Принцесса Побережья

— Вспомнила!

— Что, Элла? — испуганно забормотала Алана. — Что случилось?

— Историю вспомнила. Не очень кровожадную. Рассказать?

С трудом сдерживаясь, чтобы не выругаться сквозь зубы, Алана сжала кулаки. Ну, Элла!.. Таким макаром и инфаркт не за горами.

— Рассказывай, — процедила она.

— Живёт у нас на окраине Прянограда один старый хрыч по имени Леонидий, — обрадовано начала Элла, которой самой было невмоготу молчать больше двух минут подряд. — Знаменит он тем, что все женщины, неважно, бедные или из знати, бегают к нему за травкой, которую он выращивает на своём огородике. Эту траву они заваривают и подливают в чай своим мужьям. Говорят, настой так влияет на мужскую функцию, что после него мужики становятся прямо гига-антами!.. ну, ты понимаешь, о чём я.

Алана покраснела (спасибо, хоть не особо заметно было в темноте). Зря она, похоже, переживала за Эллу — та вовсе не обиделась, как ей показалось вначале, а просто подбирала подходящую историю. И подобрала небось самую скабрезную, кто бы сомневался!

— В общем, Леонидий затейник ещё тот! И хоть он выдаёт себя за обычного деда, все в округе знают, что он самый настоящий чёрт. Отец моих друзей Винни и Волика рассказывал, как однажды в таверне старик напился вдрызг, спустил штаны и показал всем засидевшимся там за полночь мужикам самый настоящий хвост. А шапку свою он никогда не снимает, потому что прячет под нею рожки. Впрочем, это предыстория, а история будет впереди, — тут же добавила Элла, не дав Алане посетовать на очередное засилье рогов и копыт. — История про Веселишку. Слушай.

Однажды к Леонидию пришла некая богатая дама, недавно овдовевшая. Пришла, и говорит ему: помоги, мол, дедушка, совсем мочи нет. Муж умер, а я, молодая да здоровая, загибаюсь без мужской ласки, ночами не сплю, на Немею вою. А замуж снова выйти или даже друга завести запрещает свекровь. Ведьма старая совсем ума лишилась, прокляну, говорит, если о чём-то таком узнаю, и тебя, и детей твоих. Говорит, раз сын мой умер, то и тебе я жизни не дам. Вот так. Ненавидела люто, сношеньку свою, да так, что даже внуков собственных ей было не жалко. Змеища, да и только!

Рассказывая, расплакалась вдова горькими слезами, а Леонидий подумал-подумал, бороду почесал, и говорит ей: "Ты не плачь. Знаю я, как помочь твоему горю. Приходи ко мне завтра, в это же время, на закате".

Обрадовалась вдова, да домой побежала, да еле дождалась следующего дня. Взбежала на Леонидиево крыльцо, да в дверь. Так торопилась, что даже постучаться забыла. "Давай, — говорит, — дед, скорее! Снадобье твоё".

Ну, на самом-то деле, скажу я тебе, надеялась она, что старикан даст ей какой-нибудь отравы для свекрови, чтобы быстрей свести её в могилу. Думала, бабка по-быстренькому сыграет в ящик следом за сыночком, а у неё уже там и полюбовник готовый на подхвате имелся. Всячески на это намекала, и показалось ей даже, что дедушка её понял. Но-о Леонидий не по этой части, хотя, наверняка отравить кого-нибудь он мог, и даже наверняка это делал когда-то, впрочем, сейчас не о том.

"Вот, — говорит дед. — Бери!" — и на лавку глазами указывает. А на лавке лежит полено какое-то, чурка деревянная, оструганная. И формой своей точь-в-точь напоминала та чурка мужской э-м-м… ну, орган.

…Алана нервно хихикнула. Где-то далеко от них, во дворце славного города Прянограда, хором рыдали в голос гувернантки юной принцессы Лангрин, и нервно прикуривал её учитель по королевскому этикету. А не поторопилась ли она сочувствовать Элле Доминике? Может, пожалеть стоило как раз её воспитателей?

В любом случае, опять сама виновата, сказала сама себе Алана. Не захотела слушать про чудовищ — слушай теперь про это…

— Бедная вдова как увидела этот срам, да как осерчала! Прямо вскипела от гнева. "Ты что, — говорит, — черт старый, с дуба рухнул? Совсем на старости лет головой поехал? Это что же, я, молодая да красивая женщина, должна с чуркой свой век куковать? Ах ты, паскудник дряхлый, да чтоб тебя падучая скрутила!"

Орёт, значит, вдова, в выражениях не стесняется. Ногой топает, глазами зыркает. А старик лишь в усы усмехается: "Ты, — говорит — погоди разоряться-то! Не простая совсем это чурка, это Веселишка!". "Что ещё за Веселишка?" — кричит рассерженная вдова. "А то, — отвечает дед. — Вот я тебя научу сейчас, как поступить. Ты как домой придёшь, чурочку-то спрячь, чтобы не увидел никто. А как ночь настанет, детей уложи, да сама ложись, а полено к себе возьми, под одеяло. Дождись полночи, не засыпай, и как только часы двенадцать раз пробьют, скажи отчетливо: "Веселишка, Веселишка, а повесели-ка меня!". И тогда узнаешь, что будет".

Ну, делать нечего. Подумала вдова, подумала, да и забрала полено, раз ничего лучшего ей всё равно не предложили. Только денег Леонидию не дала нисколько. Так и сказала: пока сама не убежусь, что ты не обманул меня, хрыч старый, ни шелека не получишь, а назавтра, как проверю, так и принесу — либо деньги, либо чурку твою взад. Леонидий ничего не ответил, но посмотрел недобро, впрочем, вдове на его взгляды было совершенно наплевать.

Тем не менее, дома вдова сделала всё, как велел ей дед. По быстрому накормила детей и отправила их спать, отпустила слуг, дождалась, пока всё в доме утихнет, сама улеглась, положила рядом полено и стала ждать полночи. И вот часы пробили двенадцать. С замиранием сердца проговорила вдова заклинание: "Веселишка, Веселишка, а повесели-ка меня!", и — юрк под одеяло. Глаза зажмурила, прислушивается — вроде, тихо всё. Тут слышит шевеление подле себя какое-то. Открыла вдова глаза — и чуть с кровати не свалилась! Рядом молодец лежит, красаве-е-ец!.. Каких и свет не видывал. Сажень косая в плечах, сложен, как Аполлон, глаза синие, волосы кудрявые. Вдова от неожиданности зажмурилась опять, думает: привиделось, наверное. Снова открывает глаза — нет, вот он, молодец, никуда не делся. Смотрит на неё и смеётся. "Ну что, — говорит, — звала меня? Давай, повеселимся!". И как схватил её на руки, и как давай целовать-миловать, …в общем, вдова и очухаться не успела, и не заметила, как пролетела ночь.

С первым криком петуха Веселишка вновь в чурочку обратился, а вдова, еле дождавшись рассвета, побежала к деду Леонидию вприпрыжку. "Дедушка! — кричит. — Дорогой ты мой, ненаглядный! Да я ж тебя озолочу! У меня такой ночи за всю мою жизнь ни разу не было, я и представить себе не могла, что такое бывает! Чувствую себя, как будто снова девкой стала!". Вот, видишь как? Уже и "дорогой", и "ненаглядный"…. А дед лишь знай, усмехается в усы себе хитро: "А я что тебе говорил? Ну вот, веселись теперь, покуда не надоест или свекровь твоя не помрёт. Только помни — рассказывать о Веселишке нельзя никому. И полешко хорошенько прячь, чтобы чужому человеку в руки не попало, а иначе быть беде".

…Алана выдохнула. Хвала Всевышнему, бедная вдова не только благополучно дожила до утра, но даже и получила при этом массу незабываемых впечатлений. Прямо неожиданность, но приятная. Сказку вполне можно было считать удавшейся, и хоть в глубине души Алана подозревала, что на этом ещё не конец, ей всё же захотелось найти для Эллы несколько добрых слов. Подбодрить рассказчицу, так сказать.

Но тут пещера дала резкий поворот вправо, и она позабыла все слова на свете.