Этюд в сиреневых тонах

Эпилог

— Оглашается завещание Сокольского Георгия Николаевича.

Строгий голос нотариуса разносится по тишине кабинета, в котором мы находимся. Я безучастно смотрю на стену, кто-то водит ручкой по листу бумаги — вжик, вжик… это раздражает, но снова накатывает волной равнодушие. Зачем я тут? Ах, да… завещание отца.

— Согласно правилам, оглашение закрытого завещания проводится нотариусом в присутствие двух свидетелей. Вы согласны? — снова равнодушно киваю, силясь удержать слезы. Чьи-то пальцы осторожно пожимают мои, приводя в чувства. Нотариус смотрит именно на меня, а затем поясняет, — также мой клиент оставил четкие указания по поводу присутствующих лиц. Итак… Александра Георгиевна Сокольская, ныне Зарницкая, дочь завещателя, — я киваю в ответ на вопрошающий взгляд мужчины. — Арина Викторовна Ветрова, личный помощник завещателя. Северин Андреевич Зарницкий, сын.

— Я его представитель, — пробасил откуда-то сбоку Анатолий, вызвав у меня грустную улыбку.

— Так, замечательно. Таисия Павловна Зарницкая, — он кивает, глядя на женщину в темно-синем платье, сидящую рядом со мной. Это ее рука сжимает мою ладошку, выражая свою поддержку. — И… все, — взгляд нотариуса упирается в мужчину, сидящего справа от нас. Его я не знаю, но догадываюсь, кто он.

— Протестую! — восклицает он, словно сейчас мы на заседании суда. Взгляды обращаются к нему, и мужчина поясняет, — я адвокат Виктории Валентиновны Сокольской…

— Угу, адвокат дьявола, ты, — недовольно бурчит Анатолий, чем тут же заслуживает укоряющий взгляд от нотариуса и легкие улыбки двоих его свидетелей.

— …супруги Георгия Николаевича…, — спокойно завершает адвокат, не обращая внимания на комментарий Толика. — А вот вы…

— Бывшей, — бурчит недовольно Арина, и я осторожно пожимаю ее ладонь второй рукой. Не следует ей сейчас волноваться.

Именно Арина в эти страшные десять дней, которые прошли с момента похорон папы, стала моим спасением в том аду, в котором я находилась. А еще все родные Севера, не отходившие от меня ни на шаг, пока его не было рядом. Его мама и бабушка, мой свекор. Толик и Влад, которые приносили вести из клиники, где сейчас находился мой Север. И Арина — единственная связующая ниточка с моей прошлой жизнью.

Они помогли мне выстоять и не сойти с ума от потери родного человека. Выдержать процедуру кремации тела отца, как он того пожелал при жизни, и его похороны. Сдержать рвущуюся злость во время разбирательств с компанией Кильдеева. Азим Мансурович чудом избежал ареста, но не прекратил попыток отнять фирму отца. Тут, кстати, пришла помощь, откуда я бы никогда не стала ее ждать. Отец Кристины и Толик отстояли компанию не без помощи… Бахтияра. Они втроем помогли мне сохранить то, что осталось, но…

Все это отходило на задний план, потому что мои мысли были далеки от дел фирмы. Как и от этого места, где мне пришлось сегодня присутствовать. Я мысленно была рядом с любимым, который сейчас лежал в реанимации, приходя в себя после операции по пересадке сердца. Сердца моего отца.

Что я чувствовала, когда мне сообщили об этом? Когда спрашивали разрешение на изъятие, хотя оно врачам не требовалось? Пустоту. Я понимала, что последняя жертва моего папы, закрывшего меня собой от пули, что пустила моя мать, ничто по сравнению с тем, что он сделал для нас обоих. Он спас нас… троих, ведь жить без Севера я не смогу. Я подмахнула не глядя какие-то бумаги и… поняла, что папы больше нет. Оставалось только примириться с этой мыслью.

В тот момент мир потерял все краски, превратившись в тускло-серое полотно, и лишь слова Арины:

— Саш, он сам хотел этого. Сам, понимаешь? — заставили меня смириться. И ждать. Ждать, когда я, наконец, смогу обнять своего любимого Севера, свернуться в клубочек в его надежных руках и поплакать. С воем, вволю, от души.

— Итак, оглашается завещание. «Я, Сокольский Георгий Николаевич, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение», — начал зачитывать нотариус, после соблюдения всех протокольных формальностей. Мрачно посмотрел на пытавшегося вставить свое веское слово адвоката Вики, но продолжил перечислять все имущество, что было записано в завещании. — Завещаю моему сыну, Зарницкому Северину Андреевичу«. Так, копии ДНК-теста прилагаются. Далее, «Моей помощнице, Ветровой Арине Викторовне, назначить содержание в сумме, — нотариус назвал число, заставившее меня невольно улыбнуться, глядя на растерянно вытянутое лицо Арины. А уж едва не выкатившиеся из орбит круглые глаза адвоката так, вообще, принесли моральное удовлетворение. Кстати, почему он до сих пор тут, а не выставлен вон, раз в списке наследников матери нет? — До исполнения ребенку двадцати одного года…»

— П…простите? Какому ребенку? — ошарашенно пробормотал адвокат Сокольской, растерянно переводя взгляд на меня. — Где ребенок? Чей?..

— Мой, — шикнула в его сторону Аринка, а я едва не расхохоталась, представляя, как удивится Виктория, узнав, что у папы скоро родится еще один ребенок.

И ведь оба молчали, не говоря мне ни слова, словно…

Я вспомнила наш разговор с Ариной, когда она тихо призналась мне, что ждет ребенка. Моего братика или сестричку? Вернее, Северина, все время забываю…

— Знаешь, он просил пока тебе не говорить, стеснялся, наверное, — грустно улыбалась подруга, нервно теребя поясок от платья. Мы сидели в гостиной нашего с папой дома после поминок. Все разъехались, а мы остались вдвоем. — Мы… то есть, Георгий хотел, чтобы он был свободен от обязательств перед Викторией. Чтобы был свободен от брака, а потом… пожениться, — она отвернулась, пытаясь скрыть слезы. Я тоже силилась не заплакать, поэтому крепко обняла подругу, прижимая к груди. — Он переживал, что ты можешь не принять меня, хотя… мы же подруги?

— Конечно, — шепнула ей, — зря вы…

— Саш, Георгий просил сказать тебе, чтобы ты не держалась за компанию. Продавай ее и живи, ни о чем не думая. Это его, — Арина всхлипнула, — последнее тебе наставление…. Живи и делай то, что тебе по душе, а папа… он позаботился о тебе…

Следующие полчаса мы обе рыдали, выплескивая накопившуюся боль. Говорят, время лечит, но не в нашем случае. Пусть оно хотя бы притупит эту боль.

Слова Арины дойдут до моего сознания немного позже, а пока…

— … подпись, дата. Заверено официально в присутствии двух свидетелей. Протокол вскрытия зафиксирован. И еще…, — кажется, я пропустила все самое интересное, пребывая в своих мыслях?

— Простите, а что получает моя доверительница? — взвизгнул натурально адвокат, подскакивая с места. — Я опротестую это завещание!

— Срок за убийство моего отца, — вспыхнула я, разворачиваясь к нему лицом. Окатила его презрительным взглядом, от которого он как-то странно затих, а потом и вовсе заерзал на стуле. — И, вообще, вам тут делать нечего. Остальное вас не касается, и вам лучше уйти. Доверительница ждет, — оскалилась я в ядовитой усмешке.

— У вашей доверительницы нет на это права, так как она причастна к убийству завещателя, — спокойно произнес нотариус.

Я выдохнула с заметным облегчением, когда адвокат, наконец, покинул кабинет, что-то бурча себе под нос. Меня приобняли за плечи теплые руки матери Северина и слегка пожали, приободряя. Я ответила вымученной улыбкой. В последние дни мы с ней, если и не стали ближе, то хотя бы пришли к обоюдному нейтралитету. Таисия попросила у меня прощения, а я… я сделала вид, что и не было ничего между нами тогда — просто спокойствие моего супруга мне гораздо важнее наших с ней распрей. Надеюсь, она тоже пришла к тому же выводу.

— Это еще не все, — снова вывел меня из задумчивости голос нотариуса. Перед ним на столе лежал пухлый конверт, который он протянул мне. — Александра Георгиевна, это письмо мой клиент оставил для вас лично.

Я приняла его трясущимися от волнения руками, стараясь не пошатнуться от слабости в ногах. Глаза мгновенно наполнились слезами, но я постаралась улыбнуться, принимая… последнюю весточку от папы. Потом поплачу.

— Спасибо, — прошептала я. Последняя воля отца озвучена.

— Если кому-то что-то непонятно, можете обратиться за разъяснениями, — проговорил нотариус, но я уже закрывала за собой двери в кабинет, навсегда отрезая прошлое. В нем было все — плохое и хорошее. Счастливое время и временные трудности. Но самое главное — там был мой папа, отдавший за меня свою жизнь. Я прижала конверт к груди, приподнимая подбородок, и дрожащие губы сложились в легкую улыбку. Я не забуду. Сейчас я должна смотреть в будущее, а остальное… буду решать проблемы по мере их поступления.

— Саша? — окликнула меня Арина, и я обернулась, кивая Толику, который вышел следом. — Саш, я хотела сказать…

Я просто обняла подругу, увлекая ее на улицу. Не могу здесь находиться больше, да и… хочу к своему Северу! Мы шли по тихой тенистой аллейке, которая вела к парку. Солнечные лучи пробивались сквозь плотную листву, но здесь было прохладно.

— Что ты хотела сказать? — спросила я, первой нарушив наше молчание. Мы сели на лавочку, которых здесь было в обилии, а недалеко от нас расположились Анатолий и Таисия. Я как-то и забыла, что обе женщины любили моего отца, и только сейчас поняла, как им, наверное, сложно сохранять видимое равнодушие. — Прости, я как-то не подумала, приглашая Таисию с собой, — повинилась, глядя на изумленное лицо Арины.

— Я не ревную его к прошлому, — пожала она плечами в ответ и тут же посерьезнела. — Саш, надеюсь, ты не посчитаешь меня охотницей за наследством? Ведь твой отец… честно, я как-то не ожидала, что он оставит содержание на ребенка.

— Арин, а ты думала, папа оставил бы вас без гроша, только потому, что вы не были с ним официально зарегистрированы? И… глупости не говори, — фыркнула я, — жаль, вы оба были упрямы и не… поздно оба поняли, что можете быть вместе, — грустно добавила я. — И почему он не видел, какое сокровище рядом с ним?

— Он видел и знал, — улыбнулась светло Арина. — Все знал и понимал, Саша. Признался мне, что всегда мечтал быть рядом, а я… редиска такая, строила из себя недотрогу. Даже помощником называл именно по моей просьбе, — усмехнулась женщина, глядя куда-то в синеющее над нами небо. — Он не хотел меня оскорблять связью будучи женатым мужчиной, хотя… какая глупость! за ним я готова хоть в огонь, хоть в воду. Но у него договор с Викой… был, да и…, — женщина вздохнула, отворачиваясь от меня, чтобы скрыть слезы и боль в глазах, — он сам объяснит тебе в письме.

Странное дело, но Арина говорила так, будто папа… словно он жив. Я тоже иногда забываюсь, начиная разговаривать с ним, а потом… потом приходит осознание, что его больше нет, а следом смирение с этой мыслью.

— А еще он боялся, что ты не примешь меня, — коварно улыбнулась мне Арина, ощутимо ущипнув за бок. — Признавайся, ты устроила бы мне «теплый» прием?!

— Непременно, мачеха! Я бы… ух! разошлась, — рассмеялась в ответ, пощекотав ее под ребрами. Мы снова засмеялись, как когда-то давно, а затем обе разом замолчали, хмуро глядя в небо. — Надеюсь, папа простил меня за все, что я сделала…

— Дурочка! — Арина взъерошила мои волосы, итак рассыпавшиеся по плечам. — Ему нечего тебе прощать. Он все и всегда делал только ради твоего счастья…