Хроника объявленной смерти, объявленной заранее

Неизвестным осталось также, какими картами играл Сантьяго Насар. Я всё время был рядом с ним и в церкви, и на свадьбе, вместе с Кристо Бе-дойей и моим братом Луисом Энрике, и ни один из нас не углядел ни малейшей перемены в его поведении. Мне потом не раз приходилось это повторять: ведь мы, все четверо, вместе росли, вместе учились, одной компанией проводили школьные каникулы — никто не поверил бы, что мы способны утаить друг от друга какой-то секрет, и уж тем более секрет столь важный.

Сантьяго Насар обожал всяческие праздники, и самое большое удовольствие он получил накануне своей смерти, прикидывая, во что обошлась эта свадьба. В церкви он подсчитал: на цветы было потрачено столько, что хватило бы на четырнадцать похорон по первому разряду. Эта точность долгие годы преследовала меня, ведь Сантьяго Насар не раз говорил, что запах цветов в закрытом помещении вызывает у него мысли о смерти, и в тот день он снова повторил это, едва мы вошли в церковь. “Не хочу, чтобы на моих похоронах были цветы”, - сказал он, не подозревая, что уже на следующий день мне придется позаботиться о том, чтобы их не было. По дороге от церкви к дому Викарио он определил стоимость разноцветных гирлянд, украшавших улицы, прикинул, во что обошлись музыка и фейерверк, учел даже сырой рис, градом которого осыпали свадебную процессию. В одуряющей духоте полудня новобрачные совершили круг по двору. К тому времени Байардо Сан Роман сделался нашим закадычным другом, — по тогдашнему выражению, другом до донышка, — и, казалось, с удовольствием сидел за нашим столом. Анхела Викарио без фаты и цветов, в мокром от пота атласном платье, как-то сразу приобрела вид замужней женщины. Сантьяго Насар всё продолжал свои вычисления и сказал Байардо Сан Роману, что на тот момент свадебные расходы составили уже около девяти тысяч песо. Было заметно, что Анхела Викарио расценила это как бестактность. “Мать учила меня, что при посторонних о деньгах не говорят”, - сказала она мне. Байардо Сан Роман, напротив, воспринял эти слова с удовольствием и даже с некоторым тщеславием.

— Примерно, — сказал он, — но ведь мы еще только начинаем. К концу будет раза в два больше.

Сантьяго Насар задался целью подсчитать всё до последнего сентимо, и жизни ему на это хватило в самый раз. И вправду, окончательные цифры, которые Кристо Бедойя сообщил ему наутро в порту, за 45 минут до убийства, подтвердили, что прогноз Байардо Сан Романа был точен.

У меня оставались довольно смутные воспоминания о свадьбе — до тех пор, пока я не решил воссоздать ее по кусочкам чужой памяти. Долгие годы не смолкали в нашем доме разговоры о том, как мой отец, вспомнив молодость, достал скрипку и сыграл в честь новобрачных, как моя сестра-монахиня отплясывала меренге[7] в своем монашеском одеянии, и как доктор Дионисио Игуаран, приходившийся моей матери кузеном, добился, чтобы его взяли на официальный пароход, поскольку не желал оставаться в городке на следующий день, когда прибывал епископ. По ходу своих расследований я собрал для этой хроники множество второстепенных подробностей, в том числе воспоминания о прелестных сестрах Байардо Сан Романа, чьи бархатные платья с крылышками, точно у громадных бабочек, на золотых булавках за спиной привлекали куда больше внимания, чем пышный плюмаж и броня боевых наград их отца. Многие еще не забыли, как в горячке веселья я предложил Мерседес Барча выйти за меня замуж, хотя она тогда едва окончила начальную школу, — да она и сама припомнила мне это, когда мы поженились четырнадцать лет спустя. Самой же яркой картиной, которая навек осталась в моей памяти от того недоброго воскресенья, был облик старого Понсио Викарио, одиноко сидевшего на табурете посреди двора. Должно быть, его усадили там, посчитав, что это почетное место, и гости натыкались на него, принимали за кого-то другого, без конца передвигали, чтобы не мешался на дороге, а он вертел во все стороны белоснежной головой, с беспокойной мимикой человека, лишь недавно ослепшего, отвечая на вопросы, не ему адресованные, отзываясь на приветствия, не к нему обращенные, — счастливый в этом круге забвения, в картонной от крахмала рубахе, с тростью из гваякового дерева, купленной для него специально по случаю свадьбы.

Официальная часть торжества завершилась в шесть часов вечера, когда отбыли почетные гости. Пароход отчалил с зажженными огнями, оставляя за собой след вальсов, что наигрывала пианола, и на какой-то миг мы замерли над пропастью неуверенности, но тут же снова узнали друг друга и ринулись в круговерть праздника. Молодожены появились немного позже в открытом автомобиле, с трудом продвигавшемся сквозь плотную массу людей. Байардо Сан Роман запустил пару петард, отхлебнул водки из бутылок, которые протягивали ему со всех сторон, и вышел из автомобиля вместе с Анхелой Викарио, чтобы встать в круг танцующих кумбию[8]. Наконец, он велел всем продолжать танцевать за его счет сколько хватит сил и повел охваченную ужасом жену в дом своей мечты, где прежде так счастлив был вдовец Ксиус.

Всеобщее гулянье распалось на группки к полуночи, открытой оставалась только лавка Клотильде Арменты на краю площади. Сантьяго Насар и я с моим братом Луисом Энрике и Кристо Бедойей направились в милосердный дом Марии Алехандрины Сервантес. Туда же, как и многие другие, зашли братья Викарио, там они пили вместе с нами и пели песни с Сантьяго Насаром — за пять часов до того, как его убить. Должно быть, отдельные очаги веселья еще не погасли: отовсюду к нам долетали обрывки музыки и выкрики отдаленных ссор, звуки эти постепенно делались всё печальнее и совсем смолкли незадолго перед тем, как заревел пароход епископа.

Пура Викарио рассказала моей матери, что легла в одиннадцать, после того как старшие дочери помогли ей навести в доме хоть какой-то порядок после свадебного разгрома. Около десяти часов, когда несколько пьяных гостей еще распевали песни во дворе, Анхела Викарио отправила посыльного за своим чемоданчиком с личными вещами, который стоял в шкафу ее спальни; Пура Викарио хотела собрать для дочери еще и сумку с повседневной одеждой, но посыльный очень торопился. Она уже спала крепким сном, когда в дверь постучали. “Стукнули три раза, очень медленно, — рассказала она моей матери, — странный был стук, он говорил о дурном известии”. Она рассказала, что открыла дверь, не зажигая огня, чтобы никого не разбудить, и увидела Байардо Сан Романа при свете уличного фонаря — в неза-стегнутой шелковой рубахе и в парадных брюках на подтяжках. “А сам зеленый был весь, точно снился”, - сказала Пура Викарио моей матери. Анхела Викарио стояла в тени, так что Пура Викарио увидела свою дочь, лишь когда Байардо Сан Роман схватил Анхелу за руку и вытянул на свет. Атласное платье на ней висело клочьями, и до талии она была замотана полотенцем. Пуре Викарио причудилось, что они вместе с автомобилем рухнули с обрыва и мертвые лежат на дне пропасти.

— Пречистая Дева Мария! — в ужасе проговорила она. — Отвечайте, если вы еще на этом свете!

Байардо Сан Роман не вошел — лишь мягко подтолкнул жену к двери, не произнеся ни слова. Потом поцеловал Пуру Викарио в щеку и заговорил голосом, полным невыразимой горечи, но притом и глубокой нежности:

— Благодарю за всё, мама, — сказал он ей. — Вы — святая.

Только сама Пура Викарио знала, что она делала в течение следующих двух часов, но эту тайну она унесла с собой в могилу. “Единственное, что помню: одной рукой она держала меня за волосы, а другой лупила с таким остервенением — я думала, убьет”, - рассказала мне Анхела Викарио. Но даже это Пура Викарио проделывала так тихо, что ни муж, ни старшие дочери, спавшие в других комнатах, ничего не узнали до рассвета, когда несчастье уже свершилось.

Близнецы вернулись домой по срочному вызову матери чуть раньше трех часов. Они нашли Анхелу Викарио в столовой, лежавшую ничком на софе, — с синяками на лице, но уже переставшую плакать. “Я больше не боялась, — сказала она мне. — Наоборот, было ощущение, что я чудом вырвалась из смертельного кошмара, и хотелось только одного — чтобы всё это поскорей закончилось и я могла броситься в постель и заснуть”. Педро Викарио, более решительный из братьев, поднял ее за пояс с софы и усадил на обеденный стол.

— Ну, малышка, — сказал он, дрожа от ярости, — скажи нам, кто это был?

Она медлила не дольше, чем нужно было, чтобы произнести имя. Она отыскала его во мгле, с одного взгляда выхватила из бесконечной путаницы имен этого и того света и пригвоздила к стене метким дротиком, точно беспечную бабочку, приговор которой был начертан в начале времен.

— Сантьяго Насар, — сказала она.