Кусочек жизни. Рассказы, мемуары

Приключение

Ищу нитей к прежним варшавским знакомым. Вспомнила о редакторе одной русской газеты — о Самойлове-Горвице. Ответили:

— Убит большевиками.

Стала расспрашивать. Один сказал, что погиб, разыскивая жену в России. Другие, будто служил он разведчиком одновременно у чехословаков, у большевиков, у румын, у англичан и у японцев. Когда сложная эта работа открылась — бежал к большевикам — там его расстреляли.

С Самойловым связано у меня занятное приключение «военного образца», о котором теперь и вспомнила.

Познакомилась я с Самойловым в Варшаве в 1913 году. Он был очень любезен, услужлив, был хорошим собеседником.

Приехав в Варшаву в 1916 году, я увидала его в военной форме. Он служил в армии и заведовал шпионами. Рассказывал много интересного.

Мне тогда ужасно хотелось проехать на фронт, только не в тихую и мирную его полосу, куда ездили общественные деятели с подарками и актеры со спектаклями, а в самую гущу, в самое пекло войны.

А Самойлов еще раззадоривал:

— Есть там одно удивительное место — густые заросли на горке. Если кусты раздвинуть — все немецкие позиции как на ладони. Очень любопытно. Но зато, чуть вы эти кусты раздвинете — бац, пуля в лоб. В одно мгновенье. Ловко метят.

И до того он меня этими зарослями отравил — сама теперь не понимаю почему, что стала я, несмотря на всю свою лень, хлопотать о разрешении проехать на передовые позиции. Но в качестве чего? Корреспондентов-женщин не пускали. Сестер милосердия без специального назначения не пускали. Как пробраться?

Генералы Красного Креста очень меня жалели, очень сочувствовали, но ничего сделать не могли. Пошла к помощнику генерал-губернатора — милому, чудесному Д. Л. — другу нашей семьи.

— Ради бога, дайте проехать на передовые позиции.

Он даже руками всплеснул.

— Опомнитесь! Это такой ужас! В окопах грязь, солома. Летит снаряд, разрывается — никого не убивает. Сколько стоит? — Пять тысяч. Летит второй, разрывается, никого не убивает. — Сколько стоит? Ужас! Ужас! Шесть тысяч! Нет, дорогая, не ездите на фронт.

В полном унынии позвала Самойлова.

— Не пойду я. Не пускают.

Самойлов — длинный, черный — зашагал озабоченно по комнате. Потом остановился, улыбнулся, показав свои платиновые зубы.

— Я придумал. Я вас повезу как разведчицу.

— ?

— Завтра утром я везу на фронт шпиона, который должен перейти на ту сторону. Возьму вас с собою. Трудно будет проехать через Новогеоргиевскую крепость, а там на фронте свои люди — там вас спрячут. Только бы крепость проехать. Но если задержат, я скажу, что вы разведчица.

План был интересный. Решили, что поеду в платье сестры милосердия — меньше обратят внимание.

Начала снаряжаться. Достала кожаную куртку, огромные высокие сапоги, косынку. Сапоги хлюпали на ногах, куртка пахла козлятиной, надушили ее «Ориганом Коти». Через плечо повесила сумочку с самыми необходимыми предметами: паспортом, пудрой и шоколадом. Менее необходимые были завязаны в узелок. Несессера брать было нельзя — слишком нарядный вид.

В семь часов утра Самойлов был уже у меня.

— Ну, как вы меня находите?

— Вполне удачно. Хотя почему-то напоминаете… кота в сапогах. И выражение лица слишком довольное.

Внизу нас ждала коляска с кучером-солдатом.

— А шпион?

— Шпион сядет за городом.

Едем.

Страшновато. Но Самойлов спокоен. Рассказывает о разведчиках, как они ловко переходят немецкую сторону и как тот шпион, которого мы повезем, идет уже в третий раз.

Один раз украл около Лодзи немецкий аэроплан и на нем прилетел на наши позиции.

Интересно все это и жутковато. Вот, думаю, мне бы так…

Остановились у какого-то трактирчика. Тотчас же вышел небольшого роста субъект в клетчатой, надвинутой на нос фуражке. Воротник его пальто был высоко поднят, и шел он к нам, не глядя на нас, и влез в коляску, не говоря ни слова. Вот это так конспирация! Еду, мол, с ними, но ничего общего не имею.

Вид у шпиона был самый шпионский, точно он одевался и гримировался под кинематографического сыщика. Встретить такого на улице, невольно бы обернулся:

— Смотрите! Кого он тут вышпионивает? Кого выслеживает? От кого прячется?

Шпион сел к нам боком, натянул воротник до самых бровей.

Едем.

Помню, останавливались на каком-то постоялом дворе, обедали. Шпион ел отдельно, на подоконнике, тыкая вилкой между козырьком фуражки и воротником.

Под вечер подъехали к Новогеоргиевску. Застава. Подходят солдаты.

— Ваш пропуск.

Шпион и Самойлов подают бумаги. Я свой паспорт.

— Это я везу сестру на фронт под моей ответственностью, — заявляет Самойлов.

Солдаты посоветовались, пошли в сторожку, вызвали старшого.

Старшой сказал:

— Сестрице без пропуска проехать нельзя. Пусть возвращается в Варшаву.

— Ни-за-что!

— Тогда пожалуйте к коменданту.

— Отлично.

На подножки встали солдаты со штыками. Один влез на козлы. Поехали.

Помню, мне страшно понравилась крепость. Какие-то каналы, пушки, ящики, лошади, мосты, цепи, рвы…

— Когда подозрительных людей арестовывают, — рассказывает Самойлов, — они всегда требуют, чтобы их вели через крепость, а им этого только и нужно. А бумаги у подозрительных, конечно, всегда бывают в полном порядке.

— Не то что у меня! — вздохнула я.

Привезли нас в канцелярию.

Двое солдат встали у дверей.

— Зачем они тут?

— Стерегут арестованных.

— А кто же арестованный?

— Да вы.

— Я?

Вот уж никак не ожидала.

Сидим долго. Самойлов начинает волноваться. Наконец его вызывают. Отпускают довольно скоро. Потом шпиона тоже скоро. Потом вызывают меня.

Выхожу в кабинет. У дверей солдат со штыком. За столом высокий жандарм с русыми бакенбардами. Приглашает меня садиться.

— Ваша фамилия такая-то?

— Да.

— У вас есть духи «Коти»?

— Да.

(Вот так допрос!)

— И вы сестра милосердия? Гм!

— Да, я работала в петербургском лазарете (и это правда).

— Зачем вы едете?

— Хочу заняться разведкой.

— Да вас немцы на первой осине повесят, даже допрашивать не станут.

— Почему же? Я могу притвориться какой-нибудь местной крестьянкой.

Он отвернулся к окну, и по движению бакенбард видно было, что он смеется.

Когда бакенбарды успокоились, он обернулся ко мне и сказал просто:

— А теперь говорите прямо, кто вы и зачем едете?

— Кто я? Я сестра милосердия. Я работала в лазарете.

— Слушайте — у меня таких сестер милосердия, как вы, за этот месяц повешено уже две да четыре сидят и ждут своей участи. Если вы не можете сказать, кто вы, — я должен вас арестовать.

Я подумала. Все равно дело мое проиграно.

— Ну извольте. Я — Тэффи, писательница. Еду за впечатлениями.

Он посмотрел на меня внимательно, потом быстро подошел к книжному шкафу, порылся, достал книгу.

— Это ваша?

Смотрю — второй том моих рассказов.

— Моя.

— А как вы докажете?

— Могу перечислить рассказы. А если у вас есть четвертая книга — там мой портрет.

Нашел четвертую. Взглянул на портрет, повернулся к часовому, сделал знак. Часовой звякнул ружьем и вышел. Очевидно, я уже была не страшна.

— А теперь мы побеседуем.

Позвонил. Солдат принес на подносе чаю с печеньем и доложил, что Самойлов очень торопится.

— Так пусть едет.

— А вы отправитесь в Варшаву. Хотя, с другой стороны, жаль, если вы не побываете на передовых позициях. Другого случая не представится. Я не имею права вас пропустить, но я могу закрыть глаза.

— Ах, спасибо! — вскочила я.

— Постойте. Если вас кто-нибудь задержит по дороге, то я уже ничего не смогу сделать, и вас погонят этапным порядком в Варшаву. Шестьдесят верст пешком!

Я взглянула на свои сапоги.

— Нет, сапоги вам не помогут. Та приятная компания, которая пойдет с вами, сдерет с вас эти сапоги на первой же версте. Отправляйтесь лучше в Варшаву. Я вам дам свой автомобиль.

— Ну что же делать…

— А может быть, все-таки рискнете. Мне самому будет интересно почитать ваши впечатления.

— Пожалуй, рискну…

— Рискнете? Имейте в виду, что я еще и сейчас имею возможность вас арестовать.

— Ну что же делать. Вернусь в Варшаву.

— Жаль, очень жаль.

Вспомнились «Русские женщины» Некрасова: «Нет, вы поедете, — вскричал»…

Странный был человек, то подзадоривал ехать и угощал ликером, то, надув ноздри, угрожал арестом.

Солдат, вошедший с рапортом, распахнул дверь, и я увидела тоскливую фигуру верного спутника моего, Самойлова. Уперся спиной в печку, уставился глазами в пол. Ждет. Взглянула на часы — девять! А ведь он говорил, что к десяти должен явиться. Как я его подвела!

— Полковник! Я еду в Варшаву.

— Вот и отлично. Я так и знал, что вы не способны рискнуть. Сейчас вам подадут автомобиль.

Распрощались.

— Слушайте, — шепнул мне Самойлов. — Я выеду раньше вас и буду ждать на повороте. Вы остановите автомобиль и пересядете ко мне. Идет?

— Идет! Спасибо! Молчите!

— До свидания.

Самойлов вышел. За ним поплелось пальто с козырьком — шпион весь истаял.

Уехали.

— Автомобиль подан.

Огромный, длинный. У руля солдат так далеко, что, если кричать — не услышит. Я переползу к нему и остановлю за плечо на повороте.

— Вы готовы?

Жандарм, шинель внакидку, подходит к автомобилю.

— Я проведу вас до поворота. Трогай!

На повороте коляска Самойлова. Его длинная фигура чернеет на дороге. Ждет. Ну что я могу?

— До свидания!

Вижу — влезает в свою коляску. Лошади трогают. Мокрый снег, сизая мгла.

— Про-ощайте!

Так в эту сизую мглу для меня и ушел он навсегда. И все, что узнаю о нем, теперь кажется мне таким же мутным, и зыбким, и мглистым, как его фигура тогда, в последний час, на ночной дороге.