан, многословно пересказывая уже многократно сказанное. Он связывал возможность пресловутого сепаратного мира фактически с капитуляцией: «Сепаратный мир, с нашей точки зрения, не может разрешить тех задач, разрешение которых необходимо для свободного развития русской революции. Этот мир при сложившихся международных отношениях неизбежно отдал бы Россию в длительную кабалу мирового империализма».

Риторику о «свободном развитии русской революции» надо признать ситуативной: она просто касалась интересов страны, государства, народа. Это теперь мы можем сказать, что «развитие революции» привело как раз к краху всего порядка жизни и отдало страну в руки отъявленным негодяям. А тогда революция казалось путем к свободе и достоинству человека. Наивные люди, казалось бы, видели, какой ужас им уготован «слева» – от большевиков, но почему-то признавали их частью своего социалистического сообщества.

Дан критиковал идею «сепаратной войны», которая также исходила от большевиков, полагавших, что отказ от каких-либо союзнических обязательств и полное изгнание капиталистов из правительства тут же изменит характер войны, сделает её революционной и приведет на её сторону массы обездоленных по всему миру. Дан поймал большевиков на лжи: идея сепаратной войны – это просто прелюдия к сепаратному миру, который иначе как изменой в ту пору никто не называл. Кроме того, идея представлена как абсурдная: она тут же лишает Россию всякой помощи извне. И она ничуть не создает средств для решения проблем демократизации или чего-либо ещё, что задумывают социалисты. Прогрессивных войн не бывает в принципе. Кроме того, коль скоро война мировая, то узконациональными средствами она не может быть преодолена. России приходится лавировать в продвижении мирных инициатив, ожидая, что к революционному действию подтянутся трудящиеся других воюющих стран.