Валлейский лес

Должно быть здесь было священное место друидов, когда то, до того, как Император повелел истребить их лет четыреста назад.

Ещё одна уничтоженная святыня, покинутый и разоренный храм, который оставили жившие в нём силы. Ни птицы здесь не пели, ни травы не росло, даже вездесущие комары, кажется, не решились последовать за мной в каменное кольцо. В этом месте — не мёртвом, скорее уж жестоко умерщвленным кем-то — я ощущал только безысходность и бесконечную тоску.

Нужно было уходить прочь, обратно под сень полного жизни хвойного леса. Но стоило сделать шаг, как под ногой у меня что-то хрустнуло. Серый округлый камень оказался и не камнем вовсе, а черепом. Человеческим.

То есть вовсе это и не валуны. Боги, сколько их здесь, и что за судьба постигла всех этих людей? Приняли ли они смерть все вместе в пламени уничтожившем священное древо, за отказ отречься от Великой Матери, или же это наоборот, это останки тех кого друиды приносили в жертву своим богам в надежде на их заступничество?… Равно возможно и то и другое. Империя не терпит иноверцев. А друиды — это друиды. У них все средства хороши.

По спине невольно пробежал холодок. «Это всего лишь кости, — напомнил я себе. — Просто мертвые кости. Они отмучались уже, так что относись к ним спокойно. Иначе в месте, куда ты так стремишься, ты долго не протянешь. Там-то мертвецов будет гораздо больше…»

Перед тем как шагнуть вниз с холма я всё же обернулся напоследок, в попытке ещё раз осмыслить то что я вижу. И заметил у самого подножья огромного пня крохотный зелёный росток.

Надо же… Какая упрямая штука — жизнь…

Возвращение под спасительный хвойный полог ослабило хватку тоски, но лишь немного. Я продолжал идти по лесу на север, погруженный в мрачные мысли, словно выходящие из предрассветного тумана и бесследно растворяющиеся в нем же.

Они беспредметно сменяли одна другую: думалось о том сколько же всего уничтожил ненасытный бог-император в погоне за безграничной властью; о жестокости безнаказанности его слуг, о своих настоящих родителях и далёкой пустыне Начал, похоронившей под своими барханами город в котором мне посчастливилось появится на свет; о пламени, пожирающем все что мне дорого, снова и снова… а ещё — о доме, о матушке Финч, бедной моей Бригги, о друзьях и товарищах. Обо всём том, что пришлось бросить там, в казалось бы, совсем ином мире — мире горожан, купцов и ремесленников, где я чувствовал себя словно рыба в воде. Жил как хотел, всегда знал, что делать, ни в чем никогда не сомневался. А теперь я здесь, в бегах, и всё для меня чуждо.

Чувствую себя беспомощной щепкой на волнах беспокойной реки, прям как когда-то давно, в шесть лет. И я не уверен, что убивает меня больше — её гибель или собственное бессилие?

Впрочем, последнее безусловно было всему причиной. Это я виноват в том, что ничего не мог сделать. Все эти годы просто жил в иллюзии что, мол, благодаря честному труду, доброму имени, связям и золоту в целом могу справится с чем угодно. Но морок спал с глаз, обнажая жестокую правду: ничего особо не изменилось за пятнадцать лет. Как я был беспомощным мальчиком, так им и остался.

Однако там, впереди, маячила призрачная надежда на то, что этому придёт конец. ***

Гнетущая мрачность немного отпустила по мере того как пихтовый лес сменился смешанным, и я вновь почувствовал, что могу дышать. Осквернённый кромлех оставил после себя ужасные противоречивые чувства, и возможно, подумалось мне, виной тому было нечто большее чем я мог видеть. Что я, в сущности, знаю о силах, настолько превосходящих человеческие? На своё горе — прискорбно мало: в основном только то что твердят имперские проповедники, да ещё то, что сокрыто в старых сказках между строк. И полузабытые призраки рассказов отца, в те редкие, но бесконечно радостные моменты, когда у него находилось время на меня.

Только вот отец говорил, что человек вовсе не песчинка в противостоянии божественных сил, он — их порождение, дитя, способное понять их и направлять по своему желанию. Отец говорил — человек подобен богам, и в этом его истинная суть. Я был очень мал, и не очень понял его. А потом объяснять стало некому. На одного подобного богам нашелся иной. Сильнее.

Время обеда давно миновало к тому моменту, когда я почувствовал — ещё немного и начну переваривать сам себя. Да и ноги отваливались от усталости, особенно — пострадавшая от вчерашнего падения в овраг. До этого она как-то поуспокоилась, или это я перестал замечать незначительный дискомфорт, который испытывал при ходьбе, зато теперь — разнылась от усталости.

Пришлось остановиться и передохнуть. Порвать трофейную следопытскую рубашку на бинты и перетянуть лодыжку, как следует. Пообедать. Вокруг заманчиво росла черника, такая спелая, такая сладкая… но я не был уверен, что, собирая ее не нарушу собственного обещания лесному духу, так что пришлось довольствоваться солониной. А ещё — воды осталось всего ничего, и было бы неплохо всё-таки поискать какой-нибудь ручей.

Пока я обедал, дух-медведь появился вновь. Невидимый взгляду, но почти осязаемый для иного чувства, названия которому люди так и не придумали, он пришёл в эту часть леса. Приблизился вплотную и даже, как мне показалось, улёгся рядом среди корней. Ничего не дрогнуло в воздухе, крупный ёж прошествовал мимо корня по своим делам, солнечные зайчики играли на земле — но я мог бы поклясться: он был здесь, рядом, могучий и древний, хотя мгновение назад его не было вовсе.

Зверь наблюдал за мной, лениво и с любопытством, совсем не так как вчера. А когда я снялся с места и отправился дальше — пошёл рядом, по правую руку. Так мы шли долго, сначала на север, куда я и собирался. Но, после, часам наверное ближе к пяти, дух вдруг резко отклонился на запад. Сначала я не придал этому значения, решив, что у него, должно быть свои дела, и пришло время снова разойтись… но не тут- то было. Через некоторое время дух вернулся ко мне, обошёл вокруг и вновь повернул на запад, зовя за собой.

А почему бы, собственно, и нет? Я отправился за ним, и уже через сотню шагов угодил ногой в силок, расставленный на мелкого зверя.

Вот так-так… браконьеры, стало быть? Охота в Валейском лесу может вестись только с дозволения герцога, считающего эти места своей собственностью. И высокородные господа как правило предпочитают гоняться за добычей, травить её псами или упражняться в стрельбе. А силок — это наверняка работа каких-нибудь бедолаг из хуторов, или из Дайнспорта. При этом, всем известно, что кара за браконьерство — как минимум огромный штраф, а в худшем случае можно и головы лишится. Так что как по мне — дешевле было держаться от этого леса подальше.

Ох, рано я что-то расслабился…

Силок я снял, а через некоторое время нашёл другой. В него уже попался молодой кабанчик, всё ещё в полосатой шкурке. Потянулся, видимо, за приманкой, попал в петлю и удавился. Тушку оставил как есть — пусть уж останется охотнику. Следующие два я заметил заранее, и так же снял. Кажется, невидимый мой спутник, петлявший зигзагами по лесу, был доволен этим, а вот меня не оставляли противоречивые чувства: с одной стороны намерения лесного духа были просты и понятны — нечего силки ставить в его лесу. С другой я вполне мог понять того, кто оставил здесь ловушки — видимо, пошёл на риск не от хорошей жизни. Что станет с этим человеком, если, положим, это единственный его источник пропитания? Я и сам, бывало, охотился в не самые лучшие времена, но у нас это и не было под запретом. И признаться, охота изрядно облегчала жизнь, как возможно и местным бедолагам. Эта мысль не давала мне покоя, хотя сейчас меня более чем явно просили убрать это всё долой. Что я и делал, раз за разом сматывая не сработавшие силки и оставляя сработавшие.

Так мы с духом-медведем блуждали часа два — он впереди, я следом — до тех самых пор, пока впереди не послышалось журчанье воды.

Из- под земли бил ключ, чистый и ледяной. И видят боги, если бы я шёл куда шёл изначально, ни за что бы не наткнулся на него, да ещё и у самого истока. На вкус вода была слегка солоновата, за то бодрила и восстанавливала силы после длительного перехода, особенно если облиться ею с ног до головы — один чёрт через полчаса всё высохнет.

— Спасибо… — я обратился к зверю, но вдруг почувствовал, что его больше здесь нет. А в воздухе разлилась какая-то странная тишина. Звонкая и неестественная настолько, что сквозь неё мне вроде как послышались отдалённые человеческие голоса. И лай собак.

Шум прокатился в отдалении и затих. Только после этого я позволил себе вздохнуть. Только что толку? Кто-то охотится здесь, а значит, пора бы поскорей убираться.

Дальше, на север, я продвигался, как можно скрытнее. Лесной дух так и не вернулся ко мне, словно бы его спугнули охотники, и я неожиданно обнаружил что без него стало не по себе. Хуже всего был тот факт, что я так и не смог определить откуда и куда промчались охотники. Тем более и ежу понятно, кто может прогуливаться в этом лесу, с такой помпой. Ещё чего не хватало, примут за браконьера, отрубят руку и никакой лесной дух мне не поможет.

Об отдыхе речи быть не могло, хотя видят боги, он был мне всё нужнее с каждой минутой.

Ладно… вперёд. Пройти вдоль оврага на север, сделать петлю к западу — тоже продвижение в сторону цели: на севере, конечно, тракт, но с запада лес огибает Бравона, и так или иначе Дайнспорт стоит выше по течению — не пропущу. Выбраться из леса, добраться до города… и всё будет хорошо.

И всё могло бы сложиться иначе, могло бы…

Но я — дурак, и жизнь, похоже, так ничему меня и не научила.