Сталинский дом. Мемуары

* * *

В конце 50-х — начале 60-х годов рядом с Домом отдыха «Пахра» началось строительство писательского дачного кооператива, который вошел в историю советской литературы, как и гораздо более старое Переделкино. Кстати, Переделкино не было кооперативом. Дачи там сдавались в аренду Литфондом.

В Пахре же строили собственные дачи, правда, по единому архитектурному проекту — каменный дом в два этажа. Места там сырые, глинистые, ель да осина. И когда распределили участки, по сути, обширные куски леса, писательские жены с детьми стали осваивать целину. Сперва соорудили деревянные избушки-времянки. Жизнь новоселов легкостью не отличалась. Электрички в Пахру не ходили. Добирались из Москвы автобусом, а потом долго шли пешком от остановки, волоча тяжеленные сумки с продуктами. В первые годы там даже хлеба негде было купить. Выручали крестьяне из соседней деревни: то мясо принесут, то молоко, то картошку. А еще- грибы, великое грибное изобилие. Даже в лес не ходили, собирали прямо на участке. Но писательские жены-первопроходицы преодолели все трудности и через несколько лет (тогда строили долго) принялись обустраиваться в дачах.

У нас дачи в Пахре не было, ездили только в гости — к Дыховичным. Создала дом в Пахре Сашенька Дыховичная буквально своими руками. Она была, как принято теперь выражаться, креативная натура. Слова «дизайн», «дизайнер», может, кто и знал, но в жизни они не существовали. Сашенька же умела создавать красоту из ничего — вкусом она обладала отменным. И вот получился дом, Дом с большой буквы, включающий в себя все архетипы: дом как семейный очаг и дом как упорядоченное пространство, противостоящее внешнему хаосу. Это было воистину творение рук человеческих — hand-made. Ведь тогда ничего нельзя было купить для обустройства. Сашенька доставала ситец, крахмалила и обивала им мебель. Руководила столярами. Соорудила камин — добыла где-то чертежи и нашла еще дореволюционного умельца-старичка. Она придумала сажать герани в подоконные ящики, разбила газон и непрестанно сражалась с наступавшими со всех сторон крапивой и лопухами. Привозила из Прибалтики семена цветов, в Подмосковье не виданных. Больше всего любила огромные махровые ромашки — росли они вдоль дорожки, ведущей от калитки к дому.

На огороде — только салат, ароматные травы-приправы и клубника. Черная смородина в саду — настаивать водку на молодых весенних почках.

Ее деяния в чем-то сравнимы с петровскими, она тоже прорубила окно в Европу. Ведь на подмосковных дачах издавна почиталась глухомань — лес, непроходимые заросли. Расчищали лишь кусок под огород с картошкой, морковкой и огурцами. О красоте и не помышляли. Говорят, не до того было. А может быть, просто потребности в красоте не существовало.

А вот у Сашеньки такая потребность была, всегда и во всем. К тому же она превосходно шила и умела готовить как никто. Особенно славился ее рулет из курицы с грецкими орехами. Для того, чтобы его приготовить, нужно было снять с курицы кожу и не сделать при этом ни малейшей дырки — работа ювелирная. За ее хлебосольным столом с лобио, сациви и слоеными пирогами с грибами собиралось много народа, все с женами: Морис Слободской, соавтор Володи Дыховичного, художник Орест Верейский, публицист Евгений Воробьев, Константин Симонов, композитор Марк Фрадкин.

Домработницы у Сашеньки не было. Лишь однажды наняла удивительную женщину по имени Милда. Как эта латышка попала а Пахру и что с ней сталось потом, к сожалению, не знаю. Но представляется мне судьба страшная, в духе времени.

Сама ее манера поведения — молчаливость, вежливость и умение недопустить по отношению к себе никаких личных чувств — создавала четко очерченную границу, которую никто не осмеливался перешагнуть. Ее все немного побаивались.

Однако этой манере поведения совершенно не соответствовала ее одежда. Носила она короткие — по тем временам — платья из-под которых вылезали на всеобщее обозрение ее мощные, как кочаны, колени. Из обширного декольте выпирал внушительный бюст. Поверх платья — белый фартук, отделанный кружевом. Брови — черные, нарисованные, странные при светлых волосах, уложенных перманентом на косой пробор.

Шутили, что хозяин дома к Милде неравнодушен и всегда прячется в кустах возле огорода, когда Милда, обратив к солнцу обширный зад, пропалывает клубнику. Вдохновленный этой эротической историей, Орест Верейский нарисовал замечательную картинку, на которой был изображен Володя в виде мальчика в коротких штанишках. Задрав голову и засунув палец в рот, он любуется грандиозными формами дамы, моющей пол.

В молодости Сашенька с под стать ее красоте великолепной фамилией Синани танцевала в балете театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Потом, много лет спустя, после смерти Володи, она вернется в балет, теперь уже в качестве начальницы интерната хореографического училища Большого театра. Эта должность, по-моему, очень подходила к ее властному сильному характеру.

В Сашенькиной семье красота переходила по наследству, усиливаясь с каждым поколением. Ее отец Иосиф Ильич, смуглый, стройный, невысокий, с лицом четким и красивым, но как бы еще только эскизно подготавливающим красоту дочери, был караим. Сейчас, через призму моего теперешнего знания, история этого удивительного этноса отблеском ложится на его облик.

Какое странное смешение — потомки древних тюркских племен, входивших в состав таинственной Хазарин, но исповедующие иудаизм. В XIV веке великий князь литовский Витовт завоевал Крым, где они тогда обитали. Видно, оказались караимы так храбры и отважны, что князь Витовт взял их себе в стражу и вывез в Литву. Кстати, прослеживается любопытная тенденция — свои могут легко предать, а чужим можно доверять. Вспомним хотя бы швейцарских гвардейцев, турецких янычар или красных латышских стрелков, охранявших Ленина.

В Литве караимов почитают — они, так сказать, историческая реликвия. В Тракае, где их поселил Витовт, есть интереснейший музей караимской культуры. Самое удивительное, что этот малочисленный этнос за долгие века не размылся, не ассимилировался, не был поглощен литовцами, сохранил свои обычаи и генотип. Уцелеет ли он в наше стремительное, всех и вся унифицирующее время?

Дочь Сашеньки Галя вполне унаследовала красоту своей матери. Вообще с красотой все очень непонятно. Вот, допустим, и папа, и мама красивы, но ребенок у них — мордоворот. И наоборот — у двоих мордоворотов может родиться вовсе не отталкивающий отпрыск. Тут какой-то непостижимый случай, как в азартных играх — как карта ляжет.

В данном случае карта легла правильно, Галя выиграла. Тоненькая, с прямыми черными волосами (по-настоящему черными, как у японок), со смуглой кожей, склонной к нежнейшему оттенку румянца, длинноресничная, она была удивительно хороша.

В последнем классе школы случился у нее роман с блистательным Андрюшей Мироновым, тоже совсем еще юным. Бог знает, почему кончается любовь, какое недоразумение или внешнее неуклюжее обстоятельство разлучает двоих. Или просто — не суждено.

Иерархия возраста в детстве непреодолима. Я была лет на пять младше, так что Галя и Андрей принадлежали к иному, недосягаемому миру, откуда лишь долетала до меня обессиленным эхом эта история. Но у меня осталось ощущение печали. Теперь я понимаю почему: несбывшееся многовариантно, и в нем таится гораздо больше счастья, чем в том, что произошло в реальности.

А свершилось вот что. В старых книгах встречается выражение par depit, разумеется, французское. Оно означает «действовать с досады» — это удел разбитых сердец. За примером далеко ходить не надо: так поступила Татьяна Ларина, став женой князя. Если трезво посмотреть, разве она проиграла? По-моему, только выиграла: знатность, богатство, приближенность ко двору. Да и князь всем хорош и вовсе не стар: если сопоставить даты — ему лет тридцать пять. «Мой муж в сраженьях изувечен» — это ведь война с Наполеоном.

Вскоре Галя вышла замуж за скромного, застенчивого, тихого, худенького юношу. Удивительно, насколько Сашенька оказалась непроницательна: она своего зятя ни в грош не ставила, считала рохлей, который ничего в жизни не добьется. Она проглядела два его основных качества: порядочность и терпение.

А зять меж тем медленно, незаметно для глаз, как стрелки в часах, все продвигался по карьерной лестнице, преданный своей журналисткой работе. Ах, как приятно живописать истории со счастливым концом, с четкой моралью, как в баснях. Человек своим трудом добился всего. Золушк стал принцем, причем без помощи фей, своим горбом, не изменив своей человеческой сути.

Так что да здравствует par depit!