Волшебный магазин

И не стал настаивать на ответе. Хотя зять ответил:

– Спрячусь, когда за мной придут.

Посмеялись.

Вдруг услышали голос своего барабанщика:

– Так вот где все спрятано.

Переглянулись, отец сказал:

– Ну конечно, Игорек, мы здесь спрятались, а ты нас нашел. Хороший мальчик.

Пока хороший мальчик строил какую-то фразу, вылезли из камеры, и отец увел сына подальше, предлагая перенести прятки во двор. Игорек убежал прятаться в сарай, а отец стал изображать, как долго он ищет и как здорово спрятался его сорокалетний мальчик.

Когда умер отец, Ирка перевезла мать с Игорьком в новый дом. Мать согласилась. Тут всё было удобно и не надо думать о мелких бытовых проблемах.

А их квартиру продали, и это был хороший вклад в новостройку.

Игорьку нашли дело – он стал у них дворником. Ему очень нравилось чистить двор от осенних листьев, зимой от снега, а весной и летом от пыли. Целыми днями он ходил с метлой в руках. Он думал, что это навсегда. И его это устраивало.

Мать скучала, ей не хватало деятельности и общения. Ирка возила ее иногда на машине в город в парикмахерскую и оставляла на несколько часов. Потом возвращалась и платила немалую сумму за все радости парикмахерской жизни.

Обретя молодость и привлекательность, мать хотела кому-нибудь ее предъявить. И тогда Ирка покупала ей экскурсии в самые недоступные прежде страны и порой даже оплачивала маминых подруг, чтобы ей не было скучно в этих поездках.

А Игорек чистил дорожки и сжигал листья.

Но он запомнил секретное место и хотел его еще раз увидеть. Один раз он спросил о нем, но на его вопрос никто не ответил. На него вообще не обращали внимания.

Только мать говорила с ним, как обычно, шутила, щелкала по носу, щекотала – и он смеялся, как маленький мальчик. Мама обнимала и ласкала его, она заменила ему в этой жизни многое. Она любила его таким, каким он стал, – маленьким старым мальчиком.

Но мать положили в больницу. Ира сказала – это не страшно, скоро вернется, просто проверка в ее-то возрасте.

Больше он ее не увидел.

Когда спрашивал, говорили: полежит, скоро вернется.

А она не возвращалась. Игорьку не хватало маминой нежности, и он подошел к сестре и попросил его погладить. У Ирки подгорали котлеты на слишком большом огне и, пока она думала, сгорели совсем. Она орала как резаная, и Игорек ушел к себе в большую комнату с двумя кроватями. Одна была пустая, аккуратно прибранная.

Племянники к нему привыкли. Они же при нем родились и полагали, что это норма.

Старший, уже студент, согласился сходить с ним к врачу за новым рецептом. Раньше это все делала мама, вернее бабушка. Но при этом обязательно должен быть сам больной, хотя, как правило, никто его не смотрел, а просто давали новый рецепт на бесплатную покупку.

В автобусе Игорек начал громко комментировать улицу за окном, вызывая усмешки пассажиров. Потом он стал спрашивать соседку, где она живет и куда едет. Она вежливо начала объяснять, но он уже сам начал ей рассказывать своим барабанным голосом про то, что мама в больнице и больше не вернется и что кровать ее пустая.

Племянник показал всем, что, мол, он не в себе, не обращайте внимания.

Пассажиры и сами видели, что с парнем что-то не то, но это только притягивало их интерес.

И от восторга от их любопытства Игорек стал рассказывать, что у них в доме есть секретная комната, в которой много оружия, он сам видел – пистолеты, ружья. В ход пошли названия, которые ему очень нравились своим благозвучием: наган, парабеллум, вальтер, беретта…

Племянник сунул ему в рот жвачку, чтобы он заткнулся. Игорек попытался ее выплюнуть и, захлебываясь, продолжал кричать: у него был ажиотаж от внимания этих людей – они смотрели на него, не сводя глаз.

Один молодой парень просто вперился в него взглядом и пересел поближе.

– И что же с ними делают, с этими стрелялками? – спросил он.

Племянник потянул Игорька к дверям:

– Наша остановка! Слышишь? Поликлиника.

Автобус наконец остановился, и оба двинулись к подземному переходу. Поликлиника белела на другой стороне улицы.

Они шли по гулкому пустому переходу. Игорек, утомленный своим выступлением, плелся еле-еле.

За ними послышались быстрые шаги, их нагонял тот самый парень из автобуса:

– Э-э, стой, – крикнул он, – спросить хочу.

Но Игорек продолжал движение, не реагируя.

– Слышь ты, а где это у вас все, прямо дома?

Племянник не стал останавливаться, боясь потерять Игоря из поля зрения. Но парень не отставал, а требовал ответа.

– Ты, что, не видишь, что он психический? Мы к врачу записаны, к психиатру. Сейчас я его психиатру сдам – достал совсем с этими пистолетами.

– Но там не только пистолеты, – уточнил парень, – там ружья. А какие – охотничьи?

– Я тебя умоляю. Откуда?!

Они поднялись по лестнице и вышли на улицу.

Игорек уже стоял у знакомых дверей, всю свою жизнь он ездил сюда за рецептами и пытался открыть тяжелую дверь, привычно толкнув. Но, очевидно, двери поменяли, и висела табличка «На себя», которую не каждый замечал. Он толкал и толкал эту чертову дверь, и в нем нарастала агрессия. Еще немного, и он разнесет все к черту. Откуда только силы брались. Он отбегал и всем телом бросался на эту амбразуру, но амбразура не поддавалась.

– Ну видишь, – закричал племянник, ускоряя шаг, – он дверь открыть не может.

– А откуда оружие?

– Из сериалов. Всё подряд смотрит.

Парень недоверчиво поглядел на дурачка и вдруг спросил:

– А сколько ему лет?

– А ты как думаешь?

– Восемнадцать.

– Прямо. Шестьдесят два.

В этот момент ему удалось оторвать Игорька от двери, и парень близко и в ужасе разглядел его лицо. Лицо старого измученного человека. Это сразило наповал. Парень отлип сразу, убежал прочь, не оглядываясь.

А ведь племянник погрешил всего на десять лет: Игорьку было за пятьдесят.

Ночами Игорек стал бродить по дому. То опускался в подпол, где к весне собирались сделать бассейн в придачу к финской сауне, которая была там же, внизу. То, наоборот, забирался на чердак по винтообразной лестнице и там бесшумно томился, выглядывая из слухового окошка.

Потом он спешил к себе в комнату – ему казалось, что в его отсутствие может вернуться мама.

Но кровать так и пустовала, аккуратно застеленная. Один раз он подошел и уничтожил этот порядок – взбил покрывало, раскидал подушки, смял простыню.

Так ему больше понравилось.

В эту ночь ему было особенно тоскливо – весну он всегда плохо переносил. Как будто внутри в нем что-то просыпалось и от него чего-то требовалось, причем немедленно, сразу.

Птицы в саду уже проснулись и оглушительно орали.

Светало, белели яблони – стояла невыносимая красота мира.

И он понял, что надо делать.

Игорек поднялся в кабинет Ириного мужа, легко, не почувствовав усилий, сдвинул пианино и уставился в код, который был ему неведом. Но в тайных закромах его памяти хранились цифры, которые он успел увидеть, когда был здесь с отцом. И эти цифры всплыли, и не с первого раза, а с третьего… Но тайная дверь отворилась.

Богатства внутри комнаты-сейфа были неисчислимые. Он трогал автоматы, пистолеты, гладил приклады и прилаживал к руке рукоятки. К нему возвращалось древнее чувство мужчины, в подкорке заложенное природой.

Он выбрался из комнаты, вооруженный, как герой сериала, в каждой руке по парабеллуму. Они так ладно лежали в его ладонях, как будто давно искали своего хозяина.

Вышел в сад, прицелился в яблоню, нажал курок – раздался оглушивший его выстрел, и к его ногам упал сбитый белый цветок– несбывшееся яблоко-шафран.

Придя в себя, он снова стал нажимать курки. К нему уже бежали домочадцы…

Это решило его судьбу. Ира поняла, что его надо срочно положить в хорошую больницу, и желательно навсегда. У них самих было много проблем. Не до Игоря. Нашли больницу, и удалось оформить бесплатно.

Сказали, что так надо, а Игорек только спрашивал – там будет мама, но ему ничего не отвечали, торопили, спешили, хотели все сделать как можно скорей, иначе это невыносимо.

Невыносимо так поступать и невыносимо так не поступать.

Что понимал сам Игорь – никто не знал.

Племянник навестил его два раза и уверял мать, что у Игоря замечательный уход и что он очень доволен – у него соседи, с кем он может разговаривать, и телевизор, и строгое расписание дня: по ночам он спит, а таблетки дают по часам и кормят регулярно.

Ира к нему не съездила ни разу.

Года через полтора она сказала родственникам, что брат умер.

Было трудно выразить сочувствие, поскольку все понимали, что это освобождение. Тогда стали вспоминать родителей и бабушку и говорить об их подвиге.

Подвиг чего? Любви.

К кому?

К рожденному ими же – никому не нужному человеку.

Но они помнили его ранние, самые первые годы, когда болезнь еще не проступила и в нем всем хотелось видеть свое продолжение.

А он так и остался маленьким щеночком, который понимал, что его очень любят.

Как ему было страшно и плохо умирать одному – можно только представить по его любимым сериалам.

Где ласковые руки бабушки? Почему мама легла в больницу и забыла о нем, своем самом любимом и дорогом мальчике? Почему папа ушел куда-то, откуда не возвращаются, вместо того чтобы смотреть с ним футбол?

Почему вдруг стало так холодно и пусто?

Маленькому старенькому мальчику.