Волшебный магазин

Сказали подождать. Оглядываюсь. Все смотрят на меня с состраданием. Может, мой врач только смертников принимает?

Ипполит примостился рядом и глотает свои таблетки. Его спрашивает медсестра, что за таблетки? Он отвечает – от страха увидеть врача. Все хохочут.

Пригласили. Все же решаю сказать просто: «Мир вам!» – типа «Привет!» Никакой гендерности, просто привет.

В кабинете никого. Медсестра меня усаживает и меряет давление, потом еще какие-то датчики, потом я куда-то плюю, потом смотрит зрачки, потом изучает мое горло, я понимаю, что она вот-вот начнет меня резать.

Но она исчезает. Из незаметной двери выходит маленький лысый человек в белом фартуке. Очевидно, именно сейчас меня порежут на органы. Около стола вижу гигантские, заполненные физиологическим раствором стеклянные колбы – в каждую можно поместить целую руку.

Я мяукаю с балийским акцентом: «Мир вам», он невозмутимо мне отвечает тем же: «Мир вам». Садится передо мной и молча и крайне внимательно, не прикасаясь ко мне, изучает мою личность часа два (минут пятнадцать, часа два – это для Ипполита, у него гипертрофированное восприятие времени). Потом говорит по-русски:

– На что жалуетесь?

Это он Ипполита спросил, и тот буквально обалдел, просто крыша поехала.

Меня он спросил на сносном английском. Я же все, что мог, объяснил, и он тоже все, что мог, произнес, мы отлично поняли друг друга. Он мне выписал средство от «недоверия к окружающему миру», примерно так это звучало. Три раза в день перед едой. И спать не меньше десяти-двенадцати часов в день, хотя ложиться можно в любое время, никакой зависимости от заката и восхода.

Мне это понравилось. На мою просьбу дать снотворное сделал вид, что не расслышал.

Вышел из кабинета обновленным. И очень захотел Сандру.

Шел по госпиталю, мысли были четкие и светлые, жизнь представлялась праздником.

Меня догнал Ипполит, и все вернулось. И я понял, пока я не разберусь со своим героем, ничего хорошего не будет.

Мне надо было с ним подружиться. Пожалеть. Понять его проблемы, которые я же сам ему нагородил.

Когда я выходил из госпиталя, я бросил взгляд на экран телевизора в холле и реально оторопел: на экране была Сандра, которая со своими четырьмя фразами местного наречия старалась что-то объяснить людям в форме. Я подошел поближе, чтобы понять – куда надо бежать ее спасать. В этот миг мимо проходил мой маленький лысый доктор. Я схватил его за руку, чего никогда нельзя делать по местным правилам хорошего тона. И попросил объяснить, что происходит на экране. Я сказал, что это моя жена и что у нее какие-то проблемы, но я не понимаю. Врач замер, прислушался и объяснил, что Сандру поймали при употреблении наркотиков и что это очень серьезное преступление – или смертная казнь, или двадцать пять лет в тюрьме.

Я спросил его, куда мне надо обращаться. Он пожал плечами и сказал, что, очевидно, в свое консульство. И ушел. И он еще хотел, чтобы я принимал таблетки «от недоверия к окружающему миру»!

Я мгновенно понял, что мне надо делать. Полицейские во всем мире одинаковые, они борются с коррупцией, будучи сами коррумпированы. Но где взять денег на эту коррупцию? Я мог только попросить денег у киностудии в счет моего будущего сценария, но это при гарантии, что он вообще будет написан, потом поставлен и народ пойдет его смотреть дружными рядами.

Пока искал полицейский участок, я ломал голову, где дура Сандра могла найти наркотик. Скорее всего, у нашего портье или у официантов: это не проблема. Но у нее вообще не было никаких денег с собой, вот почему я не особо парился, что она улетит. Да никуда она не улетит. Только вместе со мной через две недели.

Зареванную дуру я увидел сразу. Она была смертельно перепугана, потому что слово executed3 она поняла сразу и death penalty4 тоже.

Нравы в отделении полиции были попроще, чем у наших мордоворотов, и они ее еще не били. Просто по мозгам дали. Сандра давала показания с переводчиком, в котором я узнал одного нашего русского прохиндея из бара. Причем местный язык он вообще не знал и переводил плохо соображающей Сандре хрен знает что – продадут в рабство, отработаешь проституткой, отрежут язык, посадят на цепь.

Сандра была готова сдать кого угодно и завербоваться любым агентом, только не на цепь. Остальные ужасы ее не так пугали.

Я поговорил с прохиндеем. У меня возникло четкое понимание, что это он ее сдал, и что именно он вообще дал ей косяк, и что он настолько законченная мразь, что лучше не мараться. Хотя он именно этого ждал. Он ждал, что я выколочу из киностудии хорошие бабки и все они пойдут на его банковский счет.

Я как мог успокоил Сандру, даже пришлось выдать абсолютно ложное утверждение, что у меня все уже схвачено. Прохиндей вертелся вокруг меня, обещая свободу Сандре буквально наутро, пусть только переночует. Вид у Сандры был такой, что я понял: для нее переночевать – это уже пожизненное заключение. Опять прокричал ей нечто бодрое.

И, еле отвязавшись от соотечественника, добрался до отеля.

Смешно сказать, но я выбрал путь, предложенный лысым доктором. Официально связался с консульством.

И этот путь оказался единственно верным в той страшной ситуации, в которую влипла моя подруга. Пришлось еще для перестраховки пошевелить финансовые структуры – через различных, но весьма далеких знакомых. И что меня поразило – никто не отказался помочь. Даже возникло предположение, что это вполне ординарная вещь в таких туристских странах и уже налажены способы все устроить, не прибегая к смертной казни плюс пожизненное.

Несколько дней я занимался судьбой Сандры. За мной постоянно бегал Ипполит и раздражал меня чудовищно. Мелисандры при нем не было. Он ее где-то потерял.

Наконец Сандру выпустили. Я ее встречал. Она была в ужасном состоянии. Я привел ее в отель, я просил прощения. Я повел ее в хороший ресторан. Я показывал ей по интернету хорошие фильмы. Я буквально вытаскивал ее из отчаяния.

У нее начались головные боли. Проверил по интернету – это мигрень. Помогало только одно – она опускала руки по локоть в раковину с горячей водой и терпела.

Не могла спать. Совсем. Я ее выводил на пляж по ночам и выгуливал. Вспоминал какие-то смешные случаи из жизни, она иногда хмыкала. Много плакала. Я прочитал, что и это хорошо. Надо вытравлять из себя слезами унижение, насилие, оскорбление. Когда она плакала, я садился работать. Ее тихие всхлипывания давали мне чувство правды.

Все, что с ней произошло, я отдал Ипполиту и его подруге, я даже хотел, чтобы она побольше пострадала, чтобы нервы у зрителей подергать. Но Сандра, с которой я посоветовался, сказала: «Врагу не пожелаю».

Я сократил срок примерно до недели, как у Сандры.

И вот что любопытно: у меня ничего не болело.

Последние дни я писал как сумасшедший. Спал мало. Но это меня вообще не волновало. Мне хотелось, чтобы Сандра пришла в себя и прилетела домой загорелой и веселой. Никогда в жизни я не занимался другим человеком так много. Все, что писал, читал ей. Она слушала внимательно и давала толковые советы. Из своего опыта. У нас даже какая-то семья образовалась.

В конце синопсиса я придумал свадьбу Ипполита и Мелисандры.

Рассказал Сандре. Она пожала плечами. Но явно не одобрила.

– Рано еще, – сказала она, – получится фальшиво.

В последний день я нажал кнопку на экране планшета и послал текст на киностудию. И мы отпраздновали этап работы.

Пошли к морю. Садилось солнце совсем не в ту сторону, как у нас. И луна лезла на небо как-то неправильно. Но, в принципе, было хорошо. Короткий момент, когда сдал работу и ее еще никто не обосрал. Это будет впереди, и даже довольно скоро.

На берегу, именно на нашем месте на толстом обломке вынесенной морем секвойи, сидели двое, очень тепло одетые. Вид у них был такой, как будто их тоже вынесло вместе с секвойей. Они как-то особенно тоскливо молчали.

Это были Ипполит и Мелисандра. Я их сразу узнал.

– Ладно, идем собираться, – сказал я Сандре, – самолет завтра рано.

Перелет был, как всегда, утомительный. У Стругацких было такое выражение: «Нуль-транспортировка». Как будто не я проношусь сквозь безумные расстояния своими мелкими частицами, из которых состою, не я сквозь время и пространство, а время и пространство сквозь меня. Наверно, именно в этом смысл нашей жизни.

Сандра наконец спала, но плакала во сне. У меня сжималось сердце. Я собирался с ней расстаться, она об этом не знала, хотя, может, догадывалась.

Еда была опасная, и тут же заболел живот.

При посадке стало укачивать.

В зале ожидания стоял Ипполит.

Если синопсис прошел, завтра я приступаю к сценарию.

Он стоял все в той же теплой одежде, как и там, на пляже. Неподалеку Мелисандра ела мороженое.

Они караулили меня в зале ожидания. Как ни в чем ни бывало.

Кольнуло сердце, заныла пятка, запершило в горле.