Государство и революции

22. "Мрак и туман"

Многолетняя и неоднозначная специфика советско-германских отношений в значительной мере проявилась и во время Великой Отечественной войны. Причем проявлялась она тоже неоднозначно, в нескольких направлениях. С одной стороны, в первые месяцы советское население, да и многие красноармейцы вовсе не видели в немцах врага. Наоборот, часто их считали избавителями от коммунистического ига, что было особенно характерно для Украины, где в гражданскую германские оккупанты вели себя вполне порядочно и гуманно зато жила память о красных зверствах, об ужасах коллективизации, о голоде начала 30-х. И когда на оккупированной территории был объявлен набор молодежи на работу в Германию, в первый поток люди и в самом деле рвались добровольно. А с другой стороны, и многие немцы — и солдаты, и офицеры, и чиновники администрации, относились к русским вполне дружелюбно, старались установить хорошие контакты с населением и отнюдь не соответствовали киношным штампам звероподобных фашистов. Значительная часть германцев считала войну с Россией ошибкой Гитлера. Дипломат В. Бережков вспоминает, что после нападения на СССР искреннее сочувствие советским представителям исподтишка выражали даже полицейские и эсэсовцы, взявшие под охрану посольство. А когда дипломатов повезли для обмена на германских коллег, сопровождавшие их сотрудники МИД просили известить Москву, что некоторые влиятельные круги остаются… сторонниками мира с Россией и считают еще возможным исправить просчет и сесть за стол переговоров.

Характерны и споры по поводу «Остполитик» — оккупационной политики на Востоке — имевшие место среди нацистского руководства. Ряд видных лидеров Рейха — Геббельс, Розенберг и др. полагали, что эта политика должна быть более мягкой и гибкой, направленной не против народа, а против коммунистической идеологии. Впрочем, это не мешало им безоговорочно выполнять волю фюрера. Когда перед началом вторжения Розенберг доложил Гитлеру, что "есть два способа управлять областями, занимаемыми на востоке, первый — при помощи немецкой администрации, гауляйтеров, второй — создать русское антибольшевистское правительство, которое было бы и центром притяжения антибольшевистских сил в России", тот отрезал: "Ни о каком русском правительстве не может быть и речи; Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами".

Но нелишне отметить, что и взгляды Гитлера на "русский вопрос" во многом основывались на опыте коммунизма. Да, он изначально стремился к покорению "жизненного пространства" на Востоке, а всех славян считал «унтерменшами» — недочеловеками. Но не всегда демонстрировал это так ярко. Скажем, словаки, болгары, хорваты оставались его союзниками, и никто не унижал их национальных чувств, не подвергал расовой дискриминации. В Чехии оккупация сказалась на материальном благополучии жителей, для них был введен ряд правовых ограничений, прокатывались кампании репрессий, но все же оккупационный режим был намного мягче, чем, например, в Польше. А в СССР жестокостью и цинизмом превзошел режимы во всех захваченных странах.

Хотя, как уже отмечалось, в начале 30-х именно к России Гитлер относился с известной долей уважения и утверждал о сохранившейся здесь "здоровой революционности", предполагая, будто эта революционность способна выйти на "национальный уровень", подобно Германии. Однако после этого многое изменилось. Потому что выразителем настоящей «революционности» фюрер признал Сталина и зауважал Сталина. Но отнюдь не отождествляя его при этом с русским народом! Наоборот, со своей точки зрения он высоко оценил методы Сталина по порабощению народа — как было проведено изнасилование всей страны коллективизацией, как были подавлены проявления недовольства, как переморили голодающих на Украине, с какой покорностью советский народ воспринимал массовые репрессии и лагеря. И пришел к выводу, что именно такие методы являются по отношению к русским единственно верными и эффективными — сразу согнуть их в бараний рог, чтоб и пикнуть не смели. (Кстати, объяснял это Гитлер по-своему, с расовой точки зрения: он полагал, что в русских осталось не более 25–30 % "арийской крови", а остальное — от татар, монголов и т. п., отсюда и «азиатские» стереотипы рабского поведения). В одной из своих "застольных бесед" он даже сказал: "После победы над Россией было бы лучше всего поручить управление страной Сталину, конечно, при германской гегемонии. Он лучше, чем кто-либо другой, способен справиться с русскими".

И можно заметить, что методы гитлеровской администрации на Востоке зачастую просто копировали большевистские. Так, для крестьян, первым делом «самораспустивших» ненавистные колхозы, громом среди ясного неба стало распоряжение оккупационных властей о сохранении и восстановлении колхозов, а хозяевам под угрозой смерти приказывалось вернуть разобранное по дворам имущество. Зондеркоманды и эйнзатцгруппы, создававшиеся для наведения нацистского «порядка» в тылу, стали четким аналогом карательных отрядов времен гражданской войны и коллективизации. А отделения гестапо во многом выступали повторением чрезвычаек. То, что эффективно подействовало раньше, должно было сработать и теперь. Хотя тут, конечно, фюрер не учел ряд важных особенностей. Во-первых, что все большевистские насилия обильно сопровождались пропагандистскими сказками о грядущем земном рае — каковых немецкая пропаганда предложить «унтерменшам» не могла. А во-вторых, что стихийное народное сопротивление все же возникало и довольно мощное, а подавлялось оно относительно легко лишь по причине своей разобщенности и неорганизованности — в данном же случае имелась мощная "руководящая и направляющая" сила, готовая сыграть на недовольстве и взять его под свой организующий контроль.

Большая разница заключалась и в том, что коммунистам все же требовалась государственная целостность и сила России и ее народа, Ленину и Троцкому — в качестве плацдарма "мировой революции", Сталину — в качестве его державы. Ну а Гитлеру-то этого не требовалось, ему нужно было только российское пространство и рабы. Так что по сути, он и в данном вопросе поступил так же, как с большевистским учением — довел его до «абсолюта», отбросив идеологические условности и взяв на вооружение лишь методы подавления народа. Поэтому в нацистском применении эти методы оказались возведены во вторую степень.

В директиве Кейтеля от 13. 5. 41 г. указывалось, что расправы над непокорными и в России должны осуществляться даже без военно-полевых судов, по приказу любого офицера, и военнослужащих за совершенные бесчинства запрещалось привлекать к ответственности. 16. 7. 41 на совещании с Герингом, Кейтелем, Борманом, Розенбергом, Ламмерсом Гитлер указывал, что для подчинения русских надо "применять все необходимые меры: расстрел, перемещение лиц и т. п…" "Мы стоим сейчас перед необходимостью разрезать пирог в соответствии с нашими потребностями, чтобы иметь возможность во-первых, доминировать на этом жизненном пространстве, во-вторых, управлять им, а в-третьих, эксплуатировать его". И директива фюрера от 22. 7. 41 г. подтверждала это, предписывая "распространение оккупационными войсками такого террора, какой потребуется для искоренения любых попыток сопротивления среди гражданского населения". На Геринга возлагалась "эксплуатация страны и использование ее экономических возможностей".

Правда, данная директива предполагала, что "Россия будет расчленена на отдельные государства со своими правительствами", но вскоре Гитлер отказался и от такого «суверенитета». В 1942 г. он говорил: "Что касается смехотворной сотни миллионов славян, мы превратим большинство из них в таких, какие нужны нам, а остальных изолируем в их собственных свинарниках, и всякого, кто говорит о снисхождении к местным жителям и их приобщении к цивилизации, следует направлять прямо в концлагерь". Ему вторил и Борман, писавший в полемике с Розенбергом, что славяне призваны работать на немцев, а если они не нужны, то могут умирать. Размножение он признавал нежелательным, а образование опасным — для русских, мол, достаточно считать до 100, а "каждый образованный человек — это будущий враг".

Ну а пищи им надо выделять лишь столько, "сколько необходимо для поддержания жизни". Геринг в конце 41-го в беседе с итальянским министром иностранных дел Чиано хладнокровно прикидывал: "В этом году в России умрет от голода 20–30 миллионов человек".

А что касается своего назначения ответственным за экономическую эксплуатацию страны, то 6. 8. 40 г. в речи перед нацистскими комиссарами оккупированных территорий он заявлял: "Я намерен грабить и грабить эффективно".

Хорошо известна и сентябрьская директива Гитлера, приказывающая стереть с лица земли Санкт-Петербург. Его капитуляции, которая вот-вот ожидалась немцами, предписывалось не принимать, поскольку "мы не заинтересованы в сохранении даже части населения этого большого города".

Массовые сдачи в плен, характерные для лета 41-го и грозившие полным крахом коммунистическому режиму, были восприняты нацистским руководством лишь в качестве серьезной проблемы с транспортировкой и размещением таких огромных контингентов. И приказ ОКБ за подписью Кейтеля от 8. 9. 41 г. разрешил "как правило" применение оружия против пленных. Ну а тем, кого довели до лагерей, чаще всего представляющих собой просто огороженный участок поля, предоставляли там замерзать или умирать от голода. В результате, из 3,9 млн. пленных к февралю 1942 г. выжило только 1,1 млн., остальные сгинули. 28. 2. 42 г. Розенберг писал Кейтелю: "Судьба русских военнопленных в Германии — есть трагедия величайшего масштаба. Из 3 млн. 600 тыс. пленных лишь несколько сот тысяч еще работоспособны. Большинство из них истощены до предела или погибли…"

Впрочем; главная причина беспокойства заключалась не в каком-то неуместном гуманизме или сострадании к русским, а в чисто практических соображениях — стало ясно, что блицкрига не получилось, и война затягивается, германская промышленность и сельское хозяйство испытывали острый дефицит рабочих рук, а тут вдруг миллионы здоровых молодых мужчин погубили впустую. В 1943 г. на совещании с чинами СС в Познани Гиммлер говорил: "В то время мы не ценили многочисленные людские ресурсы, как ценим их сегодня в качестве сырья, в качестве рабочей силы. То, о чем не следует сожалеть, мысля категориями поколений, но что нынче представляется неразумным в смысле потери рабочей силы, то есть гибели пленных десятками и сотнями тысяч от истощения и голода".

Поэтому отношение немного смягчилось. Приказ Кейтеля, разрешающий уничтожение на месте, был отменен в марте 42-го — дескать, "слишком много самовольных расстрелов". Да только и это смягчение было весьма относительным. 20. 6. 42 г. тот же Кейтель отдал приказ клеймить пленных клеймо в виде острого угла около сантиметра длиной должно было наноситься на левую ягодицу. А вместо смерти от… пули или голода многих теперь ждала смерть от непосильного труда на голодном пайке, и из всех 5,2–5,7 миллионов, взятых в плен за время войны, до победы в лагерях дожило лишь 930 тыс.