Владыка битвы

* * *

От церквушки до стен Омрика было примерно три полёта стрелы, но мне то и дело приходилось петлять, уворачиваясь от вражеских стрел. Проклятые длинные эглинские луки били очень далеко. Пробирался я медленно, зато смог хорошо разглядеть происходящее вокруг Омрика. Цепную башню на берегу Свергло взяли и заметно потрепали — оттуда валил дым, доносились крики, лязг оружия и громкая брань.

Обезумевшие от страха фермеры и хуторяне с воплями шарахались и от своих, и от чужих, пытаясь убежать в лес. На них я не обращал внимания — за всеми не угонишься. Мне нужно было предупредить Скегги.

С тех пор, как я лишился силы, Гулла осталась единственной боевой колдуньей во всём хирде. Нельзя было утратить и её силу. Пусть её колдовство было пронизано особой женской инаковостью, но оно работало, и работало хорошо. Да и знала она побольше моего.

Брат нашёлся у южных ворот — вместе с хускарлами пытался пробить окованное железом дерево. Я пробежал через поле, что разделяло Омрик и окрестные леса, увидел войско северян — некоторые пытались забраться на стены, но мерглумцы сбрасывали их по одному, закидывали камнями и осыпали градом стрел. Подняв брошенный кем-то щит, я поморщился от боли в боку — рана уже давала о себе знать. Я нервничал и устал. Мне так не хватало рун и голоса богов, будь оно всё проклято.

— Скегги! — Подняв щит и защищаясь от стрел, я приблизился к нашим воинам. — Есть вести?

Брат коротко обернулся, жестом подозвал одного из хускарлов, отдал ему свой щит и велел занять своё место, а затем протиснулся ближе ко мне.

— Башню взяли! — возвестил он, перекрикивая гомон и шум. — Йирдман и его люди пытаются прорваться под рекой. Но это непросто — там хорошие укрепления. По одному выбивают, ублюдки. Лучше сосредоточиться на воротах.

Вокруг царила сущая суматоха. Скегги то и дело оглядывался, задирал голову, выкрикивал приказы и пересобирал людей. Мне, неопытному, было сложно понять, как брат вообще хоть в чём-то разбирался среди этого гомона и мельтешения.

— Таран! — крикнули позади. — Защищай таран!

Мы со Скегги одновременно обернулись.

Одно из деревьев свалили, наспех обрубили ветви, заострили один конец ствола и сейчас несли к воротам. Мне ещё не приходилось биться при захвате крепости, но по рассказам я примерно понимал, что следовало делать. Мерглумцы наверняка попытаются поджечь таран, причём вместе с нами. Возможно, раскалят масло. Следовало окружить орудие щитами и сделать из них крышу, чтобы не пострадало ни дерево, ни мы. По возможности.

— Гуллу схватили! — крикнул я, догоняя брата. — Собираются казнить.

Скегги остановился лишь на миг.

— Что с твоим свинарником? — сухо спросил он.

— Готовим. Вот-вот должны поджечь.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Я уже ничего не знаю, Скегги, — признался я. — Но Гуллу нужно спасти. Если надо, сам полезу на стену.

— Ты ранен.

— Пустяки.

— Нет, — мотнул головой брат. — На стену ты не пойдёшь. Мне нужны люди у тарана. Мы и так слишком рассредоточились.

Я кивнул. Спорить времени не было, а Скегги наверняка знал лучше. Я заметил у него за его спиной меч Вигрик, но брат ни разу не обнажил его в бою. Носил как талисман, а сам пользовался проверенным и добрым топором да круглым щитом. Начищенный умбон покрылся царапинами. На лице Скегги красовалось несколько кровоподтёков, но брат был в своей стихии. Битва невероятно ему шла.

Мы поравнялись с хирдманами, что несли таран. Будь у нас побольше времени, его бы приготовили заранее и позаботились бы о навесе. Но сейчас всё делалось в спешке, и это меня беспокоило. Второпях легко упустить что-то важное, поэтому я озирался и старался подметить всё, что мог. Одно радовало — для Омрика наше нападение тоже оказалось неожиданным. Я надеялся, что горожане не успели заготовить много масла и камней.

— Гляди! Церковь горит!

Я обернулся. Со стороны кладбища повалил дым. Значит, свиней подожгли. Если всё прошло, как я говорил, то вскоре десятка Глоди Младшего должна была присоединиться к нашему кровавому пиршеству.

Вскинув щит, я приноровился шагать в ритм с другими хирдманами. Сейчас это было главным — идти нога в ногу, держать щит над головой, защищать таран. Только так можно пробить ворота. Солнце уже вышло, и чем ярче оно начинало светить, тем тревожнее становилось у меня на душе.

Гулла, милая, держись. Я приду. Только держись и дождись меня живой.

Сейчас я был готов принести жертву любому богу, лишь бы её оставили на этой земле. Скегги лишился Исгерд, потерял начертателя. Ему нельзя было лишиться и Гуллы. О своих чувствах я сейчас предпочитал просто не думать. В драке переживаниям не место.

Окружив таран ненадёжной крышей из щитов, мы прорвались к самым воротам.

— Иии... Раз!

— Иии... Два!

Дерево ворот заскрежетало, когда заострённый конец тарана врезался в ворота. Летели щепки, камни, стрелы, кричали по-северному, по-эглински, кто-то выл на неведомом языке...

— Ещё! — проревел Скегги.

Сверху что-то упало, и стоявший рядом со мной хирдман повалился как подкошенный. Я увидел лишь кровавое месиво в том месте, где только что была его голова. Камень. Подняв щит выше, я взывал к глухим богам, моля, чтобы рука не дрогнула и выдержала удары булыжников, что сыпались на нас сверху.

— Иии... Раз!

— Иии... Два!

Снова грохот. Ворота не поддавались. Скрипели, стонали, трещали, но упрямо не желали ломаться. Скегги прокричал команду отступить на несколько шагов. К нам подбежали ещё северяне — из тех, кого привели от северных ворот, и встали на место павших товарищей.

Я оглянулся и оторопел от ужаса. Слишком много полегло наших, а ведь мы ещё даже не вошли в город.

— Давай по-новой! — Кричал Скегги. — Тарань! Во имя Всеотца и всех богов, чтоб вас гнавы драли!

— Иии... Раз!

— Иии... Два!

Таран врезался в ослабевшее дерево, пробил часть ворот и застрял. Хирдманы тут же принялись вытаскивать куски дерева, разбирая проход. Оттуда нас секли топорами и мечами. Я перерубал эглинские руки, рискнувшие вылезти дальше положенного. Кровь, всюду была кровь. Почуяв пир, начали слетаться вороны.

— Вестники Всеотца с нами! — Крикнул Глоди Младший и оскалился в сладострастии. — Боги с нами!

Таран вытащили, отбросили и принялись прорубать ворота. Мерглумцев было столько, что они своими телами закрывали брешь. Сколько кишок я выпустил в тот день, до сих пор не смогу сосчитать. Я рубил налево и направо, вверх и наискосок, уже даже не чувствуя усталости.

Наконец ворота пали. Хирд вырезал всех мерглумцев и хлынул в Омрик, точно бурный поток.

— Омрик! — Орал Скегги, вскинув топор к небу. — Вернём наше!

Брат тут же велел части людей отправляться ко второй Цепной башне и помочь людям Йирдмана.

— Я иду на площадь, — сказал я в передышке между очередной стычкой с омрикцами. Улиц здесь было не так много, но за каждым домом прятался враг. На нас то и дело нападали маленькие отряды и жалили, точно шершни. Мы продвигались медленно, до безумия медленно. Рассвет давно наступил. Я видел башню храма в центре города, видел храмовую площадь, по которой с криками носились перепуганные горожанки и дети.

Но я не видел Гуллы.

Рубанув последнего из напавших на меня омрикцев наотмашь, я перехватил выскальзывавший из покрытых кровью рук топор и двинулся дальше. Скегги кричал что-то мне вслед, но я не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. За мной шли несколько хирдманов, очевидно, решивших, что я знал, где искать добычу. Они отбивались от подскакивавших омрикцев, но теперь все — и мы, и они — понимали, что дело было кончено. Мы потеряли многих, но с нами была ярость, и нас всё равно осталось больше. Без своих каменных стен омрикцы оказались довольно беспомощными. Омрик был нашим.

А затем я увидел Гуллу.

Сперва предо мной простёрлась вытянутая площадь — почти опустевшая. В одном конце располагался колодец и торговые палатки, другой примыкал к ступеням церкви. Большой храм. Явно перестроенный, и каменщик был не из самых умелых. Древний светлый камень перемежался с новым более тёмным. Часть стен утопала в зелени плюща.

Почти в центре этой площади сложили костёр. На возвышении, обложенная хворостом и соломой, стояла привязанная Гулла. Сперва я не узнал в ней свою драгоценную ведьму. Волосы обрили наголо, раздели донага, угостили плетями и заклеймили. Но это всё ещё была она. Моя Гулла.

Увидев нас, священник в разноцветной накидке, что держал факел, что-то крикнул нам на неведомом языке и бросил факел женщине под ноги. Сухая солома мгновенно вспыхнула.

— Нет!

Я метнулся к нему, подняв топор. Кажется, выронил и щит. Хирдманы, издав боевой клич, бросились вместе со мной, а навстречу нам выскочили несколько хорошо вооружённых воинов.

— Гулла! — Позвал я, отбиваясь от меча обряженного в кольчугу вояки.

Что-то затрещало, зарокотало, загудело. Из-под земли вырвались нечеловеческие крики, словно сами гнавы устроили кровавое пиршество. Сухая земля начала трескаться, расползаться, и мы с мерглумцами в ужасе отпрянули друг от друга.

А мигом позже земля разверзлась. Священники, горожане, воины, хирдманы и костёр с Гуллой — всё начало проваливаться под землю.