Волшебный магазин

Первый дом

Сделали первый опыт – пожить вместе. Сняли квартиру в высоком доме – их окна выходили прямо на поле ипподрома. Саша стал звать Тусю Анной Карениной. Потом просто Анькой. Прилипло ненадолго.

Высунувшись в окно, они следили за забегами и делали свои ставки. Анька постоянно проигрывала. Она знала за собой это свойство – ни в карты, ни в лотерею, никогда ни в чем ей не везло. Везло в целом.

Утром ехала к детям, которые оставались с нянькой. Отправляла их в школу, младшего в детский сад на пятидневку. Сурово, конечно. Потом бежала к ипподрому. Потом опять к детям. Обед. Уроки. Потом к ипподрому.

Такие забеги изматывали очень, но впереди туманно светило лето.

День рождения Туся отпраздновала с Сашей и своим братом Колей.

Оба ехали на одном троллейбусе из центра, вышли на одной остановке и пошли в одну сторону. Саша заподозрил: брат или нет. Тот близоруко озирался и сверял по бумажке адрес. Попробуй не заподозри!

Вошли в лифт, и там Саша раскололся. Брат Коля был потрясен.

Посмотрели забег лошадей. Саша поставил на жокея в красном жилете. Брат Коля ничего не поставил – он по слепоте не разбирал цвета. Туся – на ярко-желтый камзол.

Выиграл Саша. Туся его поцеловала.

Ох, везучий был, но и работал как проклятый.

Душа у него болела за своих, преданных и брошенных на произвол судьбы. За сына, который отказался с ним общаться. Уехал в Тарту учиться на географа. За жену, ни в чем не виноватую.

Туся предприняла решительный шаг – пошла в женскую консультацию и попросила вынуть спираль. Тогда это был единственный способ избежать беременности, женщины объясняли так: матка думает, что она беременна и не принимает новых сперматозоидов. Именно это Туське не нравилось. Пусть не думает.

Детей было уже трое, но хотелось своего, общего, и лучше девочку. Саша тоже хотел девочку, прямо так и говорил: «Очень мне доченька нужна, Оленька».

Перед дачным сезоном Туся увезла детей в Коктебель – муж должен был сменить ее через полсрока. Саша одиноко домучивался у ипподрома, больше не интересуясь забегами. Жить было трудно, и надо было что-то решать – при категорическом отсутствии денег.

Туся тоже тосковала в Коктебеле – вода была холодная, дети не боялись, а она не хотела купаться. Ни разу не окунулась.

Общаться было особенно не с кем. Что делали? Собирали камни!

Здесь отдыхала знакомая редакторша с киностудии с внуком. Рассказывала, как приезжала в Коктебель девочкой с родителями и они общались с Волошиным. А потом хоронили. Тусю потрясло, что перед ней человек, который знал живого Волошина. Это в голове не помещалось.

Они все поднялись на гору к могиле Волошина. Дети и там собирали камушки. А Туся просто постояла. Она вспомнила, что Саша просил сходить в музей и передать от него привет хранителю. Пошла. Отыскала. Ей очень хотелось с этим Володей-хранителем поговорить о Волошине и о Саше. О Саше больше. Но в музее был ремонт. Ей с трудом удалось повидать этого Володю. И тот довольно равнодушно сказал спасибо и ушел ругаться с прорабом, который, как всегда, не понимал простых вещей.

Туся ушла. Еле дождалась приезда своей смены.

Это было на вокзале – приезд и отъезд. Дети и муж очень трогательно помахали ей вслед, и соседка по купе, с виду хиппи с большим рюкзаком, набитым камнями, умилилась: какая хорошая семья, какой муж, какие дети! Туся молча согласилась.

Хиппи взяла на себя инициативу и рассказывала свою жизнь до самой Москвы. Пропагандировала женскую свободу, восторгалась независимостью американок, которые борются за равенство во всем: и в оплате работы, и в выборе партнера, и при этом завидовала тихим семейным радостям. Тусю никогда не волновали принципы оплаты, потому что ей платили или не платили совершенно так же, как и мужчинам. А уж в выборе партнера она не собиралась ни с кем советоваться. Тихие семейные радости у нее тоже были. Она не видела смысла перебивать болтливую хиппи.

В Москве на платформе стоял Саша – такой дорогой, такой любимый, такой счастливый. Туся бросилась к нему и крепко прижалась животом, в котором уже жила Оленька.

Хиппи, обалдев, смотрела на эту встречу. У нее рушились моральные устои. И она поняла, что обманулась в этой семейной идиллии. И лучше продолжать хипповать и никому не завидовать. Она подняла свой неподъемный рюкзак с коктебельскими камнями и побрела к метро.