Хроника объявленной смерти, объявленной заранее

— Возьми, — сказала она ему. — И чтоб тебя убили!

Сантьяго Насар был до того ошеломлен, что шкатулка выпала у него из рук и письма, написанные им без любви, разлетелись по полу. Он попытался догнать Флору Мигель в спальне, но та захлопнула дверь и заперлась на задвижку. Он несколько раз постучал и позвал ее голосом, слишком требовательным для этого часа, так что сбежалось всё потревоженное семейство. Связанных кровным родством и узами брака, старых и малых, — их было не меньше четырнадцати. Последним вышел Наир Мигель, отец, — с крашеной рыжей бородой, в бедуинской джелабе, которую он привез со своей родины и в которой всегда ходил дома. Я видел его много раз, он был огромен и царственен, но, что поражало меня больше всего, так это мощь его авторитета.

— Флора, — произнес он на своем языке, — открой дверь.

Он вошел в спальню дочери, в то время как остальные члены семейства оторопело взирали на Сантьяго Насара. Тот, стоя на коленях, подбирал с пола письма и складывал в шкатулку. “Будто епитимью исполнял”, - сказали они мне. Наир Мигель вышел из спальни через несколько минут, сделал знак рукой — и семейство исчезло.

Затем он заговорил с Сантьяго Насаром по-арабски. “С первой секунды мне стало ясно, что он даже не понимает, о чём речь”, - сказал мне Наир Мигель. Тогда он спросил прямо, знает ли Сантьяго Насар, что братья Викарио ищут его, чтобы убить. “Он побледнел и настолько потерял самообладание — невозможно было представить, что он притворяется”, - сказал мне Наир Мигель. И согласился, что такое поведение выдавало не столько страх, сколько смятение.

— Тебе лучше знать, правы они или нет, — сказал он Сантьяго Насару. — Но в любом случае теперь у тебя только два пути: укрыться здесь, потому что этот дом — твой, или выйти с моим ружьем.

— Ни черта не понимаю, — сказал Сантьяго Насар.

Это было единственное, что он смог сказать, и сказал он это по-испански. “На мокрого птенца был похож”, - сказал мне Наир Мигель. Ему пришлось взять из рук Сантьяго Насара шкатулку, потому что тот не знал, куда ее девать, чтобы открыть дверь.

— Их будет двое против одного, — сказал ему Наир Мигель.

Сантьяго Насар вышел. Люди уже расположились на площади, как в дни парадов. Все видели, как он вышел, и все поняли: он уже знает, что его собираются убить, а он был в таком замешательстве, что не находил дороги к своему дому. Говорят, кто-то крикнул с балкона: “Не сюда, турок, не сюда — к старому порту!” Сантьяго Насар поискал, откуда голос. Ямиль Шайум крикнул ему, чтобы он укрылся в его магазине, и сам забежал внутрь — взять свое охотничье ружье, но не мог вспомнить, куда запрятал патроны. Со всех сторон Сантьяго Насару начали кричать, и он несколько раз метнулся из стороны в сторону, сбитый с толку множеством голосов. Было ясно, что он хотел войти в свой дом через дверь кухни, но, похоже, вдруг вспомнил, что открытой оставалась парадная дверь.

— Вон он! — сказал Педро Викарио.

Оба увидели его одновременно. Пабло Викарио снял пиджак, положил его на табурет и развернул свой нож, похожий на ятаган. Перед тем как выйти из лавки, оба, не сговариваясь, перекрестились. В этот момент Клотильде Армента вцепилась в рубаху Педро Викарио и закричала Сантьяго Насару, чтобы тот бежал, потому что его собираются убить. Этот крик был полон такого отчаяния, что заглушил все остальные. “Сперва он испугался, — сказала мне Клотильде Армента, — потому что не понимал, ни кто кричит, ни откуда”. Но, увидев ее, Сантьяго Насар тут же увидел и Педро Викарио, который оттолкнул Клотильде Арменту так, что она упала, и поравнялся с братом. Сантьяго Насар был меньше чем в пятидесяти метрах от своего дома и побежал к парадной двери.

Пятью минутами раньше, на кухне, Виктория Гусман рассказала Пласиде Линеро то, о чём уже знали все. Пласида Линеро была женщиной с крепкими нервами и не позволила себе внешне проявить тревогу. Она лишь спросила Викторию Гусман, сказала ли та что-либо ее сыну, и кухарка сознательно солгала ей, ответив, что ничего еще не знала, когда он спускался пить кофе. Дивина Флор, которая всё еще мыла пол в зале, в тот же самый момент увидела, как Сантьяго Насар вошел через парадную дверь и по винтовой лесенке поднялся в спальню. “Наяву пригрезилось, — рассказала мне Дивина Флор. — В белом костюме был и что-то держал в руке, я толком не разглядела, но мне показалось, что букет роз”. Так что, когда Пласида Линеро спросила у нее про сына, Дивина Флор ее успокоила.

— Поднялся к себе минуту назад, — сказала она.

Пласида Линеро тогда же увидела на полу конверт, но не сообразила его подобрать и о том, что говорилось в записке, узнала много позже, когда кто-то показал ей эту записку в сумятице трагедии. Через дверь она увидела братьев Викарио, которые бежали к ее дому с оголенными ножами. Со своего места она могла видеть их, но ей не был виден ее сын, бежавший к двери под другим углом. “Я подумала, они хотят убить его в доме”, - сказала она мне. Тогда она кинулась к двери и захлопнула ее. Она задвигала засов, когда услышала крики Сантьяго Насара и услышала страшные удары в дверь, но подумала, что сын наверху и с балкона своей спальни скандалит с братьями Викарио. Она поднялась наверх — поддержать его.

Сантьяго Насару нужна была лишь пара секунд, чтобы оказаться в доме, когда дверь закрылась. Он еще успел несколько раз кулаками ударить в нее и тут же повернулся, чтобы встретить своих врагов голыми руками. “Я испугался, когда увидел его перед собой, — сказал мне Пабло Викарио, — показалось, он вдвое больше, чем был на самом деле”. Сантьяго Насар поднял руку, отражая первый удар Педро Викарио, который тот нанес ему в правый бок прямым ножом.

— Сволочи! — закричал он.

Нож пробил ему ладонь правой руки и вошел в бок по самую рукоятку. Все услышали его крик боли:

— Ай, мама!

Педро Викарио выдернул нож свирепой хваткой мясника и нанес второй удар почти в то же самое место. “Странно, что нож выходил назад чистым, — заявил следователю Педро Викарио. — Я не меньше трех раз его ударил, а крови не было ни капли”. Сантьяго Насар скорчился после третьего удара, схватившись обеими руками за живот, жалобно замычал, точно теленок, и попытался повернуться к ним спиной. Пабло Викарио, который был слева со своим кривым ножом, нанес ему тогда единственный удар в поясницу, и сильная струя крови, хлынув, намочила его рубаху. “Кровь пахла как он”, - сказал мне Пабло Викарио. Трижды смертельно раненный, Сантьяго Насар снова повернулся к ним лицом, прислонился спиной к двери материнского дома и стоял без малейшего сопротивления, словно с одним желанием — помочь им добивать его поровну. “Больше он не кричал, — сказал следователю Педро Викарио. — Наоборот, мне показалось, что он смеется”. Тогда оба продолжили втыкать в него ножи прямо перед дверью — поочередно и с легкостью, — плывя по ослепляющей заводи, которая открылась им по ту сторону страха. Они не слышали, как закричал весь городок, ужаснувшись собственному преступлению. “Такое было чувство, будто на коне скачешь”, - заявил Пабло Викарио. Но оба тут же вернулись к реальности — они уже обессилели, а Сантьяго Насар, казалось, не упадет никогда. “Дерьмо, брат, — сказал мне Пабло Викарио, — не представляешь, до чего трудно убить человека”. Пытаясь покончить дело разом, Педро Викарио искал сердце, но искал он его под мышкой, там, где оно находится у свиней. В действительности Сантьяго Насар не падал потому, что они сами не давали ему упасть, пригвождая ударами к двери. Отчаявшись, Пабло Викарио горизонтальным рывком вспорол живот, и внутренности выбросило наружу, точно взрывом. Педро Викарио хотел сделать то же, но кисть его дрогнула от ужаса, и нож наискось взрезал бедро. Сантьяго Насар еще мгновение стоял, прислонившись к двери, потом увидел на солнце свои собственные кишки, чистые и голубоватые, и упал на колени.

Покричав сына по комнатам и слыша непонятно откуда другие, не свои крики, Пласида Линеро выглянула из окна на площадь и увидела близнецов Викарио, бежавших к церкви. За ними по пятам гнался Ямиль Шайум с ружьем для охоты на ягуаров и другие арабы, без оружия, и Пласида Линеро подумала, что опасность миновала. Тогда она вышла на балкон спальни и увидела Сантьяго Насара перед дверью — лежащего ничком в пыли и пытающегося подняться из лужи собственной крови. Он встал как-то боком и зашагал в состоянии прострации, поддерживая руками свисающие кишки.

Он прошел больше ста метров, чтобы обогнуть дом полностью и войти через дверь кухни. Ему еще хватило ясности сознания не идти по улице — то был более длинный путь, — а пройти через дом соседей. Пончо Ланао, его жена и пятеро их детей не знали о том, что произошло в двадцати шагах от их дверей. “Мы слышали крики, — сказала мне жена Пончо, — но думали, это праздник в честь епископа”. Они начали завтракать, когда увидели, что вошел Сантьяго Насар, весь в крови, неся на руках гроздья собственных кишок. Пончо Ланао сказал мне: “Чего я никогда не мог забыть, так это жуткий запах дерьма”. Однако Архенида Ланао, старшая дочь, рассказала, что Сантьяго Насар ступал как всегда, величаво, размеренным шагом, и что его лицо сарацина, окаймленное взлохмаченными кудрями, было прекрасно как никогда. Проходя мимо стола, он улыбнулся им и двинулся через спальни к задней двери дома. “Нас парализовало от страха”, - сказала мне Архенида Ланао. Моя тетка Венефрида Маркес чистила рыбу у себя во дворе на другой стороне реки и увидела, как он спускается по ступеням старого мола, твердой поступью прокладывая дорогу к своему дому.

— Сантьяго, сынок! — крикнула она ему. — Что с тобой?

Сантьяго Насар узнал ее.

— Да вот убили меня, милая Вене, — сказал он.

Он споткнулся на последней ступеньке, но тут же выпрямился. “Даже позаботился рукой землю стряхнуть, которая к кишкам прилипла”, - рассказала мне моя тетка Вене. Затем он вошел в свой дом через заднюю дверь, которая была открыта с шести утра, и рухнул ничком в кухне.