Сквозь толщу лет

7

Все это было в общем более или менее хорошо известно и до Фриша. А вот танцы, обнаруженные им на сотах, оставались нерасшифрованными, непонятными.

Долгое время считалось, что первым их — еще в 1888 году — зарегистрировал и довольно подробно и точно описал Эрнст Шпитцнер.

Увидеть и описать какой-нибудь факт еще не значит открыть его. И после Шпитцнера многие наблюдали эти примечательные кружения и восьмеркоподобные пробеги, совершаемые пчелами на сотах. Достопочтенный Унхох, к примеру, отметил, что танцы становятся особенно часты в пору обильного взятка, и счел их пляской радости сборщиц, воодушевленных обилием нектара в цветках. Подобное объяснение было далеко от науки.

Научное открытие рождается, когда факт осмыслен, вырисовывается как следствие одних и причина других явлений, когда правильность его трактовки подтверждена в опыте. Так получилось и с танцами пчел, которые сразу заворожили Фриша.

Аристотель и Линней попытались обнять мыслью все живое. Реомюр ограничил свое поле зрения единственным классом насекомых. Фабр избрал объектом наблюдения насекомых нескольких отрядов. С. И. Малышев сосредоточился на изучении одних только перепончатокрылых. Фриш из множества видов этого отряда остановил свой выбор на общественных пчелах, да и то не на всем круге данных об этом интереснейшем насекомом, а, отбросив прочее, занялся летной деятельностью, даже еще у́же — ориентировкой в полете.

Так совершается восхождение.

В знаменитой книге «Разговоры с Гёте» И.-П. Эккерман приводит помеченную 8 октября 1827 года запись, которую здесь стоит воспроизвести полностью:

«Мы окружены чудесами; самое лучшее в том, что кругом от нас скрыто. Возьмем хотя бы пчел. Мы видим, что они летят за медом на далекие расстояния и притом то в одном, то в другом направлении. Теперь они в течение недели летают на запад, к полю с цветущей репой. Потом, в течение такого же времени, на цветущий луг, далее еще куда-нибудь на цветущий клевер, затем опять в новом направлении, туда, где цветут липы. Но кто же говорит им: „Теперь летите туда, там есть кое-что для вас! А теперь в другое место, там есть кое-что новое!“? И кто отводит их назад, к их пасеке и к их улью? Они движутся туда и назад, как на невидимых помочах; но в чем тут секрет, этого мы не знаем…»

Вчитаемся в эту запись, открывающую во всей ее мощи проблемность видения мира, присущую подлинным гениям. Философ-естествоиспытатель присматривается к будням, к повседневности, мимо которых проходят тысячи простых смертных, и в ничем, казалось, не примечательных явлениях обнаруживает исполненные удивительных загадок кристаллы микрокосма, тему для размышления, для попытки прикоснуться к основам мироздания.

А вот — почти сто лет спустя — в одной из самых феерических своих фантазий, в волшебной повести «Бегущая по волнам», Александр Грин мельком, буквально в двух строках, касается той же темы: доктор Филатр рассказывает Гарвею о случае с натуралистом Файторном, который, сидя в саду, услышал разговор пчел.

Похоже, Александр Грин и Карл Фриш одновременно употребили один и тот же термин, одно и то же определение для разгадки тайны, привлекшей внимание Гёте. Грин упоминает подслушанный разговор пчел, Фриш в 1920 году впервые опубликовал статью о «языке» пчел, причем ставит еще это слово в кавычки, подчеркивая, таким образом, его условность.

Тем интереснее сопоставить обе попытки ответа на вопрос с третьей, которую мы находим в знаменитой книге Мориса Метерлинка «Жизнь пчел». Поэт, драматург, эссеист, автор пьес, инсценированных грез, феерий вроде бессмертной «Синей птицы», «Монны Ванны», «Жуазель», «Марии Магдалины», «Чуда святого Антония», столкнувшись с действительной тайной природы, посвящает ей в «Жизни пчел», в третьей части книги, озаглавленной «Основание обители», несколько страниц, которые необходимо хотя бы коротко пересказать, чтоб стало ясно, как близко может подходить к разгадке тайны художественная интуиция, поэтическое прозрение, чувство направления, если хотите.

Смотрите же, как описывает явление человек, стремящийся быть по возможности более точным. В выборках из VII, VIII, IX глав книги мы позволили себе только выделить некоторые отдельные слова. Итак:

«…Нам остается еще исследовать, каким образом они (пчелы. — Авт.) сообщаются друг с другом. Очевидно, они понимают одна другую, и очевидно также, что столь многочисленная республика не смогла бы существовать в молчании и умственной обособленности стольких тысяч созданий. Они, значит, должны быть способны выражать свои чувства при посредстве или звукового словаря, или же, что более вероятно, с помощью некоторого осязательного языка или магнетической интуиции, которая соответствует, быть может, чувствам или свойствам материи, нам совершенно неизвестным, — интуиции, местопребывание которой находится, может быть, в этих таинственных усиках, осязающих и понимающих тьму и состоящих у пчел-работниц, по вычислениям Чешайра, из двенадцати тысяч осязательных ворсинок и пяти тысяч обонятельных ямок… Способ, которым распространяется в улье какая-нибудь новость, добрая или дурная… показывает, что пчелы понимают друг друга не только относительно их обычных работ, но что и необыкновенное тоже находит имя и место в их языке».

Перечисляя события, которые должны иметь имя и место в языке пчел, Метерлинк в ряду наиболее важных ставит также и «открытие сокровища», то есть обнаружение богатого источника корма.

«Я не хочу украшать истину, как делали многие, писавшие о пчелах. Наблюдения подобного рода только тогда представляют некоторый интерес, когда они совершенно правдивы… Дойдя в жизни до известной полосы, начинаешь испытывать больше радости, говоря справедливые вещи, чем поразительные. Признаюсь поэтому, что помеченные на кормушке с медом пчелы часто возвращаются одни…

Нужно думать, что у них существуют те же различия характеров, как и у людей, что между ними встречаются молчаливые, болтливые. Кто-то из присутствовавших на моих опытах утверждал, что многие пчелы, очевидно, из эгоизма или тщеславия не любят открывать источник своих богатств, не хотят разделить с кем-нибудь из подруг славу труда… Вот действительно пороки, противные тому хорошему, свежему, честному духу, который свойствен дому тысячи сестер… Как бы то ни было, но часто случается также, что пчела, которой улыбнулась судьба, возвращается к меду в сопровождении двух или трех сотрудниц… По моим данным, в среднем четыре раза из десяти пчела приводила других… В общем, если вы произведете те же опыты, вы убедитесь, что если сообщение и не совершается регулярно, то оно, во всяком случае, делается часто… Вы заметите также в ваших опытах, что подруги, которые, по-видимому, повинуются условному знаку, указывающему удачу, не всегда прилетают вместе и что часто между отдельными прилетами бывает промежуток в несколько секунд… Следовательно, нужно себе поставить вопрос… как прилетают к сокровищу, открытому первой пчелой, ее подруги? Летят ли они только за первой, или они могут быть посланы ею и найти его сами, следуя ее указаниям и сделанному ею описанию местности?..» Далее следует подробное описание проведенного Метерлинком опыта, в котором он изымал при выходе из улья помеченную на кормушке пчелу, чтоб другие не могли лететь следом за нею, а мобилизованных ею пчел метил особой краской, после чего отпускал. «Очевидно, что если бы им было сделано какое-нибудь сообщение, устное или магнетическое, в котором было бы дано описание местности, способ ориентироваться и т. д., то должно бы найти на кормушке известное число этих пчел, таким образом осведомленных. Признаться, я увидел прилетевшей только одну пчелу. Следовала она указаниям, полученным в улье, или это была чистая случайность? Наблюдение было недостаточно, но обстоятельства мне не позволили его продолжить…»

В сноске к этому месту Метерлинк сообщает: «Один пчеловод из моих друзей, очень ловкий и очень искренний наблюдатель, которому я предложил эту задачу, писал мне, что, пользуясь теми же приемами, он получил четыре неопровержимых сообщения. Факт требует проверки, вопрос не решен…» «Ничего не заключая из этого несовершенного опыта, мы вынуждены допустить, что пчелы имеют между собой духовное общение, которое значительно превышает размеры простого „да“ или „нет“, или те элементарные отношения, которые определяются жестом или примером…»

Грин мог уйти из жизни, так и не узнав об опытах профессора Фриша. Метерлинк же, несомненно, успел о них прочитать через много лет после того, как было опубликовано описание его опытов, имевших целью выяснить, как общаются между собой сестры по улью. Уже при жизни Метерлинка дискуссии вокруг открытий Фриша выплеснулись за страницы специальных изданий. Открытый Фришем «язык пчелиных танцев» долго был темой карикатур в юмористических изданиях, шаржей в газетах, очерков в популярных журналах.

Читая относящуюся к вопросу информацию, Метерлинк вправе был говорить себе:

«Э, да я, оказывается, не только подошел к замку тайны, я уже и ключ вложил в скважину Осталось только повернуть ключ…»

И он был прав, ошибаясь лишь в одном: для того чтоб повернуть ключ в замочной скважине, потребовались годы, потребовались невообразимые гибкость ума и настойчивость, проницательное умение ставить перед природой вопросы и добиваться от нее ясных на них ответов.

Теперь, когда все это позади и стало известно, что в 40-й главе девятой книги «Жизни животных» Аристотеля высказана мысль о существовании в улье «рекрутирования», «мобилизации» сборщиц на посещение богатых кормом мест, начинаешь подозревать: должно быть, за минувшие две тысячи лет к замочной скважине подходил не один искатель тайны… И в самом деле: недавно английский библиотекарь, разбиравший старые архивы, обнаружил, что садовник короля Карла VI — его звали Джон Эвелин — за триста лет до наших дней записал в своем рабочем пасечном дневнике: «Кажется, будто пчелы говорят между собой при помощи разных танцевальных движений!»

Словно зарница вспыхнула на миг и погасла. Годы, десятилетия, века прошли, прежде чем подлинный смысл этих строк стал понятен. И четыре примера, приведенные в этой главе, всего лишь пунктир, намечающий линию пытливого человеческого познания природы…