Невозможный босс

37. Я уволена

Стелла Казимировна даже ротик от удивления открывает, пытаясь осознать все эти ласки судьбы, свалившиеся на неё совершенно нежданно. Вот что значит делать добрые дела с чистым сердцем. Думаю, это награда. Впрочем, можно ли считать наградой такого босса, как Борзов? Хороший вопрос…

Ну а что чувствую я? Да я и сама не знаю. Мысли вдруг начинают метаться, я пытаюсь понять, что это означает и хорошо это либо ужасно. Я понимаю, что он решил подписать моё заявление. Но почему именно сейчас?

Я поворачиваюсь и иду от сцены, пробираясь через плотно обступившую нас толпу. Мои щёки пылают, а сердце пытается выскочить из груди. И в этот момент со сцены доносится такое знакомое:

— Любавина!

Я оглядываюсь и вижу Радима, сбегающего по лестнице.

Он быстро и энергично подлетает ко мне и схватив под локоть тащит в сторону, туда где мы уже были несколько минут назад. К бару.

— Ты поняла, что я сказал? — спрашивает он, глядя на меня в упор после того, как в один глоток осушает не выпитый в прошлый раз бокал виски.

— Да, — тихо говорю я.

— И?

Я не недоумённо развожу руками:

— Что «и»?

— Ты осознаёшь, что это означает?

— Должно быть, что ты решил меня уволить?

— Да, но почему я принял это решение?

— Потому что я написала заявление по собственному желанию.

Он начинает нервничать.

— Думай! Попытайся понять сама!

— Да чего мне думать-то? Ты решил, вот и объясни. Наверное, увидел Стеллу во всей красе и осознал, что её тебе и не хватало последние лет тридцать пять. Ещё со времён грудного вскармливания.

— Что?! — гневно сверкает он глазами.

— Или решил, что хватит тратить на меня нервы и силы. А может побоялся, что если я не уйду, то ты рано или поздно убьёшь Клима.

Ой, про Клима я зря…

— Чего?! — грозно надвигается он на меня.

— Да кто тебя знает, что у тебя в голове. Мог бы и сам сказать вместо того, чтобы угадайку устраивать. Может, ты меня возненавидел всей душой. Вон, чуть что сразу в крик и брови, как у Геракла, разрывающего пасть льву. Хотя нет, у Геракла слишком умиротворённое лицо, по сравнению с твоим. Так что, судя по всему, видеть меня тебе не очень-то приятно.

Но сама я не хочу верить тому, что говорю. Предчувствие посылает едва уловимые сигналы, что дело не в этом… Однако после собственных слов мне вдруг делается горько, грустно и одиноко. И даже две малюсенькие слезинки появляются в уголках глаз, так мне жалко себя становится.

— Любавина, — вдруг как-то печально и нежно говорит Радим.

Лоб его разглаживается и в глазах разверзаются глубокие изумрудные бездны.

— Ну ты чего… — продолжает он растерянно, — ты чего… Ведь я же… я же тебя люблю…

В голове будто леденцовый взрыв происходит. Что? Что он говорит… Я точно не ослышалась? Не давая мне осознать, что он сказал, Радим притягивает меня к себе и целует. И этот поцелуй длится целую вечность. А когда мы отрываемся друг от друга из глаз моих катятся уже не маленькие слезинки, а целые потоки, полноводные, как Волга.

— А у меня, — говорю я всхлипывая, — глаза разные. Один серый, а другой карий. Я просто голубые линзы ношу, чтобы это невидно было…

— Ничего, — отвечает он, — это меня не смущает, это даже мило, но если есть ещё что-то, о чём нужно знать заранее, говори прямо сейчас, потому что…

Он опускает руку в карман и взгляд его становится напряжённым и испуганным. Он судорожно обхлопывает себя, а потом вдруг успокоившись, извлекает на свет светло-бирюзовую коробочку.

— Потому что, — продолжает он, — я хочу спросить тебя об одной вещи. Я бы раньше спросил, ещё до бала, если бы ты в то время не стояла, как статуя в шкафу. Хоть бы пикнула, честное слово. Такое только с тобой могло…

Заметив, как расширяются мои мгновенно высохшие глаза, он осекается и какое-то время молча смотрит на меня.

— Ну, в общем, Алёна, выходи за меня.

Он вдруг опускается на одно колено и протягивает на руке открытую коробочку с чудесным кольцом.

Стоящие поблизости люди выражают восхищение, крича, радостно завывая и аплодируя. А я стою молча и смотрю на важного, могучего и серьёзного мужчину, который в этот момент волнуется как мальчишка. На моём лице расползается улыбка и снова набежавшие слёзы, преломляют огни, превращая их в лучащиеся и сверкающие звёздочки.

— Соглашайся! — кричат из толпы, а я только и могу, что глупо улыбаться и кивать.