Путеводная звезда II. Солнечный ключ

Аскефруа

Снова она блуждала в лунном лабиринте. Посеребренные от пыли портьеры, аромат сухоцветов в вазах. Фигуры на потемневших картинах, хранившие молчание при свете дня, теперь устремлялись за ней следом. Ханна несколько раз останавливалась, обгоняемая призрачной толпой танцующих придворных, разодетых дам и галантных охотников, преследующих лунные блики. Приглушенный смех, доносившаяся из комнат музыка — огонь сам собой вспыхивал в очаге, стоило ей лишь заглянуть в приоткрытые двери. Огоньки свечей поднимались к самому потолку, блуждая среди лепнины и потускневших фресок.

Все это тебе снится. Все это ненастоящее.

Только не опять, — Ханна сквозь сон попыталась нащупать у изголовья букетик розмарина. Коори обещал, что с ним ей не будут страшны никакие кошмары. Но под ее пальцами тоненькие веточки тотчас подернулись серебристым инеем, и наконец-то распахнулась тяжелая, обитая темным железом дверь в оранжерею.

В зачарованном замке не было водопада, она это точно помнила — но сейчас шум падающей воды перекрыл собой даже шум праздника из главной залы. Золотое конфетти смешалось в воздухе с водяной пылью, а откуда падала вода, Ханна так и не смогла увидеть, сколько бы ни всматривалась в усыпанный звездами стеклянный купол.

Деточка, — тихий голос всколыхнул поникшие ветви, окутал лицо ароматами ночного леса. — Ты платьице помнишь, что я тебе сшила? Надень его и носи не снимая, на всякий случай.

Платье висело тут же, на резных перилах. Ожившие фигурки попытались было уцепиться за ткань своими крохотными ручонками, но Ханна все же накинула его поверх сорочки, завязав на груди шелковые ленты. Как странно узор на платье напоминал вытянувшиеся ей навстречу листья папоротника… И как уютно было свернуться калачиком в мягко покачивающейся зеленой колыбели, где она была надежно укрыта от назойливых полуночных гостей. Те еще долго рыскали по саду, выкрикивая ее имя, но никому было невдомек постучать в изумрудно-зеленую коробочку. Ханна улыбнулась. Теперь спать. Каким бы глубоким ни был сон, утром Коори непременно ее разбудит.

— Не подходи!

Срывающийся, почти безумный крик заставил расколоться чудный сад. Ничего не понимающая Ханна очутилась на холодном каменном полу, среди разбросанных осколков фарфора. Один из них до крови оцарапал голую ступню девочки — тут в самый раз было проснуться, но нет. Кошмар продолжался.

— Оставь меня наконец в покое!

Она помнила этот голос. Сколько раз он подстерегал ее из-за угла, рассыпался едким смехом и выкрикивал обидные прозвища. Звонкие колокольцы рассыпались по широким плечам, запутались в пышных кружевах жабо. Но на сей раз Шут кричал не на нее. А на кого же тогда?

— Проклятье… проклятое, проклятое колдовство!

Он остервенело топтал что-то ногой в расшитой бархатной туфле. Жалобно звякнуло стекло. Тут только Ханна разглядела в углу комнаты распростертое тело женщины в белых одеждах. Мягкая матовая ткань контрастировала с угольно-черной кожей незнакомки, цветы из венка усыпали залитый тенью пол. Где она уже видела эти лиловые венчики, источающие приторный аромат?

— Нет… нет!

Казалось, сами стены содрогнулись от его вопля. Что-то пронеслось мимо Ханны, словно рой рассерженных пчел. Осколки. Множество осколков — как в той детской сказке, они выстроились на стене ледяными узорами, то складываясь воедино, то снова разбегаясь, как цветы калейдоскопа. Откуда-то из темноты соткалась черная рама, изогнулась ажурным деревянным кружевом.

Нет…

Дрогнули безжизненные пальцы разбитой куклы. С костяным стуком, будто сама Смерть поднималась с пола, статуя медленно восстала, нависнув над скорчившейся в ужасе фигурой шута. Тот повернул голову, словно бы искал, куда ему спрятаться, скрыться от угрожающе раскачивающихся гигантских колокольчиков на стене. Его лицо — лицо Темного Графа, девочка видела его всего пару раз, но это был точно он. Тонкие губы что-то беззвучно шептали, молили о помощи — а затем застыли глумливой ухмылкой холодной маски…

Ханна, проснись!

Она бы и рада, да только пальцы хватали пустоту, а сверху падали все новые и новые маски. Хохочущие лица, высунутые языки, прищуренные глаза — от их адских криков у Ханны волосы стали дыбом. Она закричала сама — и поперхнулась холодной водой из звездного источника.

— Да очнись ты наконец!

Бересклет тряс ее за плечи, словно куклу. Вокруг царила суматоха: в воздухе носились птицы, то и дело задевая их своими крыльями; мыши, бурундуки, белки и прочие гости Бузины, нашедшие прибежище на ее поляне, словно разом обезумели, и сновали туда-сюда, натыкаясь на невидимые стены западни. Откуда-то доносились звуки ударов, словно бы кто-то наотмашь молотил по земле сорванной веткой.

— Где Коори?

— Надо же, и обо мне вспомнили! — фейри свалился откуда-то сверху, потирая расцарапанную щеку. К его одежде и лицу прилипло несколько пушинок, которые он безуспешно пытался смахнуть прочь.

— Что случилось?

— Бежать надо! — обернувшись, Коори пригнулся, будто спасаясь от невидимого удара. Что-то действительно с силой хлестнуло старую иву, под которой Ханна всегда спала, да так, что корявый ствол негодующе заскрипел, выбрасывая вперед гибкие побеги. Кое-как выбравшись из-под зеленого полога, они побежали.

— А матушка Бузина?

Ее не было видно нигде. Уклоняясь от продолжающего их преследовать невидимки, девочка увидела у реки усыпанный ягодами куст. Бузина не могла прийти им на помощь, лишь горько шелестела поникшими листьями.

— Можешь себе представить: нас предали! — выкрикнул Бересклет, увлекая Ханну поближе к воде. Странно, прежде полноводная река словно обмелела за одну ночь, и сейчас ноги утопали в мягком вязком иле. — Предали. И кто? Свои же!

Надрывающий душу стон раздался с берега. Кто-то явно не решался зайти в воду, хотя и воды-то осталось ровным счетом по колено. Обернувшись, Ханна различила в лунном свете очертания человека. Высокого, страшно худого, но с длинными ветвями вместо рук. Голова была усыпана пушистыми цветами, как те, что запутались в волосах Коори.

— Не ожидал встретиться снова, однако… — Берр махнул в сторону видения. — Не все фейри добрые, Ханна. Вот и одна из них.

— Скажу больше, эта дамочка не только людей, но и своих норовит пораньше на тот свет отправить, — проворчал Орешник, мрачно пересчитывая уцелевшие бубенчики на своей шляпе. — Такой уж он по натуре, злобный дух ясеня!