Сталинский дом. Мемуары

Наступил первый день долгого пути. С трудом кое-как умылись под тонкой струйкой воды из умывальника. Сережа запросил кушать. Мы захватили с собой имевшиеся в то время в магазинах сушки, сухарики и банки с крабами. До сих пор не могу понять, почему на прилавках Москвы громоздились горы банок с крабами. Встала проблема, как заварить кофе или чай, где и во что взять кипяток. Я уже не помню, кто из нас додумался захватить чайник, я или Елена Сергеевна. Скорее всего, я. Аукнулся мой недавний опыт рытья окопов. Проводник сказал, что кипяток я смогу набрать только во время остановки поезда на ближайшей станции. С чайником в руках я терпеливо стояла поближе к выходу, чтобы успеть тут же ринуться к вокзалу, к заветному крану с кипятком. Как только поезд остановился, я со спринтерской скоростью понеслась по перрону к видневшемуся вдали пару от кипятка. Быстро наполнив чайник, я с той же скоростью побежала обратно, ибо смертельно боялась отстать от поезда. Никто ведь не мог сказать, сколько он будет стоять на этой станции.

Уже в первый день в нашем купе стали появляться знакомые Елены Сергеевны из соседних купе и вагонов. Одним из первых заглянул Алексей Яковлевич Каплер[12], обаятельнейший человек, знаменитый сценарист, по чьим сценариям были поставлены фильмы «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Елена Сергеевна нас познакомила и угостила Алексея Яковлевича чаем с сушками. Я раньше никогда с Каплером не встречалась, но он умел тотчас устанавливать контакт с людьми, и через несколько минут казалось, что я давно с ним знакома.

Зашел к своей жене и Григорий Козинцев. Он ехал с группой кинематографистов в соседнем вагоне. Меня с ним познакомили, и завязалась опять за чаем с сушками беседа. Я видела, что он с интересом разглядывает Елену Сергеевну, и ей это приятно. Он произвел на меня впечатление человека интеллигентного, но несколько суховатого. Мне даже казалось, что я замечаю эту суховатость и в его отношении к Софе.

За ним следом появился Сергей Михайлович Эйзенштейн[13]. Он шумно приветствовал Елену Сергеевну и вопросительно посмотрел на меня. Елена Сергеевна нас познакомила. Услышав мое имя — Дзидра, он радостно воскликнул: «Латышка?» Оказывается, этот знаменитейший режиссер родился в Латвии, в Риге, детство свое провел в этом городе и даже помнит латышский язык. Мы тут же весело обменялись несколькими фразами. Тут я перехватила несколько недовольный взгляд Елены Сергеевны. Я поняла: ей не очень нравится, что я отвлекаю внимание Сергея Михайловича. Я же продолжала с ним беседовать и упомянула, что была в Нью-Йорке в то время, когда он приезжал в Америку с Тиссе и Александровым[14]. Я также упомянула, что Тиссе и Александров посетили моего отца и что я присутствовала при этом. Эйзенштейн спросил, нет ли у меня какой-нибудь книжки на английском, ему пришлось оставить свою библиотеку в Москве, а он так любит почитывать детективы Агаты Кристи! Я удивилась, ибо отец мне внушил, что детективы — не лучший вид литературы и не очень поощрял их чтение. Сергей Михайлович обещал, что когда мы вернемся в Москву, он даст мне почитать свои книги. После этого посещения я старалась не принимать участия в беседе Елены Сергеевны с ее знакомыми, если только они не обращались прямо ко мне.

В одном из соседних купе ехал знаменитый в то время поэт Иосиф Уткин[15]. Он в начале войны ушел добровольцем на фронт, где его вскоре ранило, и теперь он в сопровождении медсестры был отправлен на лечение в Куйбышев. Это был первый раненый, которого я повстречала, и я с состраданием смотрела на его висящую на перевязи руку. Разумеется, я старалась, как могла, отвлечь его от мрачных мыслей — ведь ему грозила ампутация. Он робко появлялся у нашего купе, и мы с Еленой Сергеевной спешили налить ему чай, если только оставалось хоть немного кипятка, пусть даже остывшего. Мы подолгу стояли с ним в коридоре. Он читал свои стихи, которых, должна сознаться, я прежде не слышала.

Однажды Эйзенштейн привел с собой Тиссе и Александрова. Он успел им рассказать, что я помню их посещение моего отца в Америке. Они весело вспоминали девчушку, которая с любопытством разглядывала их во время того визита…

Поезд медленно двигался вперед, не следуя никакому расписанию, с неожиданными остановками и столь же неожиданными рывками вперед. Медленно, но неуклонно он приближался к своей цели — Ташкенту. Там писателям предстояло выгрузиться, а кинематографистам ехать дальше — в Алма-Ату. Туда было решено эвакуировать киностудию «Мосфильм».

Я все также продолжала на остановках бегать за кипятком. Иногда мне крупно везло: на некоторых станциях местные жители выносили чего-нибудь съестное — вареную картошку, крутые яйца, соленые огурцы. Однажды мне посчастливилось даже выменять на соль тощую жареную курицу!

В Куйбышеве поезд стоял несколько часов. Ушел со своей спутницей Иосиф Уткин. Мы все пожелали ему скорейшего выздоровления. К вечеру поезд наконец тронулся.

Наутро за окном возник совсем другой пейзаж. Яркая зелень, еще не убранные поля, пасущиеся на лугах стада. Люди в легкой одежде. А ведь из Москвы мы уезжали в снежный вечер. Кроме того, непривычно было, что вечером в вагоне зажигают свет, а в окнах виднеются огоньки в домах. Нам, привыкшим к тщательной московской светомаскировке, радостно было возвращение к нормальной повседневной жизни. Удручало же то, что мы ничего не могли узнать о положении на фронте. Газет мы уже несколько дней не видели, радио не работало. Только в Куйбышеве кому-то передали несколько газет, и мы их громко читали вслух, ведь у всех на фронте были близкие или друзья, все привыкли слушать регулярные сводки.

Становилось все теплее. Все мы стали потихоньку снимать свитера и теплые шарфы. Мы все больше стали задумываться о конечной цели нашего пути — Ташкенте. Как нас там встретят? Что нас ждет в незнакомом городе? Почти никто в нашем вагоне в Ташкенте не бывал, никто не мог поделиться впечатлениями. Где нас разместят? Что нас ждет? Смогу ли я найти работу?

Наконец к вечеру поезд медленно подкатил к перрону ташкентского вокзала. Стали спешно выгружаться. По перрону взад-вперед бегал невысокого роста человек в военной форме с погонами полковника. Прибывшие узнали в нем московского драматурга Николая Вирту[16]. Он был уполномочен встретить и разместить эвакуированных писателей и их семьи. Вирта сообщил, что основную группу прибывших временно поселят в здании одной из школ, а затем всем предоставят постоянное жилье. Мы с Еленой Сергеевной и Сережей погрузились в поданный автобус и вскоре оказались в огромной классной комнате вместе с еще несколькими семьями. Кроватей не было — на полу лежали тюфяки. Был единственный на весь этаж умывальник, и это удручало больше всего. Так хотелось помыться после долгого пути. Обещана была баня. Вирта еще раз подтвердил, что через несколько дней нас переселят в более удобное помещение.

Наступило 7 ноября. Кроме общего советского праздника это был и день моего рождения. Елена Сергеевна предложила отметить это событие во дворе школы у костра. Там будет легче сварить по чашке кофе. Мы с Сережей набрали веток саксаула. Затем сходили на Алайский рынок, купили для угощения изюм, вяленую дыню, фрукты. Прилавки этого рынка резко отличались своей яркостью и разнообразием от привычных унылых магазинов военной Москвы. Вечером неожиданно пришел на наш огонек Алексей Яковлевич Каплер и подарил мне корзину с фруктами. Мы приступили к заварке кофе в импровизированной посуде. Забытый изумительный аромат привлекал все больше гостей. Алексей Яковлевич завладел всеобщим вниманием, рассказывая о съемках фильмов о Ленине, автором которых он был. Это оказался самый необычный мой день рождения, запомнившейся на всю жизнь.

Назавтра на почте я получила поздравительные телеграммы от Женечки и от Евгения Александровича. Я была крайне удивлена, что в такой сложной военной обстановке почта работала исправно.

Через несколько дней Елена Сергеевна пошла с Виртой на улицу Жуковского посмотреть предназначенное нам жилье. Это оказалась крохотная квартирка на втором этаже, которая ей сразу приглянулась. Туда вела шаткая деревянная наружная лестница. Эта квартирка, которую мы сразу прозвали голубятней, состояла из двух малюсеньких комнат. В одной стояла печка. Из мебели — деревянный стол, две скамейки, три кровати, подушки, одеяла. Елена Сергеевна сразу выразила согласие тут поселиться. Вскоре мы уже разложили наши вещички, передвинули кровати. Я помыла полы, окна, соорудили кое-какие занавески. Короче говоря, наладили быт. На следующее утро я побежала опять на почту, чтобы сообщить в Москву и Женечке в Чебоксары наш новый адрес.

Соседями нашими по двору на улице Жуковского оказались драматурги Файко, Николай Погодин, Николай Вирта, Борис Лавренев, поэт Сергей Городецкий с семьей. Через некоторое время после лечения в Куйбышеве к нам присоединился Иосиф Уткин. Теперь за ним ухаживала его сестра. Он все еще не мог владеть раненой рукой. Многие писатели, размещенные в других домах, приходили смотреть, как мы устроились. Самые именитые были поселены в центральной ташкентской гостинице.

Елену Сергеевну навещали многочисленные ее знакомые. Самым частым гостем стал живший в нашем дворе поэт Владимир Луговской[17].

Я занималась хозяйством, готовила, стирала, убирала, ходила на рынок, топила печь. Хозяйство было примитивное, и все же жизнь потихоньку налаживалась. Меня угнетало, что я все еще нигде не работаю. Я чувствовала, что Елена Сергеевна не очень-то хочет, чтобы я отвлекалась от дома. Кто же тогда будет убирать и готовить еду? Наше финансовое положение было весьма плачевно. Мне все чаще приходилось что-то продавать их моих вещей или менять на продукты. Я поделилась с Каплером создавшимся положением и попросила его помочь мне найти работу. Он посоветовал мне переехать в Алма-Ату, куда уехали все сотрудники «Мосфильма». Он сам собирался туда вскоре и обещал прислать мне вызов на сценарную студию.

Пока же я нашла себе занятие, позволившее мне немного заработать. Туся Луговская, сестра поэта Луговского, была профессиональным театральным художником. Она подрядилась оформить спектакль в ташкентском оперном театре. Для этого спектакля требовалось соорудить множество чалм. Сроки, как всегда, поджимали, и Туся предложила мне ей помочь. Она показала, как правильно накручивать чалму, как обращаться с выданным для этой цели материалом. Так как я прошла английскую школу рукоделия, мне работа с тканью была знакома. Дело закипело, и я даже по ходу работы усовершенствовала процесс. Все чалмы были изготовлены к сроку, заказчики остались довольны, а мы с Тусей даже сумели сэкономить немного материала и соорудили из него занавеси на окна. К сожалению, работы в театре больше не было, и я опять стала искать себе занятие. На выручку пришел Владимир Аталов, актер, отец Алексея Баталова. У него оказались золотые руки и отменный вкус. Под его руководством я изготавливала абажуры. Мы покупали в писчебумажном магазине рулоны залежавшегося там ватмана, промасливали его, складывали «в гармошку», протягивали для образования формы шнуры, немного разрисовывали. В результате получался отличный абажур, вызывавший восхищение наших покупателей. Всем же хотелось хотя бы немного скрасить свой быт. Через некоторое время запасы ватмана иссякли, и мы были вынуждены свернуть «производство».