Жена Берсерка

— Нам надо поговорить, Сванхильд. О твоей сестре. Слушай и не перебивай.

Ее плечи под его ладонями напряглись.

— Кресив вернулась не такой, какой была, — медленно проговорил Харальд. — Это хорошо, что ты знаешь о колдуне. Думаю, Кресив, когда я отправил ее к новому хозяину, встретилась где-то с этим колдуном. Кресив говорит по-нашему — хоть ее никто и не учил.

Синие глаза расширились.

— Кресив хочет подобраться ко мне, — продолжил он. — И я ей это позволю. Немного, но не до конца. Нет, я не приведу ее в свою…

Харальд вдруг осознал, что до сих пор называет эту опочивальню своей. И только своей. Быстро поправился:

— В нашу опочивальню она не войдет. И я не лягу с ней в постель. Но мне нужно понять, что в ней сидит. Отчего Кресив изменилась. Понимаешь?

— Понимаю, — отозвалась Сванхильд горестным шепотом.

— Ты не должна думать о том, о чем думаешь сейчас, — негромко сказал он.

И сжал ее плечи. Крепко, может, и до боли — но она даже не вздрогнула. Только посмотрела тоскующе.

Как же так, думала Забава. Опять Красава. И Харальд хочет с ней…

Ее вдруг затошнило. Она сглотнула, пробормотала:

— А если колдовство, что на ней, на тебя, как это… перепрыгнет? Может?

И это может произойти, молча признал ее правоту Харальд. Все может случиться — поэтому и нужно сейчас устроить эту возню с Кресив. Чтобы понять, на что способны боги.

Сегодня изменилась темноволосая, и он, пусть и с подсказки Сванхильд, но что-то сообразил. Что, если завтра изменится один из его хирдманов? Или даже сама Сванхильд?

— Не бойся за меня, — объявил он с уверенностью, которой не чувствовал. — Я сын Ермунгарда. Вряд ли меня берет чужое колдовство. А вот тебя — может. Скажи, Сванхильд… тебе приходилось болеть?

Золотистые брови взмыли вверх.

— Болеть? Кашлять?

Нет, кашель тут не подойдет, решил Харальда. Его еще надо суметь изобразить. И ночью, и днем. Нужно что-то более простое. Нечто такое, чего не определишь с первого взгляда.

— Живот, — объявил Харальд. — Этой ночью, когда я уйду, ты объявишь своей рабыне, что у тебя болит живот. Потом, завтра утром, я вернусь, и скажу, что тебе делать и говорить дальше. Но помни — то, что я сказал сейчас, твоя рабыня знать не должна. Ни она, ни стражники, ни кто-то другой. Никому ни слова. Обещаешь мне это, Сванхильд?

Она кивнула, но в синих глазах все равно плескалась тоска. И страх. Пробормотала вдруг:

— Слово жены ярла…

Харальд улыбнулся. Хоть радоваться пока было нечему.

И, перевернувшись, улегся на нее. Поцеловал, прикусывая мягкие губы — чуть дрогнувшие, податливые. Подумал, ощутив, как жаркой волной накатило желание — давно я этим не занимался. Два дня, три? Уже и не вспомнишь…

А потом перекатился к краю кровати, по дороге подхватывая с покрывала миску и баклагу, едва не опрокинувшуюся от его движения. В два шага переправил все на сундук. Торопливо начал скидывать одежду, не оглядываясь на Сванхильд. Которая тоже — Харальд это слышал — вскочила с кровати.

Он двинулся к ней, уже обнаженный. Шагал тяжело, ощущая, как прогибаются половицы под его босыми ступнями. Сванхильд, пока он шел, стянула с себя платье. Взялась за подол рубахи…

Не успела. Харальд сделал последний шаг.

Руки Харальда обхватили ее стальными обручами. Вздернули над полом.

Забава уставилась на него сверху вниз. Коленями наткнулась на вздыбленное мужское копье — и услышала, как он просит:

— Поцелуй. Сама.

Она поспешно обхватила ладонями запавшие, с выпирающими скулами и желваками, щеки. Потянулась к нему.

И не знай зачем, сначала попробовала на вкус нижнюю губу. Твердую, сухую, с царапающими корочками. Коснулась ее языком, запоминая вкус.

Солоноватый. С похмельной горчинкой эля.

Губы Харальда — Забава это не увидела, а ощутила — растянулись в подобие улыбки. Одна из его ладоней скользнула вверх, надавила на затылок.

И рот ее оказался смят его ртом, жадным и безжалостным. Целовал Харальд как всегда — как будто душу хотел из нее вытянуть.

Он оторвался от нее только тогда, когда уложил на постель. Рывком задрал подол, быстро погладил ноги — и раздвинул ей колени.

Серебро горело под веками, истончившиеся губы чуть разошлись — намеком на оскал. Щекотно прошлись по лицу Забавы косицы, когда Харальд улегся сверху.

Он не ласкал, и Забава понимала, почему — устал. Но мягкое, смутное удовольствие бродило по телу, пока его мужское копье вдавливалось в нее.

И рывок шел за рывком, точно волной ее качало. И дыхание Харальда обжигало лоб. Тело, тяжелое, словно каменное, прогревало жарким теплом сквозь рубаху, задранную до пояса.

Мягкий трепет нарождался в животе под скольжением его плоти. Дрожью отдавался в раздвинутых коленях…

Красава сидела на краешке нар — тех самых, на которых спала три ночи назад. Молча ждала, что же будет дальше.

А потом в рабский дом вошла Неждана. И Красава, поднимаясь с нар, подумала с легким спокойствием, к которому уже привыкла за последние два дня — вот и ладно.

И ежу понятно, что девка нынче прислуживает гадине Забавке. Потому и явилась днем в рабский дом днем, хотя остальные рабыни сейчас хлопочут по хозяйству. Видно, Харальд, как только приехал, тварь Нежданку отослал. А сам…

А сам сейчас с разлучницей Забавкой милуется. Сокол ясный. Ей предназначенный. Стервой-сестрой отбитый.

Ее обожгло привычной ненавистью, но почти тут же над ухом словно кто-то вздохнул.

Красава не обратила на это внимания, однако мысли снова потекли спокойные, ровные.

Сейчас. Вот сейчас. Еще немного. Рабский дом почти пустой. А даже если кто их и увидит — ничего не заподозрит. Главное, разговаривать тихо, без крика…

Она дождалась, пока Неждана подойдет к ней. Сказала на родном наречии, пропуская девку мимо себя — приветливо, по-доброму:

— Постой-ка, Неждана…

И та застыла.

Так оно и должно быть, довольно подумала Красава, глядя на враз окаменевшую Неждану. Приказала:

— Ну-ка, давай рассказывай, что делается промежду Харальдом и моей сестрой…

Две рабыни, прислуживавшие нартвежкам в женском доме и отпущенные до обеда за ненадобностью, посмотрели из своего угла на двух славянок.

Но ничего такого не увидели — и отвернулись. Подумаешь, разговаривают две бабы…

Хмурое небо над Йорингардом быстро темнело. Где-то над морем, за пологом серых туч, догорал закат. Синие тени вокруг домов поместья густели, наливаясь чернотой…

Неждана шла к хозяйскому дому, прислушиваясь к хрусту снега под ногами. Шла и пыталась вспомнить.

Сегодня что-то случилось. Да такое, что по хребту до сих пор зябкие мурашки ползали.

Но что именно, Неждана вспомнить не могла. Знала одно — что-то было.

Вроде бы день прошел хорошо. Она вернулась в рабский дом, подремала, сходила на кухню, поела. Потом сбегала в баню. В ту самую, куда нартвеги избегали заходить.

Краем уха Неждана слышала, что там отравилась какая-то девка. Из местных, дочка прежнего хозяина Йорингарда. И кому-то из нартвегов уже один раз вроде привиделась белая тень в углу. С тех пор они туда — ни ногой.

Но Неждана помершей нартвежки не боялась. Живых надо бояться, они пострашней мертвых будут. Так что она помылась и постиралась, заложив на двери щеколду. И ее никто не потревожил. Правда, побыла она там недолго. Все делала в спешке, водой окатилась чуть теплой — но зато у огня.

И все же в этот день произошло еще что-то. А что именно, она вспомнить не могла.

Только в памяти как заноза сидела — было что-то, было…

Занятая этими мыслями, Неждана даже не заметила, что по двору наперерез ей идет, почти бежит нартвег.

А когда налетела на него, не успела увернуться от руки, сжавшейся на плече.

— Вот ты и опять сама ко мне подошла, — довольно заявил тот самый мужик — хозяйский брат. — Да ты, похоже, за мной бегаешь.

— Не до тебя мне сейчас, — мрачно сказала Неждана. — К хозяйке иду… пусти.

Она дернулась, пытаясь вырваться из жестких пальцев. Плечо высвободила — но складки шерстяного плаща так и остались у него в горсти.

Людей вокруг не было, крепость как вымерла. Даже стража, караулившая вход на хозяйскую половину, стояла теперь внутри, за дверью…

— Хватит брыкаться, — сказал нартвег. И, оглянувшись, притянул ее к себе — резко выпустив одежду и ухватив уже за локти. — Глупые слова, сказанные в прошлый раз, я тебе прощаю. Как только эти смерти кончатся — увидимся. И тогда непослушания я не потерплю.

Он притянул Неждану к себе еще ближе, так что она уткнулась подбородком в косматую шкуру на плаще.

Вот только ей и впрямь было не до него. И она, даже не задумываясь над тем, что говорит, бросила:

— Мужик ты вроде взрослый, но ума как у ребенка. В крепости люди мрут, вот-вот стемнеет — а ты за бабой гоняешься. Совсем смерти не боишься?

Хозяйский брат тут же сжал Неждану так, что она задохнулась. Сказал угрожающе:

— Забываешься, рабское мясо. Я таких слов и от свободной женщины не потерпел бы.

— Да свободная тебе такого и не скажет, — выдохнула Неждана. — Себя побережет…

И все, что она носила внутри долгие шесть лет рабства, вдруг всплыло — и затопило черной волной. Полной ненависти, злых воспоминаний — и осознания того, что проживет всю жизнь, а потом и умрет рабыней, чужой вещью в чужом краю…

— А мне терять нечего… — почти прохрипела Неждана, уставившись в бледно-голубые глаза. — Сегодня жива, завтра мертва. Не ты, так другой найдется… бей. И тебе легче, и мне смерти не ждать.

На эти слова ушел почти весь воздух, который оставался в груди. Новый вдохнуть было некуда, чужие руки придавили ребра до острой боли…

И вдруг разжались.

— Я женщин не убиваю, — проворчал нартвег, снова сграбастав ткань ее плаща — чтобы не убежала. — Они для другого годны… зачем зря добро переводить?

Неждана с хриплым звуком втянула в себя воздух. Вдохнула раза два, потом уронила с издевкой:

— Бережливый ты. Сразу видно хозяйского брата.

И замолчала. Налетевшая волна ненависти схлынула, оставив после себя легкий, почти судорожный озноб страха. Неждана уже ругала себя на все корки — но нартвег неожиданно заявил:

— Я и сам хозяин. У меня тоже есть рабы… и рабыни есть. Живут хорошо.

К чему он это сказал, было неясно, и Неждана сморгнула выступившие на глазах слезы. Молчала, теперь уже испуганно.

Нартвег, не отпуская ее плаща, деловито спросил:

— Значит, идешь к жене брата? Ей теперь служишь?

Неждана кивнула, с тоской глядя на него.

— Это хорошо, — довольно сказал хозяйский брат. — Выходит, теперь будем часто видеться. Ступай. И в другой раз не бегай по крепости так поздно. Иначе снова подстерегу.

Его рука выпустила плащ Нежданы — и охально прогулялась по груди. Потом нартвег нагло улыбнулся, махнул рукой, указывая на хозяйскую половину. Уставился на нее строго.

И Неждана, даже не веря своей удаче — выпустил, слова неразумные простил, даже затрещину не дал, — побежала к хозяйке. Только у двери главного дома обернулась.

В сгущавшихся сумерках виден был силуэт нартвега, по-прежнему стоявшего там, где он на нее наткнулся. Смотрит, куда она пошла?

Неждана влетела в проход между опочивальнями, где стояли стражники, караулившие хозяйскую половину. Протиснулась мимо них, прижавшись к стеночке.