Проект «У»

— 24 -

«Иных уж нет, других…  долечим!» (классика современного жанра)

До слуха человека долетели отзвуки каких-то трясущихся склянок на металлической подставке с тележки со скрипучими колёсами, помимо противных звуков в нос ударил не менее противный запах медикаментов, распространяемых всё с той же тележки, а витавшей по всему зданию. И если бы только это, а то и вон от окровавленных бинтов и гноя, что обычно скапливался под ними. Да и голоса — противно-привередливые. Всё, чего ни коснись, а подкидывало затуманенным подсознанием на корку головного мозга.

Как бы не было больно и не хотелось открывать глаза, однако пришлось сделать необходимое усилие над собой.

— Больной…  — прозвучал едва ли не над ухом скрипучий женский голос подстать тележке. — Ваши лекарства!

Она намерено опустила с грохотом пластмассовый мерный стаканчик, заставляя пациента окончательно придти в себя. Сознание выдало картину некоего убогого помещения. Обшарпанный потолок с потрескавшейся эмалевой краской, что свисала кусками даже со стен. Про осветительные приборы отдельная тема разговора. Одна люминесцентная лампа моргала и никак не могла включиться в работу — возможно, она вышла из строя и это обычная практика в данном учреждении. Иной осветительный прибор вовсе не горел, а третий — тусклым светом.

Не выдержав пытки светом, пациент опустил глаза ниже, взгляд заскользил по стенам, пока не остановился на уровне медработника.

— А-а-а…  — выдал с перепуга пациент при виде чего-то ужасного, что было зажато в тесную больничную одежду некогда являвшегося халатом медсестры.

— И не говори: привидится же такое глядя на ночь…  — подал голос сосед по палате.

— Паразиты! — отреагировала дежурная медсестра, и, повернувшись, едва не развернула своим задом лекарство в стаканчике на тумбочке, где стадом паслись, устроив тусовку те, кем она обозвала пациентов.

— Монументальная фигура! А та ещё баба! Без весла, но если рассердить, опосля ни один хирург не заштопает на операционном столе.

— Где я-а-а?!.. — вновь простонал поступивший пациент, вопрошая не то у себя, не то у соседа.

— А хоть знаешь — кто? — озадачил соратник по «несчастью», нежели палате.

Новичок призадумался, закатив глаза на лоб, и скосил их на переносице.

— Э, мужик! Ты чего это, а? — испугал он соседа. — Не вздумай откинуться! Я жуть как жмуриков боюсь! А если что — мне лежать тут с тобой остывшим до утра! Эта тумбочка на колёсиках, держащаяся за тележку, чтобы не упасть и не потерять дополнительную точку опоры, больше не объявится! Спирту сербанёт и…  до утра не добудишься!

— Где мои люди?

— Ты кто, мужик? Большой человек? — заинтересовался настороженно сосед.

Сознание подкинуло новичку кое-что, что заставило его изменить отношение к соседу. Вся последующая информация была совершенно секретна. Он предпочёл держать язык за зубами. Соседу же показалось: ему сложно вести с ним общение после операции. И оказались с его слов в реанимации.

— Где? Я в больнице?!

— Ага, районной…  — подтвердил сосед.

Новость оказалась убийственной.

— Слышь, мужик, а чё тя караулит наш участковый? Натворил чего?

Общение завсегдатая районной больницы с новичком давалось тяжело.

— Ну, чего ты молчишь, и даже не мычишь, а и не стонешь? Так ведь и помереть недолго…  со скуки!

— Это всегда успеется, а рано или поздно всё одно придётся…  — давалось не менее тяжело каждое слово новичку, не говоря про фразы.

— Эй, Животин…  — удивил сосед.

— Ты знаешь мою фамилию?!

— Она написана у тебя на лбу…

— Ты кто?! — насторожился новичок.

— Да шучу я — у тя фамилия наклеена на стаканчике с лекарством. Будешь ширяться?

— Чем?

— Таблетками, а травиться? Нас здесь просроченными медикаментами потчуют, а такой же точно стряпнёй — списанными продуктами из сельмага. Так что не вздумай притрагиваться к пайке, не выпив… .

— Чего?

— Знамо дело — спирта! Иной сивухи — ни-ни! Даже если будет предлагать…

— Кто — повариха?

— Даже не нянечка, а уборщица…

Вот так, не вставая с больничной койки, настоящий профессионал раскрыл преступление в сельской больнице. Да Животину не до того, он не участковый и не следователь, а…  тайна за семью замками и печатями для непосвящённых.

— Охрана…  — закричал он, зажмурившись от боли. Грудь сдавило и ему оказалось нечем дышать.

Влетел какой-то молодой милиционер.

— Лейтенант…

— Ну, чё встал? — присовокупил сосед свои слова к словам новичка. — Тя повысили, младшой! И слушай, чё говорит старшой!

— Ты не очень-то, Черпаков! А то ведь загремишь у меня кой-куда на пятнадцать суток!

— Не имеешь права! Я больной…  на голову! У меня вот вишь…  голова в гипсе!

— Это ты специально себя травмировал, таская кирпичи на стройке! А там тебя с проломленной головой и нашли!

— Ха, так не пойман — не вор! А ничего не пришьёшь, гражданин начальник! Я напротив их отбивал у тех, кто повадился красть! Меня ж их поставил охранять местный олигарх — кажется зять председятела сельсовета! Да вижу: малую плату взял — всего пол-литра за ночь! Надо было жбан! Вишь — проломили мне его ни за что, ни про что!

— Умолкни!

— А ты чё мне рот затыкаешь? Не в участке на допросе!

— Летёха…  — захрипел Животин.

— Да, — откликнулся участковый на того. — Слушаю вас!

— И повинуюсь…  — не удержался Черпаков.

— Чё-то мне нехорошо-о-о…

— Чего?

— Спирт нам необходим! Раны залечить! Неужели не дошло ещё? Не тормози, младшой, а выполняй, что говорит старшой!

— А ты кто такой, чтобы мне указывать, Половник?

— Я? Это ты мне? Когда его переводчик! Догнал? Кыш…  — прогнал сосед участкового из палаты к сиделке.

Её Животину заменил сосед по палате.

— Я закурю…  — сунул в зубы самокрутку Черпаков. — Только ты никому — спалят к чертям! Здесь курить нельзя! А и пить! Но мы ж не верблюды, и не в пустыне! Свои люди — верно, Живчик?

Животин продолжал хрипеть.

— Да расслабься ты. Тут ведь как — у нас в больнице — одних уж нет, иных залечат…  до того же состояния. Отсюда одна дорога…

Дверь в палату распахнулась.

— Курил, Половник? — наехал участковый на Черпакова.

Тот еле успел проглотить цигарку, спрятав во рту, отрицательно покачал головой в безмолствие.

— А ежели проверю?

Черпаков привстал, намекая: мол, давай — обыскивай.

— Чего молчишь? Язык проглотил или…

Пришлось давиться самокруткой.

— Ху-ух…  — пахнул он дымом, а сделал вид, будто паром — у него жар. — Пожалуй, я прилягу! Чё-то мне не тае, начальничек…

Едва участковый отвлёкся от него, Черпаков напомнил ему:

— Э, а где спиртяга? Нам лекарство надобно! Человеку плохо — совсем загибается! И если чё, а с ним, он будет на твоей совести!

Участковый не подвёл.

— Вот…  — вытащил он пузырёк.

— Это чё за мерзавчик? Тут одному мало…  — взорвался бурей негодования Черпаков. — На один глоток! Ты больной, младшой? Не догоняешь, чё требует старшой?

— Больше не дала, — намекнул участковый на сиделку.

— Знать сам мало дал! Иди работой, бездельник! Уработай эту монашку! — отомстил Черпаков разом за всё участковому. — Там работы — конь не валялся!

— Блин! А чё я — мне «повезло»?

— Потому что молодой ещё — с норовом! Иди-иди, — снова прогнал сосед Животина участкового. — Ты там нужней — у неё, чем здесь у нас!

Оставшись вновь наедине с новичком, Черпаков смахнул у него со стола стаканчик со спиртом.

— Ну…  как говориться: дай Бог не последнюю, а если последнюю, то не дай Бог! За твоё здоровье, значит, Живчик! Пусть тебе будет пухом…  Э-э…  солома, набитая в матрас!..

Сосед ещё озорно подмигнул, опрокидывая стаканчик, и довольно крякнул.

— Хо-Ох…  — состряпал улыбку блаженства. — Хорошо пошло, аки вода в суху землю! Эй, напарник! Не раскисай! Соберись, ща ещё затаримся спиртным! Младшой хоть и говнистый малый, но вот где он у меня…

Сосед сжал руку в кулак, поднеся к лицу Животина. Вдруг понял: тому действительно хуже некуда.

— Ща чё ни то придумаю, а помогу…

Он снова схватил самокрутку из-под матраса, выковыряв из дыры, с торчащей из него соломы, и сунул в зубы Животина — поджёг.

— Дыши…  а как водится — глубже! Наслаждайся жизнью! Где ещё так отдохнёшь, как не в больничке! Милое дело…

Потянув ноздрями сигаретный дымок, сосед припух.

— А запах — закачаешься! Одно слово — аромат! Тут не только табак, а и…  сам понимаешь меня: без «Мариванны» никуда! То есть конопли! Ништяк, правда?

У Животина глаза полезли на лоб, он не поверил в то, что узрел, глядя на соседа, а за ним — окном — приметил до боли знакомое лицо. Выронил цигарку и закричал…

— Пожар…  — вторил ему сосед.

В палату влетел младший лейтенант без головного убора и в кальсонах.

— А где штаны? — спалил его Черпаков. — Горим! Туши…

Младшой и плеснул тем, что было у него в руке, и без того усугубляя незавидное положение Животина. Жидкость, прихваченная им в кабинете дежурной медсестры, вспыхнула — воспламенилось одеяло на том, за кого отвечал головой.

— Ой-ё-Оп-тя…  в том числе и тя! Ты шо творишь, служивый? — кинулся Черпаков к огнетушителю на стене. Но там не то что воды, даже пены не было в наличии. Муляж муляжом.

Одеяло пришлось сбивать на пол, а затем ногами возгорание.

— Ты как, мужик? — обратился к нему с чёрным лицом от сажи сосед.

— Чёрт…  — только и смог выдать тот.

— Ему больше не наливать…  — пожурил Черпаков младшого за то, что тот вылил всё, что предназначалось ему. — Где спиртяга? Я тя спрашиваю?

— Горим! Пожар! — ворвалась точно фурия в палату томная медсестра, опоздав как всегда, и вылила содержимое «утки» на тех, кто подвернулся ей под руку, а показалось: обгорели.

— Когда даже не угорели! И кто — сама! — разошёлся Черпаков. — Я вынужден пожаловаться! Дайте жалобную книгу!

— А может…  договоримся…

— Ты это чё такое несёшь, баба?

— Я принесу — угу?

— А… га…  — дошло до соседа Животина: она предложила не то, что ей участковый, а то, чего не хватало ему и спалил этот ухарь. — Ну, так чё встали оба? Кыш…

Черпаков довольно потёр руки.

— Живём, Живчик! Ща у нас всё будет! Посидим — покурим! То есть выпьем…

Дверь снова открылась.

— Вас только за смертью посылать! — истосковалась душа у соседа. Трубы горели не хуже одеяла на Животине.

Прибрав к рукам шкалик, он отпустил участкового заниматься медсестрой.

— Да не боись ты, младшой! А я на что? Пригляжу за старшим! Ну, кыш…

Участковый скрылся из виду.

— Давай, что ли как водится за знакомство, Живчик! А живы будем — не помрём!

Животин был намертво прикован к больничной койке. И весь в бинтах.

— Я, брат, тоже воевал — контуженый! Так что мы с тобой калеки или эти, как их — коллеги…  — едва вспомнил Черпаков. — Интер…  интер…

— Футболист?

— … националист!

— Кто?!

— Не всё ли равно! Пей, давай, а не вопросы задавай! Те надо поправляться!

Сосед сам влил в глотку Животину порцию спиртосодержащей жидкости.

— А теперь запить…  Запить…

И снова повторил, но уже без тоста, из-за чего у Животина глазные яблоки полезли из глазниц.