Танец на острие клинка

Часть первая. Глава 1

Верблюд медленно встал с колен, заставив меня резко качнуться сначала вперёд, а потом назад. Проклятый браслет зазвенел, напомнив о том, что я больше не любимая дочь почтенного учителя Алесса ин Несса, а бесправная рабыня, которую везут в подарок правителю соседнего вальдината. И никто не знает, какая судьба меня ждёт. Стану ли я желанной наложницей вальди или не глядя подарят ближнику, отдадут замуж за любимого слугу или сошлют в дальний гарем, где и пройдет жизнь среди таких же ненужных и забытых.

Слезы подступили совсем близко, но, сжав руками седло, мысленно одернула себя и гордо выпрямила спину. Я — Ланат ин Несса, дочь Алесса ин Несса, Скользящего-по-Лезвию, владельца и учителя школы Танцующих, — не должна быть слабой. И пусть каждое движение сопровождает перезвон серебряных бубенчиков и колокольчиков, которыми плотно расшит широкий кожаный браслет на моей левой щиколотке — душой я не приму рабство.

Первые галвы* любого каравана это шум, суета и неразбериха. Караванбаш* перед выходом определяет, кто из купцов за кем следует, кто из стражников следит за порядком в самом караване, кто едет впереди, а кто поодаль. Но всё равно, каждый раз шум, суета и неразбериха. Однако не успеет тень изменить длину на кабдхах*, как всё успокоится, каждый займет своё место, движения станут размеренным и экономными.

Нам предстоит долгий и трудный путь.

*Галв — арабская мера длины, равная 230,4 м.

*Караванбаш — руководитель каравана и охраны, сопровождающей товары и людей.

*Кабдхах — арабская мера длины, равная 9 см.

Кто и за какие достоинства назначил меня ценным подарком, я не знала, но этот статус дал мне право ехать на отдельном верблюде, а также личную служанку на привалах и охранника, не спускавшего с меня глаз. Не привыкшая к такому вниманию, я плотнее запахивала полы просторного белоснежного кафтана и ниже глаз надвигала край плотного покрывала. Хотелось отгородиться от палящего солнца, неприятного интереса мужчины и обрушившихся на меня бед.

Отец любил маму так сильно, что когда Всесущий забрал её к своему престолу, он не взял в дом другую наложницу.

Обет вступающих в касту Скользящих по лезвию был не просто строг, он был жесток. Почти каждое нарушение могло закончиться смертью виновного. Ибо ничто суетное не должно отвлекать от служения касте. Но кто без греха? По уставу Скользящим нельзя жениться, зато прямого запрета на наложниц не было. Чем мастера и пользовались.

Нерастраченные чувства отец перенёс на меня, потакая любому капризу. А я, тоскуя по маме, не желала отпускать родителя от себя даже на полдня. Тётушки, жившие на женской половине, не могли справиться с моими истериками и сами с воем и причитаниями бросались к возвращавшемуся домой отцу, умоляя повлиять на непослушную дочь.

— Пэри* моего сердца, я знаю, что ты тоскуешь о маме. Наше горе общее. Но жизнь продолжается, и каждый из нас должен заниматься своим делом. Я — учу мальчиков искусству танца с каскарой*, а ты учишься быть прекрасной девушкой и хорошей хозяйкой, — сказал мне отец, посадив на колени, и жестом факира невесть откуда достал и протянул мне огромное красное яблоко.

*Пэри — мифическое существо сродни феи.

*Каскара — меч, длиной около 1 метра, состоит из прямого двухлезвийного клинка, который к боевому концу сводится на острие.

— Не хочу оставаться дома, — прижалась я щекой к груди отца. — Я боюсь.

— Чего ты боишься, малышка? — большая крепкая ладонь, успокаивая, с нежностью накрыла мою голову.

— Что ты тоже уйдёшь, — едва слышно прошептала я.

— Всё в воле Всесущего, и вечен лишь он. Я не оставлю тебя, Ланат.

— Отец, — подняла я полные слёз глаза, — возьми меня в свою школу.

Рука, гладившая меня по голове, замерла и на миг стала твёрдой, как камень.

— Что за глупость ты говоришь, девочка? Забыла, что танцу учат только мальчиков? Удел женщины дом, дети и забота о муже. Вот чему тебе необходимо учиться.

— Не хочу! — решительно и бесстрашно спрыгнула я с высоты колен. — Это неинтересно и скучно. Я хочу танцевать!

— Но это трудная наука, — убеждал меня отец, — далеко не все мальчики выдерживают даже первый год обучения. А ты девочка. Маленькая красивая девочка.

— Я дочь Алесса ин Несса, — я гордо выпрямила спину и вздёрнула нос. — Мама говорила мне, чтобы я всегда помнила об этом.

Наверное, именно эти слова заставили отца сдаться. А может быть, ему было легче знать, что я буду рядом даже когда он в школе. Не знаю. Но, вопреки всем правилам, мне было позволено учиться тайному искусству танца с каскарой.

Легкие сандалии, просторная туника, короткие широкие штаны, повязка, впитывающая пот, и коса, заплетённая на мужской манер. Впервые я шла по улице на шаг позади отца, как и следует ученику, почитающему учителя. Косу мне плёл отец под дружное причитание тётушек. Словно к престолу Всесущего провожают, удивилась я. А они просто не могли понять, как можно девочку учить убивать.

Клан Скользящих по лезвию — это союз высококлассных мастеров танца с каскарой, древнего искусства убийства. Далеко не каждый правящий мог позволить себе купить услуги кланового мастера. Но жизнь всегда дороже золота, и потому заказов хватало не только мастерам, но и подмастерьям, иногда даже ученикам. Смерть, как и жизнь, товар ходовой.

Все учебные заведения Несса были вынесены за городские стены, и каждое казалось маленькой крепостью.

Непробиваемо толстая, в четыре человеческих роста ограда школы учителя Алесса ин Несса прятала от посторонних глаз казармы, где жили ученики и смотрители, площадки, где с рассвета до заката отрабатывались навыки и приёмы, хозяйственные постройки, где хранились оружие, припасы, одежда и обувь, а также здание с комнатами для теоретических занятий, медитаций и отработки техник, доступных лишь посвящённым.

От дома до ворот школы было не менее парасанга*. Всё это расстояние я шла, стараясь не отстать от отца, не схватить его за подол кафтана и тем более не попроситься на руки. Только через некоторое время пришло понимание, что это была заслуга отца. Он подстроился под мой шаг, время от времени останавливался поздороваться и обменяться новостями со знакомыми или показать мне какой-то ориентир для запоминания пройденного пути.

*Парасанг — арабская мера длины, равная 5.76 км.

В группе я была самой мелкой и слабой. Почти все мальчишки возвышались надо мной чуть ли не на голову, быстрее бегали, выше прыгали, лучше подтягивались. Но, уходя с площадки на дрожащих от слабости ногах, я дала себе слово, что стану не хуже их. Зато в классе, где мы постигали тайны математики, чтение и написание вязи, я стала лучшей.

Несмотря на то, что учить женщин грамоте было не принято, мама хорошо умела читать и писать. Она знала счёт, могла делить и умножать числа, и в доме отца самостоятельно вела книгу расходов. Я всегда с интересом наблюдала, как на чистом листе из-под остро заточенного пера появляются красивые завитушки и изящные штрихи с точками. Очень хотелось понять, что же в них такого важного, почему мама, когда открывает большую толстую книгу, просит посидеть тихо.

Мама никогда не отсылала меня поиграть к тётушкам и всегда отвечала на мои вопросы. А однажды на подносе, засыпанном песком, пальцем провела полоску и сказала, что это буква «алиф».

— Если ты до завтра не забудешь название буквы и сможешь написать её, то покажу тебе ещё две, — пообещала, закрывая большую книгу под замок.

Так играючи я выучила абаджад* и все цифры, могла написать своё имя и прочитать простые, недлинные слова.

*Абаджад — порядок расположения букв в арабском алфавите.

Под вечер, когда домой возвращались, отец спросил, понравилось ли мне в школе.

— По-разному, — нехотя ответила я.

— Объясни.

— Мне понравилось решать задачи, читать слова, которые почтенный Аршад писал на чернёной стене… было очень интересно узнать о том, что у людей есть кости и мышцы… понравилось бегать и прыгать…

— А что же не понравилось тебе, пэри моего сердца?

— То, что я слабее всех, — чуть не заплакав от обиды, ответила я. Но, шмыгнув носом, остановилась и, сжав кулаки, пообещала. — Но я стану сильнее самого сильного и быстрее самого быстрого.

Отец погладил меня по голове, взял за руку и свернул в узкий проулок. Мы шли вдоль высоких глухих заборов. Колючие кустарники пытались схватить меня за штаны или за ноги, а я старательно уворачивалась от шипастых веток. Дорожка вывела к широкому ручью, берега которого поросли деревьями, склонившими гибкие ветви до самой воды.

На земле лежало толстое бревно, на которое мы присели. Солнце клонилось к закату, окрашивая край неба в нежно-розовый цвет, над мелкой рябью ручейка кружили быстрые стрекозы, шелестя прозрачными крылышками. С громким жужжанием прилетел и плюхнулся на землю большой тёмно-коричневый жук. Аккуратно сложив блестящие крылья, он, неповоротливый на своих коротких лапках, медленно пополз в траву.

— Ланат, ты видишь этих насекомых? — прервал молчание отец. — Видишь, что Всесущий создал их разными? Легкокрылые стрекозы не похожи на покрытых толстым панцирем жуков, быстрые муравьи не похожи на пушистых пчёл, а зловредные комары на гадких мух. Ты захотела стать похожей на мальчиков и выбрала неверную цель. Скажи, чем мама и другие женщины нашего дома отличаются от мужчин, которых ты видела?

— Мама была очень хрупкой. Она едва доставала тебе до плеча. Пальчики у неё были такие тоненькие… — от воспоминаний о маме у меня защипало в носу, и слёзы были готовы вот-вот хлынуть из глаз, но, сообразив, что я еще не полностью ответила на вопрос, вспомнила тётушек. — Твои сёстры другие. У них много здесь и здесь, — я руками показала на верхнюю и нижнюю часть тела, — но они тоже ростом ниже тебя и руки у них маленькие. А ещё они слабые. Ни тётя Гарам, ни тётя Фалак не могут поднять меня так, как это делаешь ты.

— Ты очень наблюдательна, моя птичка, — похвалил отец. — Надеюсь, понимаешь, что разные не только насекомые, животные и птицы. Люди тоже разные. Может быть, занимаясь долго и упорно ты станешь сильной, но твоя фигура утратит легкость и женственность. Из изящной стрекозы ты превратишься в грубого жука.

— Что же мне делать? — растерянно спросила я.

— Далеко не всегда в танце нужна сила. Скорость, гибкость, выносливость и подвижность — вот в чём отличие мастера. Подумай об этом. Завтра посоветую почтенному Кудрату, чтобы в твоих тренировках он уделил этому внимание, — сказал, легко поднимаясь с бревна отец, и, заметив с каким трудом я сползаю на землю, склонил голову к плечу и хитро прищурился. — Конечно же, если ты захочешь продолжить занятия.

— Захочу!

Было мне тогда чуть больше шести лет. Часто не хватало сил, но всегда доставало желания. Тётушки, растирая после купания моё худенькое тельце маслами, причитали над каждым синяком и царапиной. И время от времени, набравшись мужества, шли в комнату отца, призывая прекратить это безумство. В течение пяти лет каждое утро, прежде чем выйти из дома, я слышала один и тот же вопрос:

— Не передумала?

— Нет! — неизменно отвечала я, пока не наступил тот день…